FORCE MAJEUR

Автор: Juxian Tang (juxiantang@hotmail.com)
Рейтинг: NC-17
Pairing: Рауль/Катце - дааа! 
Статус: work-in-progress
Warning: a bit of non-consensual sex (non-graphic)

Summary: Много лет Катце старался не вмешиваться ни во что, что могло бы поставить
под угрозу его будущее. Но когда однажды он все-таки вмешивается,
оказывается, что это может перевернуть всю его жизнь.

Спасибо Хельге миллион раз за бета и поддержку! Спасибо Алене за чудесные комментарии и Акире за совершенно сногсшибательную рецензию!

Он знал своего хозяина. Он знал, что должен служить ему, был создан для этого - и он делал все, чтобы выполнить
свою задачу как можно лучше. Все остальное - то, что оставалось за смутными границами его колеблющейся
памяти - было неважным и потому опасным. Он предпочитал не думать об этом.

Он любил своего хозяина. Его хозяин, если смотреть на него снизу вверх, стоя на коленях, казался таким большим
и сильным - и это было правильно, ведь он был хозяин - тот, кому принадлежала его жизнь.

Он пытался угодить своему хозяину. Иногда у него получалось - его телу, такому несовершенному, все же
удавалось доставить его хозяину удовольствие. Тогда хозяин был доволен, брал его в свою постель и легко трепал
за ухом, приговаривая:

Но иногда его губы оказывались недостаточно нежными, а его позы недостаточно грациозными - и тогда
хозяин сердился. Гнев хозяина заставлял его чувствовать себя маленьким и слабым, сворачиваться в комок, закрыв
уши руками. Но даже в эти моменты он знал, что он должен принимать гнев своего хозяина с такой же
благодарностью, с какой он принимал ласки.

И хозяин никогда не сердился долго. Потом он сажал Килли к себе на колени, поглаживал его руки - и в этот
момент, ощущая твердый жезл хозяина глубоко внутри себя, Килли чувствовал себя особенно хорошо - не страшно,
не одиноко.

Ему не нравилось быть одному. Даже слуги в доме были лучше, чем одиночество - хотя они и дразнили его,
называли его дурачком и говорили, что память у него дырявая, как сито. Но это была неправда. Он помнил свое
имя. Он помнил, как служить своему хозяину. И больше он ничего не хотел помнить.

Конечно, были еще сны. В снах все было по-другому. Он был там другим. У него не было хозяина, не было
никого, кроме нескольких таких же, как он, спутников - и с ними он летел по ночным улицам, оседлав
быстрые машины, навстречу ветру.

Он просыпался после таких снов, плача - потому что не знал, как он осмелился видеть такие вещи, как вообще
мог представить себе мир без своего хозяина. И все же в глубине души он хотел бы узнать, могло ли ощущение
ветра, и скорости, и дороги быть реальным. И он плакал еще и от того, что знал почему-то, что этого не будет
никогда.

А потом он провинился перед хозяином. Он не знал, что он сделал - помнил только, что у него болела голова,
очень-очень сильно - а потом наступила темнота, сквозь которую он падал и падал. Но он знал, что это была
какая-то серьезная провинность, не такая, как обычно, за что хозяин мог бы просто отстегать его ремнем.

Это что-то сделало взгляд его хозяина серьезным и грустным - и он уже не брал Килли на колени и не гладил
своими мягкими, пахнущими сандалом и табаком пальцами.

Темнота приходила еще несколько раз, а потом хозяин взял его с собой в клинику. Килли помнил, как его
уложили на длинный узкий стол, который вдруг поехал внутрь какой-то белой машины. Его хозяин слегка
потрепал его по руке и сказал:

Он все равно боялся, но не показал этого. После его хозяин долго разговаривал с доктором, а Килли сидел у
его ног, положив голову ему на колено, и пальцы хозяина перебирали пряди его отросших волос.

Сначала доктор говорил много всяких сложных слов, значения которых Килли не понимал, а потом сказал:

Они вернулись домой, а через несколько дней пришел человек и увез Килли куда-то. Туда, где было много
людей, которые смотрели на него и трогали его. Ему не нравились их голоса и незнакомые лица - от них у
него начинала болеть голова. Он хотел, чтобы хозяин пришел и забрал его обратно домой.

Но хозяин не пришел. Вместо этого у Килли теперь было много хозяев. Он жил теперь в маленькой комнатке с
запертой дверью, которая открывалась, только когда приходили его хозяева. Их было столько - и они все время менялись, что Килли отчаялся пытаться запомнить их лица. Иногда они приходили вдвоем или втроем; иногда им нравилось делать ему больно - но они никогда не ласкали его после этого.

Темнота приходила все чаще - и это сердило его хозяев. Порой он всплывал из темноты, чувствуя жестокие
удары ботинок под ребра, слыша, как они кричат на него:

Он не знал, что он сделал, за что просить прощения - поэтому он ничего не говорил, только сжимался
плотнее, закрывая голову руками. Иногда ему хотелось так и остаться, закрывашись, спрятавшись ото
всех - даже когда его не били.

Он стал ждать прихода темноты. Она была его другом, занимала все большую часть его жизни. Он перестал
бояться чувства падения. Иногда ему казалось, что он почти может увидеть то, что там - внизу: огни,
светящиеся в темноте.

И иногда он думал, что когда-нибудь он останется в этой темноте навсегда. Он завершит свое падение. И может
быть, там, внизу, его ждут скоростные машины, и его друзья, и ощущение ветра, бьющего в лицо.

Катце знал, что ему надо делать. Нет, он не хотел этого делать - но вариант поиска был таким простым, таким логичным - он просто не мог выкинуть это из головы. Если бы он мог сказать себе, что это было невоможно, бессмысленно - какое облегчение он бы почувствовал. Но одной твердой уверенности, что ему следует обо
всем забыть, было недостаточно.

Дома, включив компьютер, Катце на мгновение дотронулся до старомодного крутяжегося календаря в
металлическом футляре, стоящего возле клавиатуры. Цифры показывали позавчерашнее число. Он быстро
перевернул диск, устанавливая правильную дату.

Всего два дня... как бы ему хотелось вернуться на два дня назад - и не делать всех этих глупостей. По крайней
мере, одной - главной из них - никогда не задавать матери этот вопрос. Но было уже поздно.

Он открыл файл по контактам Ясона. Вот они, номера. Натан Хэзалл, федеральное правительство.

Он набрал номер, привычно закамуфлировав источник сигнала, заменил собственное изображение на экране непримечательной внешностью.

- Я могу поговорить с мистером Хэзаллом? Таможенная служба Терры.

- Мистер Хэзалл сейчас в отъезде. Могу я вам чем-нибудь помочь?

- Пожалуй, нет. Я перезвоню ему в другой день.

Я не буду ему звонить. Слава Юпитер, что его нет...

- Да, конечно. Он вернется с Амой послезавтра.

Поблагодарив услужливую девушку-секретаршу, Катце отключился, выругавшись про себя. Он не хотел этого
знать, он уже поверил, что сделал все, что мог, на сегодня - а завтра... завтра он мог бы сказать себе, что у него слишком много дел, что он забыл...

Хэзалл всегда останаливался в "Парк Хайатт" - и, если он не переменил привычки, он и сейчас был там. Катце
набрал номер. Впрочем, в этот час его могло бы и не быть на месте - или он мог не принять звонок.

Экран осветился, показав лицо Хэзалла, покоящееся на скрещенных руках. Поза была довольно странной, и
только мгновение спустя Катце понял, что Хэзалл лежит на животе, а два молоденьких пэта, юноша и девушка,
делают ему массаж. Парень не был Килли - Катце ощутил неожиданное, очень сильное разочарование - и
прищурился, пытаясь разглядеть что-то позади Хэзалла, в роскошно обставленном номере. Кажется, в комнате
никого больше не было.

Впрочем, он ведь не ожидал, что все окажется так легко?

- Не знаю, помните ли вы меня, - сказал он. - Ясон Минк знакомил нас. Я занимаюсь поставками пэтов.

Он быстро смоделировал изображение кольца пэт-дилера на руке, на тот случай, если оно попадет в кадр.
Нехорошо, что он использовал имя Ясона для этого, но... Ясон был мертв, ему было все равно.

- Чем могу помочь? Или вы хотите что-то предложить? - довольно дружелюбно произнес Хэзалл. Он
прижмуривался от удовольствия под руками пэтов. - Вы опоздали, я уже сделал покупку и завтра уезжаю.
Впрочем, если вы хотите предложить мне что-то действительно особенное...

- Вообще-то я хотел предложить вам продать, а не купить, - Катце усмехнулся. - Помните, тот пэт, которого
вы получили от мистера Минка полгода назад - с разноцветными глазами? Вы очень привязаны к нему? Дело в
том, что у меня есть клиент, который охотно купил бы эту особь и готов заплатить хорошую цену... - что я
делаю, звучало в голове у Катце - но он продолжал говорить все тем же безмятежным, полуделовым тоном. - Он выразил желание приобрести игрушку с разноцветными глазами, и я вспомнил о вас. Он предлагает
действительно хорошую цену.

Хэзалл слегка покряхтел, когда руки юноши скользнули по его загривку. Девушка склонилась, проводя по его
спине волосами.

- Очень жаль, что мне придется отказаться от вашего предложения, мистер... простите, как вы сказали, ваше
имя? Не потому, что оно мне не нравится, вовсе нет. Просто у меня уже нет этого пэта. Я продал его пару
месяцев назад. Хотя... если ваш клиент заинтересован, кажется, я только вчера видел на аукционе самочку
с разными глазами. Я обратил на нее внимание... знаете, когда я был ребенком, у меня была маленькая
подружка, у которой один глаз был голубой, а другой карий. Я ужасно жалел ее, мне казалось, у нее глазки
больные. Я все еще испытываю это нежное чувство, когда вижу такую аномалию...

Катце продолжал делать вид, что слушает его - и не мог понять, откуда пришло это мучительное чувство
потери. Как будто он был так близко к тому, чтобы обрести что-то - и оно ускользнуло от него.

- Да, мистер Хэзалл, благодарю вас, мистер Хэзалл...

Катце почувствовал, что еще немного - и сохранять светское выражение станет невыносимо.

- Я... я перезвоню, - он протянул руку к выключателю.

- Значит, дело не просто в разноцвертных глазах, - с внезапным удовлетворением произнес Хэзалл. Его
темные глаза больше не были дремотными, стали острыми и блестящими. - Вам зачем-то нужен именно тот
пэт, что был подарен мне, Катце?

Имя заставило его вздрогнуть. Когда-то Ясон действительно представлял их, но это было мимолетно, он был
уверен, что Хэзалл не запомнил его.

- Я могу предоставить вам сведения о нем, - продолжал Хэзалл, - я даже не спрашиваю, зачем вам это нужно.
Просто небольшая услуга, в счет возможных будущих контактов. Вы ведь занимаетесь все тем же, о чем упоминал мистер Ясон?

- Значит, в случае необходимости мы с вами сможем найти общий язык?

- Отлично. Так вот, этот пэт, Килли - верно? Знаете, почему я счел нужным избавиться от него? Ясон Минк всегда
делал мне безупречные подарки, но в этот раз - вне всякого сомнения, по случайности - пэт оказался с дефектом.

- У него была стерта память, - прошептал Катце.

- Это не дефект, - Хэзалл жизнерадостно отмахнулся. - У меня нет интереса обламывать пэтов с норовом. Я
немолодой человек, мне нравится комфорт, - он указал на старающихся пэтов, - и покой. Тот пэт был болен.
Припадки - не эпилепсия, но что-то похожее. Сначала я думал, это излечимо, но когда они стали повторяться
все чаще, мне пришлось продать его. Он мне нравился, но когда пэт начинает биться в судорогах в самый
интересный момент - это, согласитесь, вредит потенции.

- Говорят, это побочное явление стирания памяти - когда стирание проведено исключительно грубо. Неужели
вы об этом не знали? Мне говорили, это случается. Так вот, я продал его.

- В систему Реено. Разумеется, я не сообщил им о небольшом дефекте Килли, - Хэзалл подмигнул, - в остальное
время он был хорош, как всегда.

Система Реено была самой большой межпланетной сетью по торговле пэтами и рабами.

- Я передал его дилеру - по-моему, это был Центральный филиал. Сожалею, что не могу сообщить вам
более утешительные сведения, Катце.

- Вы исключительно помогли мне, мистер Хэзалл.

- Натан, называйте меня просто Натан. Возможно, вскоре у нас будут более тесные контакты, так что к чему столь официальное обращение?

- Последний вопрос, Натан. Вы не меняли его регистрационный номер?

- Нет, конечно, нет. Зачем бы мне было это делать?

Катце попрощался, отсоединился - и с силой ударил кулаком по столу. Пепельница подпрыгнула, перевернулась, высыпав окурки. Катце посмотрел на нее с отвращением.

Все замечательно - он только два часа назад вспомнил, что у него есть брат... и вот им уже пытаются
манипулировать, делают ему одолжения, за которые придется расплачиваться. Этого-то он и боялся - от этого
он так пытался уберечь себя все эти годы. Как только что-то становилось важным для тебя, другие начинали это использовать, начинали использовать тебя...

Он не мог этого позволить, не мог позволить, чтобы существование Килли стало его Ахиллесом*. Черт возьми... Опершись лбом на руку, Катце снова тронул диск календаря, заставляя его крутиться. Столько лет он даже не
думал... и сейчас... Для чего ему было все это? Ведь не потому, что у него были какие-то чувства - он презирал
Килли, когда встретил его - а теперь... теперь это вообще был другой человек - даже и не человек вовсе, так - обломок, со стертой памятью.

- Мне пришлось продать его, - вспомнил он голос Хэзалла. - Он был болен.

Что за нелепая сентиментальность? В последние дни Катце просто не узнавал себя - как будто что-то
сдвинулось в нем.

Не глядя на экран, он снова вошел в сеть, открыл базу данных регистрации пэтов. Вот, пэт номер D508M...
первый хозяин Ясон Минк... передан Натану Хэзаллу, покинул Амой...

Составить запрос оказалось делом нескольких минут, а найти номер филиала системы Реено и вовсе легко. Ну
вот. Теперь он действительно не мог больше ничего сделать.

Теперь можно было успокоиться. И ждать. Или забыть.

Туши осталось совсем на донышке. Слайвер аккуратно сплюнул в тюбик и принялся яростно тереть кисточкой по стенкам. Шаги позади него приблизились, в зеркале появилось отражение его матери.

- Не ходи сегодня на работу, а? - она осторожно, чтобы не толкнуть его, положила ему руки на плечи. Слайвер вздохнул. Это было соблазнительно - остаться дома, а не мерзнуть на улице.

- Ну и что, договоришься потом. У нас же есть деньги, - ее голос стал мечтательным.

Ну вот, опять она со своими глупостями. Эти деньги, которые они нашли на столике, дали новый толчок ее
обычным фантазиям - о том, что он когда-нибудь встретит "человека", который заберет его из этой дыры.
Слайвера это злило; с чего это он должен был встретить человека, если ей это так и не удалось? Не нужно было
мечтать, нужно было жить - и эти деньги, которых сейчас казалось так много - через несколько дней они
разлетятся: на квартплату, на лекарства для Томми, который не вылезал из простуд, на еду.

- Я поджарю кукурузу, и мы будем играть в покер, - добавила она - прекрасно зная, что против этого он не
сможет устоять.

В конце концов, кто бы не сделал такой выбор?

- Вот и хорошо, Роми, - она слегка обняла его и выпрямилась.

- Марша! Марша, ты дома? - входная дверь скрипнула, отворяясь. Слайвер скривился. Вот так, кукуруза на
сегодня обломилась.

В зеркале он увидел беспомощное, заискивающее выражение лица матери, но у него не было настроения
щадить ее. Обида захлестнула его.

- Ну Роми... ведь Томми его сын... он имеет право взглянуть на ребенка.

- Взглянуть на ребенка? Да это единственное, что он делает - взглядывает! И выпрашивает у тебя денег!

Он не выдержал, швырнул тюбик от туши со злостью - тут же испугался, не разбил ли чего - и злость
прошла, осталась только жалость. Нехорошо было упрекать ее за то, что она делала с его деньгами - с теми,
что он зарабатывал.

Но гребаный Хинли... Он уже был в комнате, склонился над кроваткой Томми, делая ему козу. Когда мать
Слайвера вошла, он тут же повернулся, направился к ней с широкой улыбкой, обнял ее за талию

Это была неправда, и Слайвер знал это - теплый халат и засаленная косынка на волосах не украшали его
мать. Но именно потому, что Хинли лгал с такой легкостью, он и мог вертеть его матерью, как хотел.

Год назад, когда родился Томми, Хинли признал ребенка. Тогда Марша была на седьмом небе от счастья -
и Слайвер тоже был впечатлен, потому что никто обычно этого не делал. Но теперь, год спустя, когда
Слайвер стал старше и опытнее, он все чаще полагал, что Хинли сделал это, чтобы обеспечить себе место
в постели Марши - не особенно-то он пользовался успехом, у женщин и у мужчин, со своим щербатым
лицом и редеющими волосами, которые он носил заплетенными в косу. А кроме места в постели, его визиты обеспечивали ему бесплатную кормежку и прочие удобства.

- Если бы ты уделил ему немного больше, чем пять секунд времени, ты бы заметил, что он уже третью
неделю кашляет, - вмешался Слайвер.

- Аа, - Хинли обернулся, как будто только что заметил его. - Маленькая шлюшка еще дома?

Когда-то Хинли считал, что занятие Слайвера может оказаться полезным - и даже просил его обыскивать
дома клиентов, которые приводили его к себе - на предмет того, не могло ли там оказаться что-то
полезное для Комитета. Сперва Слайвер проникся этой идеей и даже попытался сделать это в одном
месте - но его чуть не поймали, и он так испугался, что сказал, что не будет этого делать. На что Хинли
назвал его трусом и предателем и с тех пор не упускал случая, чтобы задеть.

Это было нечестно, думал Слайвер - потому что ему нравилось то, что хочет сделать Комитет, он
действительно верил в это - только почему Комитет должен был возглавлять такой тип, как Хинли.

- Роми сегодня не идет на работу, - вступилась мать.

- Да как угодно, - Хинли пожал плечами. - Я вот что хотел спросить, Марша. У нас сегодня заседание, а в
штабе такой холод стоит - уши к голове примерзают. Я сказал нашим, что мы у тебя соберемся.

Слайвер сверкнул на него глазами. Конечно - "сказал" - не спросил, можно ли. Хотя - как будто мать ему хоть
когда-то отказывала.

Впрочем, это он просто вредничал. Заседание Комитета в его доме - это было интересно. Это было
захватывающе. Но какая-то глупая детская обидчивость все еще не отпускала его.

- Хорошо... - протянула мать. - А чем вас кормить-то?

- Да что дашь, то и хорошо. Чай, бутербродики какие-нибудь. Ты же у меня умница. А пока они не пришли, - плотоядно улыбаясь, проговорил Хинли, - я бы что-нибудь поплотнее бы перекусил - супчика там или что это
у тебя так вкусно пахнет.

- Не подавись, - довольно громко пробурчал Слайвер.

- А что, тебе для отчима куска хлеба жалко? - сощурив глаза, Хинли повернулся к нему. - Мы вот для таких, как
ты, стараемся - чтобы у вы равные права получили со всеми гражданами - а ты куском хлеба попрекаешь?

Слайвер почувствовал, что краснеет - и упрямо проговорил:

- Я на это зарабатываю - а ты, между прочим, никогда в жизни пальцем не пошевелил.

- Да и ты тоже вроде - все больше ноги раздвигаешь. Не сказал бы я, что тяжелая работа.

- Майкл, - мать беспомощно посмотрела на него, потом на Слайвера. - Роми! Ну что вы ссоритесь?

- Да кто с ним ссорится, с подстилкой для богатых подонков, - с презрением бросил Хинли.

Все! С него хватит! Слайвер сорвался с места, с грохотом влез в ботинки, схватил свою куртку.

- Правильно, он же дня не может без этого прожить. Точнее, ночи, - Хинли хихикнул. Слайвер отчаянно
воспротивился тому, чтобы слезы брызнули из глаз. Он бросился к двери, спотыкаясь - и едва не наткнулся на входящего человека. Сильная рука обхватила его за плечи и аккуратно вернула равновесие.

Прикусив губу, Слайвер заглянул вверх, в спокойное лицо. Гай... вот Гай был другой - не болтун, как Хинли. Гай действительно что-то сделал - взорвал это место, Дана Бан - и настоящего блонди вместе с ним - и потерял
при этом руку. Пустой рукав особенно впечатлял Слайвера - он был неоспоримым доказательством реальности проишедшего.

Если бы другие в Комитете были такие, как Гай - почему-то Слайверу казалось, все было бы по-другому. Гай
был... настоящий герой, вот. Немудрено, что Слайвер таращился на него при любой возможности. Он надеялся,
что когда-нибудь ему удастся уговорить Гая рассказать ему, как он взорвал Дана Бан - но пока Гай едва замечал
его - да и с чего бы.

- Привет, Слайвер, - по крайней мере, он помнил его имя! Слайвер раздулся от гордости. - Привет, Марша.

Гай прошел в комнату, пропуская еще несколько человек, сопровождавших его.

- Ну вот, из-за тебя не успел перекусить, - проворчал Хинли на Слайвера.

Стоя на пороге, Слайвер колебался. В конце концов, он же решил сегодня никуда не ходить. Да и пока он
доберется до центра на своих двоих, пол-вечера уже пройдет.

- У меня есть важное сообщение, - проговорил Хинли, вставая, когда все наконец устроились - члены Комитета
за столом, а Слайвер на кровати, стараясь сделаться достаточно незаметным, чтобы о нем забыли. - В
деятельности нашего Комитета произошел важный прорыв. Нас заметили. И нам обещали помощь.

На некоторое время отдельных голосов не было слышно из-за общего шума - и Слайвер почувствовал то же воодушевление, что и остальные. До сих пор он не верил в реальность того, что Комитет хоть когда-нибудь мог
бы чего-то добиться. Это была красивая мечта - как фантазия его матери о "человеке" - но в глубине души
Слайвер знал, что она никогда не будет реальностью.

Когда-то бунт против Юпитер был подавлен - и с чудовищными результатами для бунтовщиков. Но все-таки,
все-таки... кто-то пытался это сделать. Значит, это было возможно?

- Солидные люди. Оказывается, они знали о том, что мы делаем - и теперь готовы нам помочь. И не только
финансами. Нам просто нужно будет выступить в определенный момент.

- Выступить - и снова обратить внимание Юпитер на Церес?

Слайвер широко раскрыл глаза. Это сказал Гай - и таким скептическим тоном! Уж он-то должен был быть рад,
что, наконец... Хинли тоже почувствовал это.

- Мне не нравится все. Мне не нравится чувствовать себя марионеткой в чьей-то игре. Что это за люди?

- Солидные люди, которые связываются с ублюдками?

- Ты просто боишься! - прошипел Хинли и тут же осекся, поняв, что сказал что-то не то. - Конечно, то, что ты сделал в Дана Бан - это была серьезная вещь, но, Гай, мне кажется, ты изменился. Люди меняются - и ты... ты стал мягким.

Это не то, подумал Слайвер, Хинли был не прав! Гай не боялся - по крайней мере, Слайвер был почему-то в этом уверен.

Он смотрел, как Гай неторопливо достает из кармана пачку сигарет, закуривает. Казалось, его движениям отсутствие одной руки совершенно не мешало. Лицо у него было спокойное, даже отрешенное. С правой стороны в волосах у него была седая прядь, затянутая в хвост вместе с остальными, темными волосами.

Он выпустил дым из рта - и в этот момент его замкнутое, странно печальное лицо напомнило Слайверу другое
лицо, которое он так недавно видел, тоже сквозь пелену сигаретного дыма. На мгновение он даже прикрыл
глаза от сильного и какого-то неожиданного чувства при мысли о Катце. Вот бы снова... его увидеть. Конечно,
все, что мать там себе воображала, о "человеке" - это была ерунда, не стоит и думать. Но если бы...

- Ты так говоришь, как будто тебе есть, что терять! - выкрикнул Хинли. - Как будто кому-то в Цересе есть, что
терять!

- Мне-то терять точно нечего, - сказал Гай. На лице у него мелькнула улыбка, почти снисходительная - как будто
Хинли был маленький ребенок, который не знает толком, чего хочет. - А остальным... Так легко... сделать еще
хуже.

- Я лично ничего не боюсь! - заявил Хинли. Несколько голосов поддержали его. - И осторожность здесь неуместна!
Мы выступим, когда нам скажут.

Несколько секунд Хинли выглядел так, словно он сомневается, стоит ли ему отвечать. Но, видимо, ему очень хотелось сказать.

- Блонди? - опрокинутый стул загрохотал по полу, когда Гай вскочил на ноги. Спокойствия я на его лице больше
не было ни следа.

- Это не такие блонди, - недовольно проворчал Хинли.

- Ты идиот, - казалось, Гай не слышит его. - Даже не думай - не думай о том, чтобы втягивать других в это. С чего
тебе пришло в голову, что ты можешь верить блонди?

- Мы нужны им... они помогут нам - а мы поможем им.

- Насчет того, что мы нужны им - это, может быть, и правда. А вот насчет того, что они нам помогут... Ни один
блонди - ни один блонди еще не сделал ничего ни для одного ублюдка, - казалось, ему трудно выговорить эти слова, что-то мешает ему.

- Это твое мнение, - обиженно пробормотал Хинли. - Мы будем решать вопросы голсованием.

- Без меня, - голос Гая снова стал пустым, холодным. Он направился к выходу.

- Подожди, ты не можешь так уйти, ты будешь нам нужен! Нам нужно будет взорвать пару вещей...

Дверь хлопнула. Хинли повернулся к столу, обвел оставшихся глазами и медленно расправил плечи.

- Ну что ж. Надеюсь, он одумается. А если нет... то нам лучше было избавиться от малодушных в самом начале. Кто-нибудь еще хочет уйти?

Никто не поднялся, а Слайвер еще глубже вжался в спинку кровати.

Где-то далеко что-то звенело. Не открывая глаз, Катце попытался нашарить будильник и заставить его заткнуться, но потом сообразил, что не устанавливал его - и вообще, похоже, что было вовсе не утро. Катце сощурился на желтый электрический свет. Звонили в дверь.

Пятнадцать минут двенадцатого. Вот здорово - он заснул прямо в одежде, на диване. Обычно у него не было такой неряшливой привычки. Естественно, что после этого он чувствовал себя отвратительно.

Он потащился к двери, пытаясь хоть минимально привести себя в порядок - и из-за этого даже не задумавшись, кто это мог бы быть. Ему следовало бы опасаться вечерних визитов, после того, что произошло позапрошлой ночью, но он успел подумать об этом, только уже открыв дверь.

Рауль. Катце судорожно втянул воздух. Отделенный от него только порогом, стоящий на плохо освещенной лестничной клетке, Рауль казался особенно впечатляющим - некое существо из другого мира, со своим ростом, длинными струями золотистых волос и надменным изгибом губ. Почти что можно было принять за продолжение сна.

Нескольких мгновений, которые понадобились Катце, чтобы прийти в себя, хватило, чтобы Рауль высказал нетерпение.

Катце отступил, пропуская его в квартиру, бросил на себя взгляд в зеркало. Отлично выглядишь, приятель. Вид определенно заспанный. Он прошел вслед за Раулем, торопливо застелил диван пледом. Впрочем, Рауль, разумеется, не обратил внимание на такие мелочи.

- Я... - Катце опять не знал, что сказать. - Спасибо за все.

Голос был холодным - но слова имели странный смысл. Заехал узнать? Как будто это было так естественно.

Катце бросил на него странный взгляд. Это как-то не стыковалось. Впрочем... Наверное, Рауль знал, что делает. Наверное, это все имело смысл.

Рауль молча стоял посреди комнаты, глядя в пол - и Катце тоже не знал, что сказать, ожидая продолжения - и в то же время чувствуя себя странно завороженным присутствием Рауля. Ясон никогда в жизни у него не был, и Рауль... он настолько не соответствовал всему, что его окружало! Катце никогда не волновало, как выглядит его квартира. Но сейчас она показалась ему уродливой. Такой же уродливой, каким был он сам по сравнению с Раулем. Впрочем, так и должно было быть.

Несколько нервным жестом Рауль стянул перчатки и слегка потер руки, как будто ему было холодно.

- Хотите кофе? - Катце вспомнил о своих обязанностях хозяина. Конечно, он не думал, что Рауль захочет пить у него кофе - это было бы что-то неслыханное - но он должен был предложить.

Скрывшись в кухне, Катце вдруг вспомнил, что забыл предложить Раулю сесть. Но когда это блонди нуждался в чьем-то предложении, чтобы расположиться удобнее? Какие глупости... Он включил чайник, сдернул чашки с полки - слишком резко, чуть не разбив - открыл дверцы шкафа и нахмурился. Дожили: нечего на стол подать, когда блонди в гости пришел.

Он прикусил язык, сдерживая нервный смех. На самом деле, ничего забавного в этом не было. Скоро он узнает, с чего это Рауль ходит вокруг да около - и Катце мог поклясться, что ничего хорошего его не ждет. Но даже если так - все равно, лучше было знать, чем дергаться в ожидании... и позволять своим мыслям сворачивать на какой-то непонятный путь... при взгляде на золотую паутину волос Рауля.

Он внес поднос в комнату. Рауль не сидел, а стоял возле стола, вертя в руках резную фигурку, которую Катце подарил кто-то еще в приюте - три обезьянки - ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу - одну из немногих нефункциональных вещей, которыми Катце владел. В его длинных пальцах фигурка казалась крошечной - запросто можно растереть в порошок - но его прикосновения, внезапно подумал Катце, были осторожными, почти задумчивыми.

Ему показалось, Рауль хотел что-то сказать, но промолчал.

Рауль со вздохом поставил фигурку - не на то место, откуда взял - и направился к креслу. Катце наполнил его чашку и сел в противоположное кресло, с другой стороны маленького столика.

- Вовсе нет, - Рауль кинул на него странный взгляд - и продолжил, как будто отстраненно. - Ты собираешься предпринимать какие-нибудь юридические действия? Против полиции.

Катце вздрогнул, едва не сломав зажженную сигарету, усилием воли заставил себя расслабиться. Он не хотел об этом слышать - не хотел - пожалуйста, давайте оставим это все в прошлом, давайте не будем вытаскивать это на свет...

- Если нужно, Юлиус сообщит тебе номер врача, который...

- Почему? - отрешенность в голосе Рауля сменилась удивлением.

- Ну... как вы правильно заметили, мистер Эм, я работаю на черном рынке. Начинать это дело против полиции будт значить привлечь внимание к моей основной деятельности. И к тому же - стоит об этом заговорить - это не пойдет на пользу моей репутации. Кстати, - внезапно решился он, - коль скоро мы заговорили о рынке - правильно ли я полагаю, что вы пришли поговорить о его ликвидации?

Он поднял глаза; Рауль сидел совершенно прямо, с кусочком сахара, полуопущенным в чай, в руке. Сахар медленно таял, пока не раскрошился совсем. Рауль посмотрел на свои пальцы, как будто первый раз видел их, и облизнул их.

- Если вы хотите уничтожить то, что Ясон Минк считал перспективным, - продолжал Катце решительно, - то кто может вам в этом помешать? Но я... я очень благодарен вам за все, что вы сделали для меня - и все же я не буду в этом участвовать.

Давай, вперед, насмешливо поощрил он себя. Выведи его из терпения, поспорь с ним. Это так разумно. А впрочем... он, кажется, вообще перестал делать разумные вещи.

- Да что мне за дело до рынка? - золотистые брови Рауля съехались на переносице. Он поднес чашку ко рту, отхлебнул чай и поморщился - обжегся - сердито поставил чашку обратно на блюдце.

Катце смотрел на него, сознавая опасность рассердить его прямым взглядом, и все же не в силах почему-то отвести глаз. Что-то в лице Рауля, с нахмуренными бровями и покрасневшими от горячего чая губами, было такое, что почти зачаровывало его.

- Ты хочешь спросить, зачем я тогда пришел? - внезапно с силой произнес Рауль. Глаза у него казались совсем темными, как осеннее небо - и светлая прядь, свешивающаяся через лицо, совсем не смягчала этого запальчиво-уязвимого взгляда. - Ты мне скажи!

- Ты мне скажи, зачем я пришел! - Рауль повысил голос. Катце расширил глаза, и почему-то это окончательно вывело Рауля из терпения. - Не притворяйся, ты прекрасно понимаешь, о чем я! Ты знаешь, что я имею ввиду - конечно, ты не мог забыть. Что это такое было? Что ты сделал со мной, что я столько лет...

Лет? Катце готов был сказать, что он не знает, о чем речь - черт, это, конечно, выведет Рауля из себя еще больше, но он ведь действительно не знал... А потом ему внезапно пришло в голову, и он осекся на полуслове. Не может быть...

Не может быть. Ведь это было почти десять лет назад - давно, так давно - когда Катце еще был наивным, глупым мальчиком, которому казалось, что вокруг столько интересного - протяни руку и возьми. До того, как Ясон поймал его - и пометил его - и завоевал его сердце навсегда.

И в любом случае, все это не имело никакого значения... Катце никогда не придавал никакого значения тому, что произошло - он был не настолько глуп, чтобы даже думать об этом. Но больше ведь ничего не могло быть? Ничего такого, что вызвало бы такой личный гнев Рауля на него. Кроме той ночи, когда Рауль вел себя, как избалованный ребенок - и мог бы казаться смешным, если бы глаза у него не были такими страдающими. И когда его тошнило в ванной, Катце внезапно ощутил острый приступ жалости к нему - чувство, которое блонди вряд ли ему бы простил.

Он помнил расстроенный вид Рауля и его трясующеся губы, а потом, в темноте, он так дрожал - хотя его руки, сомкнутые вокруг груди Катце, были словно сталь - неумолимо сильные, казалось, способные сломать ему ребра, надави они чуть сильнее - и все же не причиняющие боли.

Он никогда не думал об этом потом, на следующий день и во все остальные дни - запретил себе. Но, наверное, что-то все-таки изменилось тогда. С тех пор Рауль никогда не мог стать для него просто еще одним блонди.

Конечно, из соображений собственной безопасности Катце не собирался ничего ему об этом говорить.

- Я не помню ничего, чего бы мне не стоило помнить, - произнес он, опустив глаза на чашку с чаем. И, после крошечной паузы. - Я не помню ничего, чего бы вы не хотели, чтобы я помнил.

Одним махом сахарница оказалась на другой стороне комнаты, ударилась о стену и разбилась на несколько кусков. Катце почувствовал, что не может поднять глаз - словно близость Рауля вдруг стала физически ощутима, словно его гнев придавил Катце. Теперь он действительно почувствовал страх. И еще какое-то расстройство - он не хотел огорчить Рауля, хотел успокоить его, дать понять, что его тайна была в безопасности.

И в следующий момент Рауль вдруг был над ним, его руки сжались на плечах Катце, дернули его вверх. Сопротивляться было бесполезно, он даже не успевал среагировать - оказался прижатым к стене, и прядь волос Рауля едва не касалась лица Катце. Глаза Рауля - огромное и синие - были очень близко, смотрели на него как будто не узнавая.

Он чудовищно... красив, подумал Катце - и цеплялся за эту мысль, старался удержать ее - потому что его тело, прижатое к стене, пойманное в стальной захват рук Рауля, реагировало совсем по-своему, судорожно дернулось в безумной панике. Что он себе вообразил? Вспомнил, как вчера его держали и он не мог освободиться? Что за ерунда...

Но он не мог с собой справиться. Свет внезапно потемнел, во рту появился металлический привкус. Он почувствовал, как пальцы Рауля еще сильнее впиваются в его предплечья - но на самом деле он просто начал соскальзывать вниз.

Прекрасное лицо изменилось, теперь на нем было непонимание.

Руки отпустили - Рауль шагнул назад. Ощупью Катце нашарил подлокотник, опустился на него, с трудом удерживаясь от того, чтобы не согнуться, как сломанная куклы. Виски у него взмокли.

- Я сделал больно? - голос Рауля достиг его сознания. Обеспокоенный голос? Торопливо пытаясь оправдаться, он пробормотал:

Катце вскинул голову, не веря. Рауль извинялся? Ощущение паники уходило, оставляя после себя слабость. И стыд. Какой дурак, не смог справиться с собой, смутил Рауля... но в это ведь невозможно было поверить - что Рауль смущен из-за него?

Он посмотрел на Рауля, в открытую, пользуясь тем, что блонди отвернулся, снова пристально изучая предметы на столе Катце. Руки у Рауля были скрещены на груди, как будто он пытался отгородиться от чего-то. Казалось, он медлит - может быть, на грани того, чтобы повернуться и уйти - и Катце почувствовал мучительную раздвоенность, одновременно желая, чтобы он ушел - и сожалея об этом.

- Я всегда считал, что губительная слабость начинается тогда, когда потворствуешь своим желаниям вместо того, чтобы поступать так, как должен.

Рауль обернулся - голос у него был чужим и спокойным - но в лице не было этого спокойствия - лицо не обманывало.

- Так случилось с Ясоном. Я не так глуп, чтобы делать свои собственные ошибки - я способен учиться на чужих.

- Разумеется, - подтвердил Катце нейтральным голосом. - Это самое разумное.

- И если бы у меня были желания, которые противоречили бы здравому смыслу, у меня хватило бы силы воли, чтобы не дать им превратиться в Ахиллеса, правильно?

Кажется, все было сказано очень понятно. Тем неожиданнее для него было, когда следующая фраза, которую произнес Рауль, равнодушным, деловым голосом, была:

- Мне нужен полный отчет о состоянии черного рынка и его перспективах. Завтра.

Знаете ли вы, что в 20% случаев насильственного стирания памяти объект не выживает после вмешательства?

Знаете ли вы, что из оставшихся в живых 5% не могут контролировать собственные жизненные функции, а еще 15% оказываются непригодными к исполнению даже простейших заданий?

Знаете ли вы, что 20% из подвергшихся насильственному стиранию памяти умирают в течение года? И ни один не выживает дольше пяти лет?

Что-то похожее на чудовищную статейку для любознательных. "Занимательная статистика." Катце откинулся на стуле, сжав пальцами переносицу. Глаза пульсировали резкой болью. Воздух в комнате был густо-серым от дыма.

У него заняло почти две недели, чтобы докопаться до этих сведений - они были так засекречены, что иногда он думал, они и вовсе не существуют. Но они были - Юпитер обожала цифры. Существовал даже определенный отдел, который обрабатывал эту информацию.

Он не стал бы этим интересоваться - зачем ему? Только рискуешь нарваться на неприятности. Но больше ему было нечего делать - ответы на его запросы из системы Реено приходили отрицательные. Катце посылал новые запросы, в другие филиалы. Это была просто механическая работа: отослать сообщение, ждать ответа - обнаружить отрицательный ответ. Ничего больше.

А скорее, даже не энергия, а какое-то мучительное неспокойствие, с которым Катце поначалу пытался бороться, говорил себе, что есть строго определенное количество глупостей, которые он способен сделать - и он не будет преступать черту.

Но его любопытство - которое когда-то заставило его влезть в секретные файлы Танагуры с терминала в доме Ясона и едва не погубило его - заставило его шарить по сети, пока он не нашел то самое...

Впрочем, почему бы он был так удивлен? Наверное, об этом знали и так - Хэзалл упоминал об этом - конечно, не в точных цифрах, но тем не менее. Просто... кому было какое дело до тех, кто имел несчастье навлечь на себя стирание памяти? И если с ним что-то случалось, то кто бы стал жаловаться из-за этого? Может быть, владельцы фабрик и поместий, на которых работали рабы со стертой памятью? Ведь именно туда большинство объектов и отправлялось после процедуры. Стать пэтами удавалось совсем немногим. Можно сказать, Килли повезло, с иронией подумал Катце.

Чего еще он не знал до этого - так это как много таких "обработанных" объектов переправлялось с Амой на другие планеты. Он был уверен, что пэты были основным предметом экспорта. Похоже, что был еще один предмет. А впрочем... это все, возможно, было просто требование утилитарности. Если уж кто-то подвергся стиранию памяти - то почему бы не использовать его, не получить от него прибыль на полную катушку?

Именно это и сделал Ясон с Килли... О нет, именно это и сделали Катце с Ясоном. Вот так вот.

Теперь живи с этим. Расхлебывай то, что натворил. Исправляй свои ошибки - если можешь.

На самом деле он не хотел об этом думать; не мог - потому что если бы он позволил себя сосредоточиться на этом - на чувстве вины, - то как бы он смог справиться? Так что Катце просто поставил какой-то барьер у себя в мыслях и отказывался переступать его. Просто делал то, что мог - и все. И получение информации было тем, что он мог делать - что он делал лучше всего.

Катце машинально поднес к губам чашку с холодным кофе. Вкус был отвратительным. Ну да, он же стряхивал туда пепел. Он достал очередную сигарету, закурил.

Плохо то, что... если эта статистика верна, то у него оставалось не так много времени. Точнее, у Килли оставалось не так много времени. А у него, Катце...

А что он вообще собирался делать? Что он уже мог изменить? Вернуть своему брату память? Этого не мог бы сделать даже Рауль...

Ничего нельзя было исправить. Наверное, ничего нельзя было исправить уже тогда, почти семнадцать лет назад, в приюте - когда он отвернулся от забавного, как говорила его мать, малыша - и позволил ему превратиться в то маленькое чудовище, с которым Катце говорил шестнадцать лет спустя.

- Если ты откажешься, я не могу ничего гарантировать.

А теперь и этого беспринципного мальчишки больше не существовало. Ничего не было. Он крутнул диск календаря, с такой силой, что числа защелкали, сбились, пока в отверстиях не оказались одни нули. Зеро.

Впрочем, что ему еще оставалось делать? Он и жил - днем занимался своими делами, вечерами встречался с Раулем - а что он делал ночью - так ночь и была для этого. И пока Катце удавалось держать эти две половинки жизни по отдельности.

Интересно, знал ли Рауль о последствиях стирания памяти? Конечно, какое ему было дело до того, что происходит с людьми - а по блонди и статистики никакой не было. Может быть, для блонди и не было никаких последствий. Только если так, почему в тот вечер - много лет назад - Рауль был так расстроен... так потрясен - что вся его защита обрушилась, оставив его открытым, уязвимым?

Катце обещал себе - и Раулю - что никогда не будет вспоминать о том вечере. Но, конечно, обещания такого типа невозможно было выполнить. По крайней мере, видя Рауля каждый день.

А именно это и происходило. С того самого дня, когда Рауль потребовал отчет, у него всегда находилось то одно, то другое, что Катце должен был ему представить. Катце знал, что он едва ли читает все эти бумаги - но что он мог сказать? Если Рауль хотел, чтобы он их готовил - он это делал. Пока, пару дней назад, коротко взглянув на него, Рауль не сказал:

- Я тебя выматываю с этими документами? Ты выглядишь так, будто не спишь.

Вина в этом была вовсе не Рауля, но Катце не успел ничего сказать - Рауль добавил:

- Не надо больше ничего готовить. Придешь завтра, мы обсудим...

Обсудим что-то. Не важно. Они оба понимали, что дело не в этом. Но только понимание это надо было запрятать как можно дальше и даже не намекать на его существование.

Все было просто, не так ли? Рауль считал, что у него есть какая-то слабость - и чтобы держать ее в рамках, ему почему-то казалось, что Катце должен быть перед ним. Что ж, Катце не возражал. Если Рауль хотел использовать его как средство успокоить свои нервы - в этом не было ничего странного. Катце привык к этому. Он был превращен в мебель, чтобы быть удобным для блонди. Что ж, он больше не был мебелью - но так ли это? Может быть, это было то, чем он останется навсегда.

Он говорил себе, что его это не волнует - что бы Рауль ни делал, это будет только небольшой оплатой за долг Катце перед ним. А Рауль ничего и не делал. Да и что он мог делать? Смешно! Он был блонди, Катце был мебелью - настолько разные уровни, что даже предполагать что-то было бы нелепо. Катце знал, что временный интерес к нему у Рауля пройдет - и, очевидно, довольно скоро.

Он говорил себе, что единственное, что он может позволить себе чувствовать по этому поводу - это вообще никаких эмоций. Пока Рауль хотел его видеть - пусть так и будет. Бывать в доме Рауля было приятно - и не более того. Смотреть на него, с его убийственной красотой блонди, было более, чем приятно. Смотри... но не трогай. Не думай ни о чем, не желай больше ничего.

Странно, ему даже однажды пришло в голову, что в этом они с блонди были на равных. Блонди тоже могли смотреть - на всех других - могли испытывать что-то при взгляде на пэтов. Но не трогать, не хотеть.

Что-либо еще было бы одинаково безумным и со стороны Рауля, и с его стороны.

Когда-то Ясон нарушил все подобные правила. А Рики никогда и не признавал правил. И они оба погибли. Хороший урок, чтобы не повторять ошибок.

Внезапное воспоминание нахлынуло на него - об одном из вечеров, когда Рауль подошел к столу, рядом с которым стоял Катце - и потянулся за чем-то - и их руки соприкоснулись, случайно... и замерли. Катце не знал, почему он позволяет этому продолжаться - наверное, отдернуть руку было бы невежливо - и он делал вид, что ничего не замечает, увлеченный бумагами на столе - и то же самое делал Рауль - и Катце чувствовал запястьем своей руки, как быстро и глубоко бьется пульс на внутренней стороне запястья Рауля.

Ему казалось, он чувствовал эти удары так долго - целую вечность. Но ведь этого не могло бы быть? Они соприкоснулись всего лишь на минуту, пол-минуты. Они отдвинулись друг от друга, когда дверь открылась и на пороге появился мебель Рауля, Юлиус, с подносом в руках.

- Я не просил подавать чай, - сказал Рауль жестко. На скулах у мебели вспыхнул лихорадочный румянец - и он кивнул в сторону Катце, опустив глаза:

Глупый мальчишка... Не нужно было быть особенно наблюдательным, чтобы заметить ревность Юлиуса. Но что Катце мог сделать? Сказать ему, что его опасения были беспочвенны - он не представлял для Юлиуса никакой угрозы? Или напомнить ему, что для мебели питать какие-либо чувства к своему хозяину - кроме желания угодить ему - было самоубийством?

Впрочем, кто мог запретить чувствовать? И когда сам Катце был мебелью - разве иногда... даже если только в снах... иногда он не думал о Ясоне... о том, каким невыносимо прекрасным Ясон выглядел с хлыстом в руке, когда Катце смотрел на него с колен, а по пальцам у него текла теплая кровь - и он думал, что это последнее, что он чувствует в своей жизни?

Этот страх, этот трепет... иногда он сливался в его воображении с другим трепетом, с жаром у него в груди и внизу живота. Конечно, это было не физическое ощущение - но почти...

Странно - Рауля он никогда не боялся. Рассудком он понимал, что блонди есть блонди - и все же... к Раулю он испытывал другое чувство. Куда более опасное.

Потому что ни один блонди не простил бы его, если бы узнал, какая печаль охватывает Катце иногда, когда он покидал дом Рауля, шел сквозь все эти анфилады комнат, оставив Рауля далеко позади, склоненным над компьютером. Иногда ему казалось, что Рауль хочет позвать его обратно - и не делает этого. Иногда ему хотелось остаться. Потому что ему не нравилось, что Рауль оставался один - и он знал, что Рауль чувствует это одиночество. Ему было... жаль Рауля.

Но он ведь не мог ничего сказать об этом? Да и что он мог предложить Раулю? Себя? Он был бракованным товаром, с поврежденным телом - и еще более поврежденной душой.

Пусть лучше все остается, как есть. Пусть лучше он побыстрее надоест Раулю - и тогда все закончится.

Катце зажег еще одну сигарету и почувствовал, что его сейчас стошнит. Докурился. На столе было две смятых пачки и еще одна початая - а это уже было много даже для него. И почти пять утра.

Он выключил компьютер, встал, подошел к окну. Вентиляция не справлялась со всем этим дымом, надо было проветрить, пока он примет душ... и спать. Он повернул ручку окна, открывая его - и замер на мгновение.

Небо за окном было все еще темным - в эти дни светало поздно - но улица внизу была залита желтеньким светом фонарей. И между двумя фонарями, напротив его дома, маленькая фигурка с поднятым вверх лицом переминалась с ноги на ногу.

Катце едва не захлопнул форточку от удивления. И... черт, черт, черт, какого черта... торопливо выскочил из квартиры, сбежал вниз по лестнице. Может быть, ему померещилось, а?

Но ничего ему не померещилось - маленький ублюдок все так же торчал посреди улицы, засунув руки в рукава своей коротенькой курточки.

Глаза у него широко распахнулись, когда дверь хлопнула и Катце появился на улице. Посмотрите на него... длинющие стрелки на веках и ослепительно перламутровый блеск на губах. Просто во всеоружии.

Ой, какое совпадение. А я тут шел мимо, в пять утра, остановился... шнурки завязать... а тут вы...

Вместо ответа с силой выдохнув воздух, Катце схватил его за руку повыше локтя и подтолкнул к дому. Мальчишка покорно потопал, как заводной солдатик. На ворсе его куртке был тонкий слой ледка.

Катце молчал в лифте, чтобы, ради Юпитер, соседи не услышали - и даже старался не смотреть на мальчишку - хотя и чувствовал его испытующие, широко раскрытые глаза на своем лице.

И только впихнув Слайвера в квартиру и захлопнув дверь, Катце наконец позволил себе сорваться.

- Что ты делаешь? Ты соображаешь, что ты делаешь?

Мальчишка смотрел на него, потирая плечо, и Катце подумал, неужели он схватил его так крепко. Но, может быть, это было просто нервное движение. Варварски накрашенные веки Слайвера удивленно хлопали.

- И что? Ты решил пройтись? Хорошая погода, да? Тепло?

Маленький придурок был весь синий от холода, это даже сквозь макияж было заметно.

- Ты что, не знаешь, что с тобой могут сделать в этом районе, если поймают? Ты не помнишь, кто ты такой? Да если тебе прямо на улице кишки выпустят, они будут в своем праве!

Катце затрясло. Он знал, что это так и было бы. Если бы не он посмотрел в окно, а кто-то другой... в лучшем случае они вызвали бы полицию. В худшем решили бы сами проучить наглого ублюдка. Если бы он не посмотрел в окно...

- Да в это время спят все, мистер Катце, - сказал Слайвер мягко, словно это должно было успокоить Катце. - Только ваше окно и горит все время...

Все время? Внезапная мысль пришла ему в голову - а сколько раз до этого Слайвер здесь появлялся? Катце ведь никогда не подходил к окну среди ночи. Вот поганец...

- И что? - успокоившимся, даже мирным голосом произнес он. - Зачем ты сюда приходил? Чтобы смотреть на окна?

Он увидел, как Слайвер вдруг вспыхнул, чуть ли не до слез, и его намазанные толстым слоем туши ресницы задрожали. Его рот приоткрылся, он набрал воздуха, как будто собирался выдать длинную порцию оправданий - и не сказал ничего.

Да и что он мог сказать? Все и так было понятно.

- Послушай меня, - Катце дотронулся до его плеча. Он не старался говорить мягко; пусть мальчишка поймет, что его мелкие хитрости разгаданы - и ничего у него не получится. - Не надо пытаться мной манипулировать. Или давить на жалость. Я прекрасно знаю, что у тебя в голове, - он слегка постучал кончиками пальцев по лбу Слайвера. Мальчишка вздрогнул. - Не рассчитывай на меня. Ты не знаешь, что я за человек - и я хочу тебе сказать, что я совсем не тот человек, о ком тебе стоит думать. Если ты думаешь, что, увидев тебя, я так умилюсь, что позволю тебе вертеть мной как хочешь - ты очень ошибаешься.

Губы у Слайвера были закушены - так сильно, что, казалось, он сейчас прокусит их до крови, а его глаза, пойманные взглядом Катце, становились все более отчаянными. Катце покачал головой. Может быть, мальчишка сам не сознавал, что и зачем он делал...

- Поверь мне. Если тебе нужен постоянный клиент при деньгах - поищи его в другом месте.

- Я не... - внезапно Слайвер дернулся, как заяц, освобождаясь от руки Катце. Его лицо стало злым и несчастным - но слезы не пролились. - Я не хотел ничего! Мне ваши деньги не нужны! Мне от вас вообще... ничего не нужно!

Он рванулся, мимо Катце, к дверям, судорожно задергал защелку, пыхтя так громко, что, Катце понял, он был на грани того, чтобы начать всхлипывать. Катце смотрел на его узкие плечи и черные пряди волос, падающие на тоненькую шейку - и на отчаянную порывистость его движений.

Рики, неожиданно вспомнил он. Разве Рики не был таким же? Конечно, он был старше, когда Катце встретил его - но разве в нем не было такой же болезненной гордости и тайного желания быть не как все, вырваться из Цереса? Разве не этого хотели они все? Рики был готов выполнять самые опасные задания, чтобы удержаться в Танагуре. Но не полиция, не конкуренты погубили его.

Он погиб тогда, когда блонди вмешался в его жизнь - человек, который был так далек от него по положению, как если бы их разделяла пропасть. Все время, пока Ясон владел Рики, Катце тайно и явно упрекал Рики - за то, что он "опустил блонди на уровень жалкого смертного". Но если Рики и погубил Ясона, то то же самое Ясон сделал с Рики - и гораздо раньше.

С той первой встречи Рики уже был отравлен близостью блонди. Он мог бы бежать - но он сам искал Ясона, сам навлек это на себя. Но как его можно было винить?

Как можно было винить Слайвера, что он принял Катце за то, чем он не был - и, возможно, надеялся изменить свою жизнь? Не всем так повезло, как Катце, которому ради этого пришлось только пройти через небольшую операцию...

- Подожди! - он поймал Слайвера за плечи. Он не собирался применять силу - но мальчишка извернулся, как уж, отчаянно сопротивляясь. Лицо у него было слепым, неузнавающим - казалось, он даже не понимает, кого он отталкивает. - Ну ты что?

- Пусти... пусти... - его маленькие руки упирались в грудь Катце, а сам он пытался вырваться из захвата, как будто в панике. Катце не намеривался держать его слишком крепко, сжал руки чисто инстинктивно - и услышал короткий заячий вскрик. Он отпустил тут же, но Слайвер не набросился на дверь, как прежде, а уселся на пол в углу, кутаясь в свой жакетик.

- Ну все? - спросил Катце мягко. - Все? Успокоился?

Голова мальчишки была опущена, растрепанные волосы занавешивали лицо. Он понуро кивнул.

- Вот и хорошо, - Катце присел на корточки рядом с ним, осторожно протянул руку, колебаясь, попробовать ли отвести его волосы от лица. Глаза Слайвера вспыхнули сквозь челку, когда он поднял голову.

- Просто я все время думал... может быть, это то самое... хотел узнать...

Он подумал, будет ли это выглядеть неправильно, если он возьмет Слайвера на руки. Мальчишка выглядел, как птенец, зажатый в углу - и казался еще меньше, чем обычно. Конечно, он не был ребенком - двенадцать лет в Цересе уже давно был возраст, когда каждый отвечал за себя сам. Но все же... на мгновение Катце подумал, что если бы Слайвер был его сыном... которого у него никогда не будет... то он бы сумел его защитить.

В конце концов он слегка потянул Слайвера за плечи, поднимая его на ноги.

- Пойдем. Ты весь дрожишь. Тебе нужно согреться.

Он подозревал, что мальчишку трясет не только от холода, но решил не возвращаться к этой теме.

- Иди умойся - и прими ванну. Знаешь, где ванная? - хотя конечно, он знал. - А я пока тебе сделаю чай.

Почему-то Слайвер не высказал никаких возражений, только кивнул и потрусил в ванную.

Слушая доносящийся шум воды, Катце заварил чай и, порывшись в холодильнике, сделал пару горячих бутербродов. Наверняка после рабочей ночи Слайверу нужно было подкрепиться. Вода в ванной перестала бежать, и только время от времени был слышен всплеск. Катце составил припасы на поднос и подошел к двери.

- Если ты в воде, то так и сиди там, понятно? Я вхожу только чтобы принести тебе ужин... то бишь завтрак.

Он осторожно открыл дверь. К счастью, Слайвер действительно сидел в ванной - точнее, среди холмов розовой пахучей пены - Катце даже не представлял, что у него есть что-то такое персиково-душистое. Лицо у Слайвера было вымытым, и он смешно сморщил нос, увидев Катце.

Он поставил поднос на перекинутую через ванну полочку и направился к выходу.

Слайвер вздохнул, зашлепав в воде, как рыбешка, и сел. Его узкие плечи показались из воды. Катце бросил на него короткий взгляд и замер, почувствовав, как желудок у него сжался. Все левое плечо Слайвера было черно-багровым - сплошной синяк, который распростанялся и ниже, на предплечье. Неудивительно, что ему было больно, когда Катце держал его...

Слайвер потянулся к подносу, не видя взгляда Катце.

- А? Да сейчас все в порядке. Ну... заметно немного, - добавил он, - но ведь это же ничего, правда?

- Это клиент? Ведь не дома? - какое это имело значение...

- Угу, - потвердил Слайвер, уткнувшись в чашку с чаем. - Не дома.

Зачем было спрашивать? Как будто это что-то меняло. Как будто он что-то мог сделать.

- Ну хорошо, - Катце вздохнул. - Когда поешь и отмокнешь, наденешь вот это, - он положил на стул пижамную куртку. Все остальное для Славера было бы слишком длинным - а это будет в самый раз.

В комнате, застилая диван для Слайвера, он кинул взгляд на компьютер. В последние дни у него вошло в привычку проверять, нет ли сообщений из Реено, при любой возможности. И сейчас, как загипнотизированный, он снова проверил почту, обнаружил ящик пустым.

Ради Юпитер... для чего он все это делал? Внезапный приступ разочарования накатил на него - ощущение абсурдности его действий было таким острым, что он почувствовал слабость. Пустой экран все еще мерцал перед его глазами; он оперся на спинку стула, ожидая, когда это почти физическое чувство ошибочности всего, что он делает, пройдет.

Зачем он так пытался найти Килли? Какого искупления он искал? Здесь уже было поздно что-то менять - он не мог помочь, мог только как-то облегчить положение.

Но вот через стенку от него в воде плескался другой мальчишка из Цереса - и для него еще не было поздно. Ему еще можно было помочь - для него Катце еще мог что-то сделать, что-то изменить. Так почему же он упрямо отметал все, что не имело отношения к Килли? Ради каких братских чувств?

Он даже не любил Килли - а теперь уже поздно было пытаться. Если уж на то пошло, Слайвера он мог бы полюбить... гораздо проще - не в сексуальном смысле, а как брата...

Но он не мог остановиться. Не мог бросить Килли. Каким бы Килли не был до их встречи, то, чем он стал сейчас, было целиком на совести Катце. И он знал, что не сможет с этим жить - жить, не сделав все возможное, чтобы вытащить его оттуда, где он сейчас был. Это было даже не ради Килли... ради него самого.

Шлепанье босых ног по полу заставило его оглянуться. Слайвер стоял посреди комнаты и смотрел на него. Пижамная куртка была стратегически расстегнута, прикрывая только самое необходимое. Катце проигнорировал это, как и призывный взгляд Слайвера.

Он дождался, пока Слайвер подчинится, потом выключил свет и пошел в душ.

- И когда я вернусь, чтобы ты уже спал. На диване. Понятно?

Катце был уверен, что после длинной ночи мальчишка уснет, едва коснувшись головой подушки, поэтому старался не шуметь, возвращаясь из ванной. Небо за окном уже начинало сереть.

Он с облегчением нырнул в кровать, устало вытянулся.

В серых сумерках он мог видеть темную голову Слайвера, приподнятую с подушки. Что-то в его голосе не дало Катце прикрикнуть на него и отправить спать.

Катце вздохнул. Рука сама потянулась за сигаретой, и он удержал себя. Хватит на сегодня.

- Это из-за моих волос? Потому что они черные?

Он не знал, что сказать. Ему никогда никто не задавал таких вопросов.

- Но я умею... все, что угодно, умею! У меня опыт есть!

Его голос звучал так настойчиво - словно он действительно хотел этого... но Катце знал, почему Слайвер так отчаянно просит об этом. Это было единственное, что он мог предложить - единственное, чем, как он считал, он мог привлечь.

- Не думайте, я не болен, я этого не делаю без резинки... ну, почти никогда.

Кроме тех случаев, когда какой-нибудь подонок, вроде того, что изуродовал ему плечо, заставит его.

- Просто я не ваш тип? - тихонько добавил Слайвер.

- А, - и от этого звука, такого понимающего, такого обреченного, казалось, что-то надломилось в Катце. - Я понимаю.

- Нет, ты не понимаешь, - он привстал на локте, щурясь в темноту. - Дело не в тебе. Дело во мне.

Ты же не собираешься ему сказать... ему совершенно не нужно этого знать...

- Я просто не тот человек, что тебе нужен. Я не тот человек, который кому-либо может быть нужен. Я... разочаровал бы тебя.

На диване Слайвер завозился, пыхтя, как ежик.

- Поверь мне, - сказал Катце. - Я просто не тот человек, который может сделать кого-либо счастливым. И давай спать.

Слайвер, кажется, собирался что-то сказать, но потом промолчал. Катце закрыл глаза.

А когда открыл снова, за окном стояло серенькое утро. Слайвер завозился на диване. Катце подумал, что его нужно отправить домой. Но вместо этого еще пол-дня провозился с ним - сначала завтракая, потом затащив в магазин и заставив выбрать себе что-то потеплее из одежды. Это было нелепое времяпровождение, но почему-то Катце чувствовал, что ему это нравится.

Он вернулся домой после обеда - и автоматически нажал на клавишу, проверяя сообщения, почти не надеясь. И там был этот ответ - о том, что да, пэт D508M находится на Дайгоре, в одном из публичных домов.

Несколько мгновений Катце смотрел на экран, не думая ни о чем. Это не должно было оказаться неожиданностью - это ведь был просто результат его поисков, он хотел этого. Почему тогда он чувствовал, как будто не может сдвинуться с места, как будто все внутри у него превратилось в кусок льда?

Впрочем, это продолжалось всего несколько секунд. Потом он погасил экран и выпрямился. Ну что ж, он сделал все, что мог сделать с Амой. Теперь ему надо было ехать.

- Пожалуйста, сюда, мистер Рауль, - молодой мужчина с розовыми волосами указывал ему путь его между столиками. Не андроид - в этом месте не держали на службе андроидов - считалось, что таким образом проявляется особое уважение к гостям. Впрочем, Раулю было все равно. Он коротко поблагодарил, увидев на втором ярусе, в затененном углу аркады, человека с сигаретой в руке. Дым тонкой струйкой поднимался перед лицом Катце, делая его как будто более далеким.

Рауль положил руку на перила, на мгновение замедлив шаги. Катце все еще не видел его - смотрел куда-то вдаль чуть прищуренными глазами. Ему так редко удавалось застать Катце вот так, ничего не подозревающим - так редко Рауль позволял себе смотреть на него, не опасаясь быть заподозренным... хотя если кто-то и мог кого-то в чем-то подозревать - так это он сам. И он сам себя ограничивал... как будто можно было одновременно быть рядом с Катце и говорить себе, что это ничего не значит.

Движение Катце, которым он загасил сигарету, было резким, нервным - интересно, что раньше Рауль не обращал на это внимания; а может быть, рядом с ним Катце вел себя по-другому? Сейчас он выглядел каким-то... отрешенным - его ресницы полуопущены, насмешливый рот крепко сжат. Он вынул очередную сигарету, слегка тряхнул головой, отводя волосы, чтобы они не попали под огонек зажигалки - и Рауль подумал, что за последние недели он научился узнавать этот жест... как будто знание привычек и жестов Катце, интонаций его голоса имело какое-либо значение.

- Это ничего, - впрочем, что еще Катце мог ответить? Да Рауль и сам сказал это просто для того, чтобы начать разговор.

Странно, вчера идея встретиться не дома казалась ему заманчивой. Это было нелогично - вместо того, чтобы скрывать свое общение с бывшей мебелью Ясона, он как будто хотел, чтобы это стало известно. И дело было вовсе не в том, что на людях он чувствовал себя менее склонным ко всяким нелепым поступкам.

Нет, ему хотелось побыть с Катце где-то, где их могли видеть. Словно Рауль испытывал от этого какое-то извращенное чувство гордости. Пусть смотрят... Пусть видят их вместе. Конечно, все решат, что это по работе, никто не осмелится предположить ничего другого.

Катце осторожно сказал вчера, что лучше выбрать какую-то более конфиденциальную обстановку - и именно поэтому Рауль, из чистого упрямства, выбрал этот роскошный клуб, где они так часто проводили время с Ясоном.

Глупо, конечно. И вот теперь, глядя через низкий столик на Катце, который, казалось, не замечал вокруг себя ни блонди, ни прочих высококпоставленных личностей Танагуры - похоже, он и Рауля-то не слишком замечал - Рауль не знал, что сказать. Спасительных документов, насчет которых можно было вести псевдо-деловые беседы, под рукой не было.

Что с ним такое? Катце никогда не был невежлив... впрочем, он и сейчас не был невежлив. Просто как-то... далеко. Как будто между ним и Раулем была стена - и Рауль не только не мог пробиться сквозь нее, но и перестал чувствовать Катце рядом.

Ощущение потери, которое охватило его при этой мысли было удивительным. Он ведь действительно не собирался думать о том, что там произошло с Катце, из-за чего он казался таким... и отчего выкурил очередную сигарету в рекордное количество затяжек.

- Ясону нравилось это место, - вместо этого сказал он.

Казалось, Катце на мгновение опомнился, обвел взглядом стеклянные аркады, ярко освещенный зал.

Бесшумно подошел официант с бокалом вина для Рауля. Он даже не притронулся к вину, с раздражением глядя на Катце. Ради Юпитер, что с ним такое? Как будто он здесь - и одновременно не здесь? Раулю это не нравилось. Конечно, с чего бы ему это нравилось - в его присутствии Катце должен был уделять все внимание ему. Он был блонди, а Катце... И все же это было не просто негодование по поводу нарушения приличий. Это было оскорбленное ожидание. Рауль хотел, чтобы этот вечер был осбенным - он сам не знал, каким, но особенным.

Перестань, сказал он себе. Если тебе что-то не нравится - уходи, никто тебя не заставляет здесь оставаться. Уходи - и больше не назначай никаких встреч этому ублюдку, этому неблагодарному...

- Мне нужно будет уехать на несколько дней, - внезапно произнес Катце.

Рауль прикусил губу. То, как сильно и болезненно у него все сжалось внутри, оказалось неожиданным.

Зачем он туда собирался? Бизнес? Рауль не помнил, чтобы это название упоминалось в документах по черному рынку. И если бы это был бизнес... то с чего бы Катце был вот такой - как в воду опущенный?

На этот раз его слова действительно дошли до Катце. Его взгляд на Рауля сделался таким удивленным, что стал почти беззащитным. Рауль нахмурился, торопливо подыскивая объяснение для своих слов. Объяснения не было - кроме того, что он вдруг понял, что совершенно определенно не хочет отпускать Катце. Но с другой стороны, почему он должен был что-то объяснять?

А вдруг... внезапно эта мысль пришла ему в голову: вдруг Катце собирался встретиться там... вдруг у него кто-то был на Дайгоре? Конечно, Катце был кастратом, но мало ли какие извращенцы могли существовать? А вдруг кто-то заинтересовался Катце... и Катце отвечал на этот интерес?

Только почему это должно было волновать Рауля? Он напомнил себе, что, конечно же, его это не должно было волновать, ему было совершенно все равно, чем Катце занимался в свободное от их встреч время. Катце был никто - это даже было ниже достоинства Рауля думать о таких вещах, это было нелепостью.

Он не опустится до этого. Ведь ему так хорошо удавалось справляться с собой, все эти дни. Его тактика сработала. Он виделся с Катце, но и только - и рано или поздно ему это должно было надоесть. Рано или поздно он должен был справиться с этим чувством нарушенного равновесия, которое охватывало его каждый раз при мысли о Катце.

В это миг равновесие стало неустойчивым, как никогда. И все разумные, правильные мысли - Рауль не мог сосредоточиться на них, не мог додумать их до конца. Все, что он чуствовал, былая горячая, болезненная обида.

Это было нечестно! Катце не мог... ни с кем... не имел права!

- Я могу запретить тебе выезжать с Амой. Внести тебя в черный список. У меня есть право это делать - руководствуясь соображениями безопасности планеты.

- Мистер Эм... - голос Катце звучал так осторожно - словно он пытался не нарушить шаткого спокойствия даже своим тоном... словно он ожидал от Рауля взрыва в любой момент. - Это всего на несколько дней. Мне действительно нужно уехать.

- Это не имеет ничего общего с безопасностью Амой, поверьте мне, мистер Эм. Это... - на мгновение Раулю показалось, что Катце сейчас скажет ему, все объяснит. Но вместо этого он произнес. - Это личное.

Раулю показалось, что боль взорвалась у него в голове. Оглушенный, он отчаянно цеплялся за холодную и чужую мысль: тебя это не должно волновать, нет причины так чувствовать - но он не мог ничего сделать, это захлестывало его. Он чувствовал себя комком измятой, изорванной бумаги, которую несет ветер - и не может остановиться.

- Оставь свои личные дела при себе. Я не желаю слушать про твои... интрижки.

Почему-то он не видел ничего перед собой, только услышал, как Катце втянул воздух, словно Рауль сказал что-то, что шокировало его или причинило боль.

- Убирайся, - равнодушным голосом проговорил Рауль. - Я не желаю тебя больше видеть.

Вот так. Это было правильно. Давно пора было это сделать. Теперь он больше не совершит подобной ошибки, не позволит какому-то ублюдку завладеть частью его жизни. Он будет поступать правильно, так, что у Юпитер будут все основания гордиться им.

В глазах у него все еще было темно, но он почему-то видел, как Катце поднялся - молча, без колебаний - и пошел прочь.

Катце обернулся; его длинная темно-рыжая челка качнулась от движения, и пряди снова упали на глаза. Его лицо было таким спокойным - как будто ему было все равно, что там Рауль говорил.

- Если ты хочешь, чтобы я разрешил тебе уехать, - мстительно сказал Рауль, - ты будешь делать все, что я захочу. Это разрешение... надо заработать.

Взгляд Катце сделался застывшим - таким, что Рауль на мгновение испытал потрясение: оказывается, его слова имели такое влияние на Катце. И до этого момента он даже толком не знал, что он собирается делать. Но эффект, который его слова оказали на Катце, опьянил его. Он вдруг почувствовал, что это действительно было так - что не только Катце будет делать все, что Рауль прикажет - но и сам Рауль как будто получил разрешение делать все, что хочет. Как будто тайный страх схлынул с него, оставив ему чувство нестерпимой легкости.

И эта легкость была смешана с жестоким чувством радости.

Катце не произнес ни слова, просто стоял перед ним - и даже поза его не изменилась. Но каким-то чутьем Рауль видел, что при этой кажущейся неподвижности тело его почти вибрирует.

Он был слишком нетерпелив, чтобы ждать, пока они доберуться домой - прошел к кабинетам в западной части аркады. Катце шел рядом с ним, опустив глаза - выглядел совершенно спокойным. Но Рауль знал, что это был не покой. Скорее он был заледеневшим - и его лицо, очень бледное, казалось маской под свешивающимися прядями рыжих волос.

Они вошли в кабинет, и Рауль запер дверь. Катце стоял перед ним, глядя в пол - и при взгляде на это почти безжизненное лицо Рауль ощутил такой гнев, что ему захотелось ударить его. Просто чтобы вызвать какую-нибудь реакцию - кроме вот этого вот мучительного подчинения.

Катце боялся... впрочем, ему стоило бояться. И Раулю нравилось это.

Всю жизнь он принимал страх и раболепие обычных людей как должное. Он был блонди - и все другие, те, кто не относился к элите, должны были трепетать перед ним. Но Катце... видеть его страх было совершенно другим ощущением. Это было... волнующе. Казалось, это заставляло горячие волны струиться сквозь его тело. И ниже, внизу живота, он чувствовал знакомое томление.

Это ощущение он никогда раньше не испытывал вот так - просто от близости... и даже не блонди, а какого-то... какого-то ублюдка, калеки. Что с ним происходило? Но гнев и сладость возбуждения были нестерпимыми.

На миг Рауль даже сам удивился, что потребовал именно этого. Он ведь уже видел Катце без одежды - только Катце не знал этого. Тогда Катце не бросал ему вызов, не делал ничего, чтобы разгневать его. Он был слаб - сломан и унижен - совершенно беззащитный против всего, что бы Раулю не пришло в голову сделать.

Унижение... может быть, в этом и был весь смысл? Рауль знал, что для Катце это было хуже всего - и именно поэтому он заставлял его это сделать?

Катце не сказал ни слова; Рауль заметил только, как он сжал зубы. Размеренным движением он стянул пиджак и положил его на спинку дивана.

Он не смотрел на Рауля. Его взгляд был словно обращен куда-то внутрь себя. И на его лице не было негодования; скорее, какая-то обреченность. Он выглядел так, словно он всегда знал, что это случится.

Но как он мог знать? Как он смел... Рауль сам еще не думал об этом несколько минут назад.

Вот так быстро... так быстро это произошло - он захотел причинить боль - делал это и наслаждался этим. Может быть, он хотел отомстить за ту боль, что испытывал сам при мысли о Катце. За всю боль, которую он когда-либо испытывал.

Катце потянул через голову свитер. А Рауль уже понукал события, уже мог представить, как Катце стоит перед ним, обнаженный, с этими мучительно прямо развернутыми плечами, с тем же отсутствующим взглядом - стоит, зная, что Рауль может видеть его всего.

Он уже представлял, как он прикажет Катце нагнуться через стол - и тогда... тогда он сможет найти облегчение этому горячему биению между его ногами, сможет ощутить тепло принимающего тела вокруг своего пульсирующего от притока крови члена.

Тогда Катце не будет иметь никакого значения. В этом не будет нарушения правил Юпитер. Он будет просто предметом, в который Рауль войдет - просто вещью, которую Рауль использует, чтобы получить удовольствие. Вещью, которую можно порвать, сломать, быть как угодно грубым - не заботясь о последствиях.

Он хотел этого. Он хотел превратить Катце просто в вещь.

Как это сделали те, кто изнасиловал его там, в полиции.

Он вспомнил кровь Катце на своих пальцах - и как внезапно Катце обмяк на сидении автомобиля, соскользнул бы вниз, если бы Рауль не подхватил его. Он вспомнил этот затравленный взгляд Катце, его голос, звучащий так старательно ровно в попытках не выдать себя.

Хотел ли Рауль снова увидеть этот взгляд? Он ведь знал, что произойдет. Катце даст ему сделать все, что угодно - а потом уйдет отсюда, как будто ничего не случилось - даже если ему будет больно, даже если Рауль порвет его... а это могло случиться, легко. И что потом?

Катце все еще стоял, запутавшись руками в свитере, как будто до последней возможности пытаясь закрыть себя - и Рауль шагнул к нему, вытянул руку - сжал его лицо, заставляя смотреть себе в глаза.

Он ощутил эту особую зрупкость человеческих костей под своими пальцами, и знание того, что он может с легкостью сломать Катце челюсть, раскрошить кость, заставило его сжаться от наслаждения, которое прокатило сквозь его тело - и он странной грусти, которая наполнила его при этой мысли.

Глаза Катце все еще были такими же пустыми - словно он почти отсутствовал в этом теле, которое продолжало дышать и двигаться. Но нет, он, конечно, все чувствовал, все сознавал. Его губы были сжаты так плотно, что казались бесцветными - и все его лицо было бескровно-белым. Рауль смотрел на это лицо, на шрам, пересекающий щеку - смотрел, пока не почувствовал, как Катце делает маленькие, судорожные движения - словно неосознанно пытаясь освободиться от него.

Рывком Рауль еще приподнял его лицо, не позволяя ему двинуться.

- Тебе действительно это так важно - ехать на твой Дайгор?

Он не знал, какого ответа он ожидал - и изменило ли бы это что-нибудь? Белые губы Катце шевельнулись.

- Ради Юпитер, - его голос был слабым, как будто ему не хватало дыхания. - Делайте все, что хотите. Только, пожалуйста, делайте это быстрее...

Руки Катце, запутанные в рукавах свитера, были между ними - но Раулю вдруг показалось, что он может чувствовать жар и дрожь, исходящие от тела Катце, чувствует, как ходят его ребра при судорожных вдохах. Под тонкими ветками этих ребер Рауль почти мог почувствовать, как бьется его сердце.

Этого он и хотел. Это и была правда. Он не хотел причинять Катце боль. Он просто хотел быть рядом. Зачем же тогда он...

Он отступил; даже не мог поднять глаз, пробормотал, глядя в пол:

Он не мог смотреть на Катце. Ему было больно. Это была та боль, предвестие которой он ощущал уже давно - но только сейчас она накрыла его с головой. Одиночество.

Он всегда был один. И его связи с Леоном, с Ясоном ничего в этом не меняли, только позволяли создать иллюзию близости. А сейчас и иллюзии не было. Он был один и знал это - и знал, что так будет всегда.

Рядом с ним Катце торопливо влез обратно в свитер. Сейчас он возьмет пиджак и уйдет. Но почему-то шагов не было слышно. Рауль осторожно повернулся.

Катце сидел на полу у стены, подняв колени - словно он больше не мог стоять, словно облегчение лишило его последних сил. Его лицо, обращенное вверх, было совершенно белым, а глаза черными, как растекшиеся капли чернил - и от этого Катце выглядел каким-то поразительно юным, почти мальчишкой.

Рауль увидел, как он судорожным движением потянулся ко внутреннему карману за сигаретами - и обнаружил, что они в пиджаке - а пиджак на спинке дивана. Движимый каким-то непонятным чувством, Рауль подошел, взял пиджак и подал его Катце.

И вдруг Рауль почувствовал, как что-то сломалось в нем - как будто физически. По крайней мере, он не намеревался этого делать - не понял, что случилось - когда ноги у него подломились и внезапно он оказался на коленях, прямо перед Катце, обхватив себя руками, словно ему было холодно. Он задрожал - тоже как от холода - и эта дрожь почти мгновенно стала такой сильной, что его дыхание стало прерывистым - почти как всхлипывания.

Нет, Рауль не мог плакать, это была ерунда, блонди не плачут, тем более из-за... он даже не умел плакать, это были сухие, отрывистые звуки - но грудь у него словно разрывалась от боли. Он пытался стискивал себя крепче, пытаясь подавить эти неподобающие блонди звуки - но от этого было только хуже.

И вдруг руки обвились вокруг его тела, горячие и сильные, притягивая его ближе - и Рауль не знал, почему он не сопротивляется, но идет на поводу у этих рук. Внутри у него, казалось, был только холод - но тело Катце, к которому он прижался, было теплым и живым. И руки держали его, заменяли объятие его собственных рук. Ладони Катце скользили по его плечам, гладили его, перебирали пряди его волос - как будто Рауль был маленький ребенок, которого нужно было гладить по голове.

Но что было делать, если ему это действительно было нужно - если от этого ему было хорошо?

- Рауль, - услышал он голос над собой, такой же ласковый и настойчивый, как и руки, которые гладили его. - Ну что ты, Рауль...

Он скрипнул зубами, пытаясь успокоиться. Действительно, что это он? Но хотелось не сдерживаться - хотелось просто дать себе волю.

Его имя. Катце звал его по имени. Но это было хорошо, это было так правильно - он снова чуть не всхлипнул от наслаждения, которое ему принесла эта мысль.

Пальцы ласкали его виски, осторожно перебирали пряди - и, прислонив голову к груди Катце, Рауль закрыл глаза.

Неужели так могло быть? Так хорошо... Неужели этого он так боялся? Он не боялся больше.

Он не знал, сколько это продолжалось. Наконец Катце осторожно отодвинул его от себя. Рауль видел его бледное, улыбающееся лицо сквозь пелену своих растрепавшихся волос. Как он красив, когда улыбается... только улыбался он совсем нечасто. А потом Катце ладонью отвел пряди волос с горящего лица Рауля.

Рауль покорно кивнул и прижался щекой к его ладони. Его пальцы, стиснутые на свитере Катце, тоже не разжались. Ну что ж, он вел себя по-дурацки и знал это, нарушил все нормы поведения. Только ему было все равно.

- Поедем ко мне? - нерешительно спросил Рауль. Он наполовину ожидал, что Катце откажется.

В машине он снова прижался к Катце, положил голову ему на плечо - и почувствовал, как рука Катце легла вокруг него.

Только держи меня, пожалуйста, не отпускай...

Дэмиан был слишком хорошо вышколенным водителем, чтобы как-то проявить интерес к тому, что происходило на заднем сидении. Рауль подумал было о том, чтобы поднять экран, но ему не хотелось шевелиться, не хотелось даже на мгновение отпускать Катце. Впрочем, ничего же такого и не происходило, Катце просто перебирал его волосы... хотя и этого было бы достаточно, чтобы опозорить Рауля среди элиты на всю жизнь.

Он усмехнулся; эта мысль мелькнула и пропала. Теплые подушечки пальцев Катце слегка касались его виска, и он не мог думать ни о чем другом.

- Ты не сердишься на меня? - прошептал он, но на самом деле ему хотелось спросить больше: тебе хорошо со мной? ты будешь со мной? Катце слегка замер, и Рауль притих, неожиданно ощутив неуверенность в ответе. Потом Катце снова прижал его к себе.

- Я так долго хотел этого, - сказал Рауль и вдруг понял, что это была правда.

Они вышли из машины; Рауль все еще не мог разомкнуть рук - да и незачем было. Дома никто не мог их увидеть, кроме нескольких андроидов и Юлиуса.

- Так чего же ты хотел? - уже в спальне Катце остановился, повернулся к Раулю. Его ладони осторожно обняли лицо Рауля, а его внимательный взгляд казался почти черным.

- Я... не знаю... - прошептал Рауль. - Но ты не уйдешь?

- Нет, - он услышал смешок в голосе Катце. - Куда же я уйду?

И этого было достаточно. Рауль позволил ему уложить себя в постель. Свет погас - и внезапно он почувствовал, что Катце ложится рядом с ним, позади него - и его рука обвивается вокруг Рауля, прижимая его к себе. Рауль услышал шепот, почувствовал теплое, влажное прикосновение к виску - и это было самое лучшее, что произошло с ним за вечер:

Во сне он был в прошлом. В одном из тех вечеров, в переливающейся голубым гостинной Ясона - и пальцы Леона ласкали ножку бокала с вином, словно это было что-то живое, словно касаясь теплой кожи.

- Ты удивляешь меня, Леон, - голос Ясона был холодным, спокойным - словно постоянно пронизанным нотками иронии. - Такое чувство, что ты сам не знаешь, чего хочешь. Ты же не имеешь ввиду, что готов утратить часть привилегий блонди ради... я так и не понял, ради чего?

- Я не спорю, жесткий контроль над геномом сделал нас совершенными. Но из-за него мы утратили способность совершенствоваться самостоятельно.

- Тебе не хватает каких-то свобод? - ядовито осведомился Ясон. - Ну же, поделись, что такого важного у тебя нет по сравнению с обычными людьми? Возможности иметь детей?

- Пожалуй, можно быть только благодарным Юпитер, что Она позволила нам не связывать секс с необходимостью размножения, - хмыкнул Леон. Его длинные пальцы коснулись волос Рауля, провели по ним тем же снисходительно-нежным жестом, которым он гладил ножку бокала. - Правда, мой маленький?

Рауль вспыхнул, опустил глаза, надеясь, что его покрасневшее лицо не было замечено - надеясь, что, может быть, Ясон не обратил внимание на этот жест. Зачем Леону было постоянно напоминать...

Впрочем, зачастую Раулю это даже нравилось. Его наставник был великолепен - и можно было только гордиться таким любовником. Ему нравилось, что Леон так открыто признает их связь. Вот только в присутствии Ясона... почему-то это нравилось Раулю меньше.

- Я просто хочу сказать, что наше совершенство сделало нас слишком... ленивыми, - продолжил Леон. - Слишком довольными жизнью. У нас нет стимула становиться лучше.

Раулю показалось, Ясон сделал особенное ударение на этом слове.

- Ах, конкуренция... Разве это не самый примитивный стимул из всех?

Леон вытянул руку и поймал за запястье ближайшего пэта, одного из нескольких грациозно ласкающих себя и друг друга посреди гостинной, притянул к себе. Глаза у мальчика были круглыми от возбуждения и страха, когда он почувствовал руки блонди на себе.

- Куда мы их возьмем? - дурашливо переспросил Ясон.

- Все знают, что они готовы перегрызть друг другу горло, если чувствуют угрозу со стороны другого пэта. Это не свидетельствует об их стремлении к совершенству.

Пальцы Леона пробежали по спине пэта, скользнули между ягодиц в коротком ласкающем жесте - потом он подтолкнул пэта обратно к участникам мини-представления.

- Но даже у пэтов возможность развития больше, чем у нас, - закончил Леон.

Рауль замер, глядя на него широко раскрытыми глазами. Наверное, в этот момент вид у него был такой же испуганный, как у пэта, которого Леон выдернул из группы.

Леон не переставал удивлять его. Вообще, его многое удивляло. Их учили одним вещам, одним правилам - а в реальной жизни оказалось, что некоторые из правил можно и считается хорошим тоном нарушать, зато существуют другие, неписанные. Это было почти так же сложно, как применить теоретические знания по корректировке, полученные на занятиях, в реальной жизни.

Впрочем, на работе у него были учителя - а в светской жизни им занимался Леон, за что Рауль не переставал быть ему благодарным. Леон водил его в клубы, представлял его нужным людям, позволял Раулю сопровождать его, нанося визиты.

Приглашение от Ясона Минка пришло на имя их обоих.

Ясон... Рауль знал его - восхищался им давно и тайно. Одного возраста с Раулем, Ясон закончил обучение на два года раньше. Конечно, у них не могло быть дружбы в школе, слишком быстро Ясон шел вверх - вряд ли он даже знал Рауля - что ему был какой-то младшеклассник?

Но и сейчас, когда Рауль уже был самостоятельным, взрослым человеком... конечно, ему было далеко до Ясона все равно.

- Браво, Леон, - Ясон несколько раз сухо хлопнул в ладоши. - Я все ждал, до чего же ты договоришься. Значит, нам следует завидовать пэтам? Обратите внимание, какая оригинальная мысль... Да, Рауль, обрати внимание, - добавил он неожиданно более мягко. - Потому что весь этот бред, который только что нам изложил Леон, был именно для того, чтобы произвести на тебя впечатление.

От неожиданности Рауль взглянул на Леона. Тот улыбался, но улыбка была несколько застывшей.

- По крайней мере, я знаю, где остановиться, Ясон, - проговорил Леон.

Они не любят друг друга, внезапно с удивлением понял Рауль. Ходят друг к другу в гости, ведут светские беседы - и все же... Он не знал, почему - еще не совсем понял, каким образом начальник безопасности Леон Тэн и советник Ясон Минк были связаны по службе.

- А что касается твоих пэтов, то они действительно милы, - сказал Леон, и в его голосе не было ничего, кроме любезности. - Ты не продашь мне вот этого, с голубыми глазками?

- Не стоит. Подари лучше Раулю - ему следует начать заводить свой гарем, а он не знает, с кого начать - с мальчиков или с девочек.

Рауль опять покраснел. Леону надо было выставить его идиотом, да?

Ночью, в постели, в перерыве между близостью, он все же спросил, не выдержав:

- Тебе действительно кажется, что блонди чего-то не хватает?

Леон опрокинул его на кровать, подмял под себя, держа нежно, но крепко - так, как всегда. Его руки закопались в волосы Рауля, набирая полные горсти, сминая их.

- Ну что ж, есть по крайней мере один блонди, которому точно всего хватает, - жарко прошептал он, целуя Рауля - и эти смешные слова, и горячий вес Леонова тела снова заставили медленно тлеющий огонь внутри него вспыхнуть. Он застонал в рот Леона, когда пальцы того коснулись его сосков. И больше вопросы не имели значения.

А потом он получил приглашение от Ясона. Он думал, Леон тоже будет там, приехал вовремя - но Ясон был единственный, кто встретил его в гостинной.

- Еще раз спасибо за пэтов, - неловко поблагодарил Рауль. - Они замечательные.

Ясон встал, подошел к нему - и Рауль почувствовал себя, как заяц, пойманный в огни фар - ослепленный, неспособный двигаться. Со стороны Ясон был нестерпимо красивым. Вблизи его красота была разрушающей.

- Леон сегодня не придет, - сказал он, беря Рауля за руку - и Рауль покорно поднялся с кресла. - Но разве мы не обойдемся без него?

И когда рот Ясона прикоснулся к его рту, это был лед и расплавленный металл, и Рауль перестал думать, перестал бояться - просто забыл обо всем.

Тот первый раз... позднее он даже не мог сказать, как это было. Все было как в тумане, а когда он пришел в себя, все уже было кончено, и Ясон держал его в объятиях, целуя его, подбирая волосы, чтобы они не щекотали лицо Рауля.

Потом были другие встречи. Ясон входил в его кровь, как яд, как наркотик. Иногда Раулю казалось, что он готов отдать все за ощущение шелковых прядей, касающихся его кожи - и за то, как мягко и серьезно Ясон произносит его имя:

- Рауль... - словно Рауль действительно что-то значит для него.

А с Леоном, по-прежнему поддаваясь его настойчивым ласкам, он чувствовал такой стыд, что иногда он думал, он больше не выдержит ни минуты. Физически ему никогда до этого не было лучше... и он думал, что ему никогда не будет так плохо в душе.

Ясон Минк выдвинул против Леона обвинения в несоответствующем поведении. Леон выдвинул ответные обвинения. Оба они назвали Рауля свидетелем.

Юпитер вызвала его. Сперва он все отрицал. Эти разговоры с Юпитер... он никогда не знал, что бывает так страшно, когда не можешь дать Ей то, что Она хочет.

- Правильно, что ты не даешь показаний сразу. Твоя лояльность таким образом не вызовет сомнений, когда ты, наконец, назовешь Ясона.

Но Рауль сопротивлялся не потому, что у него был какой-то хитрый план - а потому, что просто не мог ничего сказать - не мог отказаться от одного из них. Они оба нужны были ему!

Ясон не оказывал на него давление. Рауль и вовсе не встречал его, проводя все время с Леоном.

А потом Юпитер предложила сканнирование мозга - если свидетель отказывался дать показания. Рауль знал, что это не пройдет без последствий, могут быть нарушения - кому еще, как не ему, было об этом знать? Он боялся утратить частичку себя, своего интеллекта, своей памяти.

Последний день он провел за городом, на руинах базы ученых на Амой. Ветер был особенно сильным здесь, даже стоять было трудно. Но ему нравилось это, нравился холод и сопротивление воздуха.

Ему нужно было выбрать... пожертвовать собой, надеясь, что сканнирование обойдется без последствий? Что ж, он был трусом - он не мог пойти на это. Пожертвовать Леоном, который всегда был добр к нему? Или Ясоном? Ясон - ослепительный, холодный - и именно поэтому редкие проявления нежности от него были особенно неотразимыми.

Леон был прекрасен... но перед Ясоном никто не мог устоять.

Рауль касался своих губ, своего тела, вспоминая другие руки, которые касались его.

Но все же... Юпитер - в кажущейся объективности Ее вопросов Рауль чувствовал, какого ответа Она хочет от него.

На следующий день Рауль дал показания. И Юпитер поручила ему провести свою первую самостоятельную корректировку личности. На кресле для корректировки был Леон.

Он застонал, вспоминая взгляд огромных, черных-в-голубом глаз Леона в прорези шлема. Шлем прикрывал рот, и тогда Рауль подумал, что это было хорошо, что он не сможет говорить. Хотя, конечно, были и такие, кто пытался говорить и в эти моменты, просто слова выходили приглушенными, малопонятными. Но Леон молчал - только смотрел - пока машина не заработала, и тогда его взгляд стал тусклым - далеким и пустым. Такими его глаза и оставались, когда процедура закончилась, и ассистенты помогли ему подняться с кресла и увели на восстановление, чтобы попытаться вернуть ему часть того, что им было потеряно.

Тогда Леон просто скользнул по Раулю взглядом, не узнавая. И с тех пор Рауль не знал, что причиняло ему больше боли, что вызывало его кошмары - тот обвиняющий взгляд Леона - или это забвение.

Он проснулся, вздрагивая, привычно закусив прядь волос, чтобы не издать ни звука. Никто все равно не услышал бы его, но ему была противна собственная несдержанность, он не хотел слышать своего крика. Только его дыхание все равно вырывалось громкими, срывающимися выдохами.

Внезапно в темноте чьи-то руки обвились вокруг него, прижимая ближе к теплому, узкому телу - и он услышал шепот, такой же быстрый и нежный, как пальцы, которые касались его волос:

Не надо... в этих словах не было смысла, но была странная сила - и каким-то образом Рауль начал расслабляться, позволяя этим рукам обнимать и поддерживать его.

Никогда... никогда он не просыпался от своих кошмаров вот так - оказываясь в тепле, оказываясь не один. Даже когда Ясон был жив, еще до Рики... они почти никогда и не спали-то вместе, не оставались в одной кровати на ночь...

Рауль повернулся, ловя Катце в объятия, поднимаясь над ним, опершись на локти. Он не мог видеть почти ничего, мог только чувствовать тепло и твердость худого угловатого тела под ним, ткань, скрывающую кожу. Катце был одет. Но это было не так важно... гораздо важнее было ощущение шелка его волос, когда Рауль опустил голову, погрузив лицо в его волосы, прижавшись щекой к его щеке.

Он снова мог слышать - чувствовать стук сердца Катце, отзвуком отдающийся в его собственной груди - и на какое-то время он забыл обо всем остальном, только слушал этот звук. Волосы Катце немного пахли сигаретами, но сильнее этого запаха был собственный запах постели Рауля - и это сочетание показалось ему таким нестерпимо волнующим, что он содрогнулся.

Томительная тяжесть внизу живота вернулась.

Он почувствовал, как напряглось тело Катце в его руках, когда он почувствовал возбуждение Рауля. Что-то сжалось у него в груди. Неужели ничего не получится... неужели Катце отвергнет его? Он знал, что не будет настаивать, если это случится - просто не сможет. Он был сильнее Катце, знал, что, если захочет, он сможет сделать все, что угодно. Но он не будет этого делать.

В тот вечер, когда он приходил к Катце домой - он вспомнил, как его прикосновение едва не заставило Катце потерять сознание. Было ли это из-за того, что случилось в полиции? Что, если и сейчас Катце так же отреагирует?

Он торопливо коснулся лица Катце - его кожа была сухой, глаза открыты - Рауль ощутил дрогнувшие ресницы. И губы были полуоткрыты тоже, дыхание, выходившее между ними, было теплым и быстрым.

- Я не сделаю тебе ничего плохого, - прошептал Рауль, гладя его лицо. - Если хочешь... я отпущу тебя.

Даже если все мое тело, весь мой разум просит не делать этого...

В темноте тонкая рука сверкнула белизной, поднимаясь к лицу Рауля; пальцы дотронулись до его щеки.

Его губы были сухими и горячими - и разомкнулись почти без сопротивления, когда Рауль нагнулся, проникая языком в его рот. Его собственное сердцебиение стало таким сильным, что он не слышал ничего, кроме шума крови в ушах. И этот теплый рот, соприкоснувшийся с его, был единственным, о чем он мог думать - его язык сливался с языком Катце. Он почувствовал руку, вплетенную в волосы - не отталкивающую его, но прижимающую ближе - и понял, что все в порядке.

Он смог отпустить Катце только для того, чтобы начать сражаться с его одеждой. Под тканью, кожа Катце была горячей и гладкой, как шелк. На мгновение от этого ощущения у Рауля закружилась голова, он замер. Осторожно, словно нерешительно, пальцы Катце коснулись его плеч.

И эта едва ощутимая ласка заставила Рауля вскрикнуть, как от боли - так сильно было наслаждение.

- Что? - быстро спросил Катце. Его пальцы отдернулись.

- Нет, - прошептал Рауль. - Трогай меня, пожалуйста. Или ты не хочешь?

- Я хочу, - сказал Катце. - Но ты... я не понимаю...

Впервые голос у него прозвучал так уязвимо, что у Рауля сердце зашлось. Он склонился к лицу Катце с торопливыми поцелуями, его руки гладили грудь Катце, следуя по тонким твердым линиям его ребер к провалу живота.

Он почувствовал, как Катце засмеялся - и руки его снова коснулись кожи Рауля, легко провели по его шее.

Этот вопрос был рискованным - и Рауль почти знал на него ответ, чувствовал ненапряженный член Катце под своим, болезненно твердым.

- Не обращай внимания, - прошептал Катце. - Это всегда так. Это не потому, что я не хочу...

Мысль об этом, неожиданно очень болезненная, обожгла его. Неужели Катце не мог ничего чувствовать?

- Ну в общем, - Катце усмехнулся. - То, что получается, не стоит усилий.

Значит, все-таки может получиться? Это показалось Раулю вдохновляющим. Катце поймал его запястье.

Рауль почувствовал грусть из-за этого - и все же он был слишком возбужден, ему слишком нужно было продолжать, чтобы он мог настаивать. Он склонился к груди Катце, целуя его соски. Небольшое движение, которое Катце сделал, словно прогибаясь навстречу ему, наполнило его радостью.

- Эта одежда, - выдохнул Рауль. - Сделай же что-нибудь.

Катце усмехнулся - и сделал, разделся без колебаний, пока Рауль сбросил остатки своей одежды. Руки Катце обвились вокруг него. На мгновение Рауль замер, ошарашенный этим соприкосновением тел - и в этот момент Катце взял инициативу, его пальцы и губы заскользили по телу Рауля, перемещаясь ниже, пока горячий влажный рот не обхватил головку его члена.

Рауль вздрогнул, судорожно двинув бедрами, неосознанно вцепившись в волосы Катце, прижимая его голову теснее. В следующую минуту он опомнился, отпустил, но рот Катце по-прежнему скользил по его члену, тесный и горячий.

Почему ему казалось, что так у него никогда еще не было? С другими... Рауль делал всякие вещи, в том числе и это - и все же он был уверен, что никогда в этом не было такого нетерпения, почти болезненной необходимости. Он задыхался, всхлипывая, повторяя:

- Катце, Катце... - и в какой-то момент все его тело сжало судорогой - и он почувствовал, как будто жидкий огонь выплескивается из него, принося нестерпимое наслаждение - и облегчение.

Теперь он уже различал отдельные ощущения - язык Катце, скользящий по его обмякающему члену, осторожно касающийся отверстия в головке. Он гладил волосы Катце, пока Катце не отпустил его - и тогда Рауль потянул его вверх, в кольцо своих рук.

На языке Катце он чувствовал слабый привкус соли. Он вздохнул от удовольствия, ощущая тепло и податливость открывшихся для поцелуя губ. Этот рот, это худое тело, которое он сжимал, прохладная мягкость гениталий Катце, прижатых к его собственному чуть влажному члену - он хотел насладиться каждой секундой этого, хотел запомнить каждое крошечное ощущение.

Но ведь это был не последний раз? Будет и еще. Никому не нужно было об этом знать - но Катце больше не отвергнет его, ведь правда? Он подумал, что должен пообещать, успокоить Катце - чтобы Катце продолжал чувствовать себя в безопасности с ним.

- Я никогда не сделаю ничего такого... чего ты бы не хотел.

Я никогда не буду делать так, как прошлым вечером... или как они сделали это с тобой в полиции... только когда сам ты согласишься...

Что-то мягкое и щекотное упало на его щеку. Все еще не просыпаясь, Катце попытался отвести это, и пальцы запутались в длинных шелковых нитях. Тогда он понял, что ощущает запах, окутывающий его - свежий, лимонный, чуть горьковатый. Как море, подумал он, хотя и не знал, как пахнет море.

Потом он открыл глаза - и взгляд, который встретил его, был тоже, как море - синим и ясным. Рауль торопливо подобрал пряди своих волос, рассыпавшихся по лицу Катце.

Катце улыбнулся, и в следующий момент Рауль уже обнимал его, прижимая к холодному шелку своей одежды. Он был полностью одет, волосы уложены, как обычно - и это запах его духов Катце ощущал вокруг себя.

Рауль слегка пожал плечами; жест получился немного виноватым.

- Мне нравилось на тебя смотреть, пока я одевался. И тебе ведь... не надо спешить? Ты можешь еще спать.

Его пальцы коснулись щеки Катце - и Катце захотелось повернуть голову, чтобы поцеловать ладонь Рауля. Но делать это при свете, когда Рауль смотрел на него - когда он снова сознавал несовершенство своего лица, своего тела - это было трудно, почти невозможно. Рауль вздохнул.

- Не знаю точно, зависит от рейса. Сегодня или завтра.

Хочешь поехать со мной? Внезапно ему пришла в голову мысль спросить это - но, конечно, он не спросил. У элиты были обязанности, Рауль не мог так все бросить...

И Катце не мог попросить его. Он должен был сделать это один, сам.

- Хорошо, - тихо сказал Рауль. Улыбка, мелькнувшая на его лице, была слабой. Он снова склонился, на этот раз коснулся губ Катце, потом вышел и притворил дверь.

Хотя Рауль и сказал ему продолжать спать, конечно, Катце не собирался этого делать. Он сел на кровати, внезапно осознав, что нем нет ни клочка одежды.

На какое-то время его обычное стремление не видеть собственное тело, прикрыться как можно скорее, отступило. Он смотрел на свои обнаженные руки, вспоминая ощущение пальцев Рауля на них. Кожа у него все еще немного горела от поцелуев Рауля.

Как Рауль мог хотеть его? Рауль, который был так безупречен - Рауль, который когда-то был с Ясоном... как он мог находить удовольствие от тела Катце?

Это было удивительно. Но это было. Он мог просто поверить в это. Он поднес ладони к лицу и вдохнул запах волос Рауля.

Как во сне... Нет, даже во сне он никогда не смел представлять это, даже во сне он контролировал себя. Когда-то он видел сны о Ясоне - но его подсознание не смело идти дальше реальности, не давало ему вообразить ничего, кроме того момента, когда Ясон должен был убить его, но сохранил ему жизнь. Близость Рауля в последние недели тоже заставила его видеть сон или два, в которых Катце бы никогда не признался.

Но то, что случилось... Катце упал обратно на подушки, закрыв глаза, позволяя себе пережить эти моменты еще раз.

Он никогда этого не забудет. Даже если это было в последний раз - а он должен был быть готов, что это было в последний раз - он будет помнить об этом всю жизнь.

Он оделся и выскользнул из дома, не позавтракав. Наверное, Юлиус подал бы ему свежую одежду и обслужил бы его, но Катце чувствовал, что он не смог бы смотреть в глаза маленькой мебели - а может быть, не хотел знать, что он увидит в ответном взгляде Юлиуса.

Он должен был заехать домой, переодеться и заказать билет на Дайгор. Если есть возможность вылететь сегодня, он это сделает. Черт, ему не хотелось никуда ехать... вот только каждый день задержки обозначал для Килли еще один день в том месте, еще пять или шесть клиентов...

Он вышел из машины и направился к подъезду, когда стекло припаркованного у тротуара автомобиля поползло вниз.

Он обернулся, нахмурившись. Слышать свое имя от незнакомца не предвещало ничего хорошего. Мужчина за рулем был непримечательной внешности, такой, что легко было забыть - но Катце был уверен, что никогда раньше не видел его.

Рука Катце, подносившая ко рту сигарету, застыла. Сигарета упала на асфальт, так и незажженная.

- Если вы хотите узнать больше, сядьте, пожалуйста, в машину. Я вас отвезу.

Он почувствовал - мужчина был просто пешкой, не имело смысла давить. На мгновение Катце заколебался. Он мог отказаться - мог просто сделать то, что собирался, никого не слушая. Но если он приедет на Дайгор, а Килли там нет... что он будет делать после этого?

А если это ловушка? Но кому нужно было бы придумывать что-то столь сложное, если бы его просто хотели убить?

Он сел в машину. Экран поднялся, отделяя его от водителя, лишая возможности задавать вопросы.

Машина шла совершенно бесшумно, только легкое покачивание напоминало о том, что она движется - да меняющиеся за окном городские ландшафты.

Эос? Они ехали туда? Машина остановилась перед многоэтажной башней. Дверь открылась автоматически. Катце вышел, взглянул вверх. Прозрачный купол, венчающий здание, казался охваченным огнем на фоне серого неба.

Внешний лифт - и поездка, кажущаяся почти бесконечной - на самый верх. Его впустили в странную комнату, заставленную стеклянными экранами, ловящими лучи света, преломляющими их под причудливыми углами. Сперва он не увидел ничего, кроме этих экранов и своих размытых отражений.

- Вы разумный человек, Катце, я должен отдать вам должное.

Голос прозвучал из ниоткуда - и только мгновение спустя Катце различил силуэт возле окна. Высокая фигура, длинные белые волосы, бокал вина в затянутой в перчатку руке. Его сердце упало, сжатое нестерпимой болью. Ясон?

Но голос был другим, слова звучали по-другому - а потом блонди повернулся в профиль, и иллюзия вовсе исчезла. Только легкое сходство, не более - этот блонди был старше, его глаза бледнее по цвету.

- Вы не тратите время зря, задавая вопросы тем, кто не может на них ответить, - продолжил он. - Впрочем, я в вас не сомневался. Если бы не ваша похвальная разумность, мы вряд ли бы обратили на вас внимание.

Каким-то боковым зрением блонди уловил его судорожное движение за сигаретой.

- Курите, курите, - сказал он, но Катце так и не достал пачку. - Да. Ваш брат больше не там. Вас не удивляет, что мы это знаем? Хотя, наверное, вы догадались. Мы следили за вами. Мы искали вашего брата. И наши поиски оказались чуть более успешными.

- У нас, - холодный, прямой взгляд в сеточке морщин остановился на нем. Взгляд, который было трудно выдержать, но Катце ничего больше не оставалось. - Кстати, вы должны быть нам благодарны - мы спасли ему жизнь, в последний момент. Хозяин борделя устал от его болезни и собирался передать его для видео-съемок. Я полагаю, вы знаете, что я имею ввиду - эти видео для любителей острых ощущений. Для них обычно используются слишком непокорные или изжившие себя пэты - по крайней мере, таким образом на них можно заработать деньги в последний раз.

Неторопливый голос звучал, как будто гвозди забивались в виски. Катце не мог думать о том, что это действительно могло произойти, что он мог опоздать. Возможно, то, что говорил блонди, было неправдой - лучше бы это было неправдой...

- В специальной клинике. Его состояние крайне тяжелое, если вам это интересно.

Пауза продлилась несколько секунд. Катце знал, что должен задать этот впрос - ради этого все и говорилось. Но было так трудно произнести это.

Бледные глаза блонди сверкнули синим пламенем.

Один из зеркальных экранов затемнился - и на нем проступило изображение. Какой-то парк, массы зеленых деревьев - явно не Амой, но Катце недостаточно знал о других планетах, чтобы определить, где это. Камера двигалась по направлению к белому зданию в глубине парка. Потом палата - кровать посредине, лежащий на кровати человек. Рыжеватые вьющиеся волосы вокруг бледного лица с голубоватыми тенями под закрытыми глазами. Тонкие руки-веточки - и игла, вставленная в вену.

Катце плохо помнил, как выглядел Килли. Обычный мальчишка с норовом - наверное, достаточно симпатичный, чтобы сойти за пэта. Катце смутно помнил его - ведь никогда не было нужды запоминать. И это был он? Это истощенное создание с восковым заострившимся лицом?

- Надеюсь, вы его узнаете, - в голосе блонди была легкая насмешка, и Катце дернулся, как от удара.

Женщина в униформе вытащила катетер из руки Килли и прикрепила к игле другой шприц, ввела какое-то лекарство. Несколько мгновений спустя полупрозрачные веки дрогнули, поднялись.

Конечно, это был Килли. Катце знал это не только по разноцветным глазам, странному сочетанию, из-за которого взгляд казался немного диким. Он просто знал. Глаза Килли были расширенными и темными под трепещущими ресницами - такими усталыми, словно даже находиться в сознании для него было трудно.

- Его в основном держат на снотворных. Это позволяет приостановить процесс, - прокомментировал блонди.

- Что вы от меня хотите? - произнес Катце, отворачиваясь от экрана.

- Вы прямо переходите к делу. Мне нравится такое отношение. Ну что ж, отвечу. Нам необходим ваш талант хакера.

Катце промолчал в ответ - да и что было говорить?

- В Танагуре много отличных специалистов, но вы, Катце - вы просто лучше других. У вас есть талант, чутье - и удача, что тоже немаловажно.

- Я, конечно, очень признателен за комплимент, но...

- Я понимаю, я понимаю. Но вам незачем отрицать это - нам известны ваши способности.

Он говорит о тех файлах, которые Катце вскрыл, когда был мебелью Ясона? Он думал, об этом никто не знает. И это было так давно...

- В последнее время вы были особенно осторожны, но это и понятно. Ясон Минк больше не может прикрывать вас. Все же интересно, как быстро вы могли бы войти в систему безопасности Амой сейчас, обладая усовершенствованным оборудованием?

Это звучало, как риторический вопрос, и Катце не сомневался, что ему сообщат, как быстро ему лучше суметь это сделать.

- Вы хотите проникнуть в конфиденциальные планы правительства Амой?

- Не совсем, - блонди усмехнулся. Его усмешка казалась неправильно надетой маской - мускулы сокращались, но глаза оставались холодными. - Мы хотим, чтобы вы проникли в интерфейс связи с Юпитер.

Вот эти слова были смертным приговором для них обоих, подумал Катце. За одно намерение его превратили бы в безмозглого раба со стертой памятью, а блонди бы отправился на такую корректировку, что от его сознания остались бы только осколки.

- Не думаю, что ваше давление повлияет на исполнимость задачи.

- Давление... - губы блонди опять слегка раздвинулись в улыбке. - Я согласен с вами, грубое давление часто оказывается бессмысленным. Некоторые из нас так не считали - поэтому примите мои извинения за тот эпизод в полиции. Впрочем, все к лучшему, не так ли? Если бы не это, вы не наладили бы контакт с Раулем Эмом.

Значит, то, что произошло в полиции, было не случайностью. Катце почувствовал, как краска заливает его лицо. Он должен был догадаться. Он бы и догадался, если бы справился со своим отвращением и задумался об этом.

Слова блонди о Рауле Эме наконец дошли до него.

- У нас с мистером Эмом чисто деловые отношения, - поверят ему или нет, но он должен был попытаться. - Я просто выполняю для него различные поручения, как для моего бывшего владельца, Ясона Минка.

- О, - небольшая знающая улыбка мелькнула на лице блонди. Белые пряди, откинулые с лица, упали на шелк одежды. - Они ведь невероятно похожи, Ясон Минк и Рауль Эм, неправда ли? Совершенно тот же характер, тот же тип личности, да? Хотя какое это имеет значение... Мы хотим, чтобы вы заблокировали связь с Юпитер, - вновь ставшим деловым голосом продолжал блонди. - Вам будут обеспечены самые современные устройства. Вы установите прграмму, активирующую блокировку при введении определенного кода.

Это бунт против Юпитер, подумал Катце. В глазах у него было темно. Он смотрел на свои руки, пытаясь утвердиться в реальности. Пальцы дрожали, совсем чуть-чуть.

- Зачем? - прошептал Катце. Это был вопрос, ответ на который он не хотел бы услышать.

- Зачем? Вы ведь знаете, зачем, правда? Власть Юпитер изжила себя. Уже давно Она контролирует ситуацию за счет жесткой диктатуры, а не потому, что Ее управление необходимо. Известно ли вам, что Амой единственная планета из всех бывших колоний Терры, которая управляется компьютером?

- Вы скажете, Она создала нас, - продолжил блонди. Его цепкий взгляд остановился на Катце. - Но мать, которая губит своих детей - это мать, которую следует устранить. Вспомните, что сделал древний Юпитер со своим отцом Кроносом. И я не поверю, что мысль о разрушении господства Юпитер может казаться вам такой отвратительной. Разве не Юпитер превратила ваших предков в ничто, в бесправных, беззащитных существ - и вас вместе с ними? Вы ведь сами из Цереса, Катце. Сколько несправедливости вы видели в жизни?

- А вы собираетесь построить мир равноправия и счастья для всех?

- А вы полагаете, что может быть что-то хуже, чем то, что происходит сейчас? По крайней мере, Цересу-то уж точно нечего терять.

- Не надо о Цересе, - Катце сам удивился резкости своего ответа. - Я никогда не поверю, что вы думаете при этом о Цересе.

- Ну что ж, - вежливо произнес блонди, хотя глаза его заледенели. - Это ваше право - не верить. Ясно одно - если Амой изменится, Церес изменится тоже. Разве вы не хотите в этом участвовать?

А что, у меня есть возможность выбора, хотел сказать он. Если бы ему оставили возможность отказа, ему бы не сообщили все эти сведения.

Катце перевел взгляд на экран. Глаза Килли все еще были открыты, но ресницы стали тяжелыми и взгляд сделался далеким, отрешенным.

- Я рад, что вы так хорошо нас понимаете, - кивнул Леон. - Итак, вы должны будете сделать это с компьютера Рауля Эма. У вас ведь есть доступ в его дом, Катце?

Слова обожгли, как удар. Катце пошатнулся, неосознанным жестом поднимая руку к щеке, как будто снова почувствовал хлыст на своем лице.

- Но почему... Это можно сделать из любого места - если вообще можно сделать. К чему рисковать, используя чужой компьютер?

- Я не предлагал вам давать мне советы, как и что лучше делать, - блонди сказал холодно. - Вы используете для этого терминал в доме Рауля - это необходимое условие.

Его голос звучал как будто издалека. Катце чувствовал, как в ушах у него шумит кровь. Но странно, мысли обрели внезапную четкость.

- Так в этом все и дело, да? Вы вовсе не хотите низвергать Юпитер. Вам даже лучше будет, если я не смогу этого сделать - главное, чтобы произошла попытка. Это просто ваша борьба за власть - вы пытаетесь избавиться от тех, кто встал у власти после смерти Ясона. И скомпрометировать Рауля - самый легкий выход...

- Молчать! - голос блонди стал острым, как нож - столь громким, что Катце замолчал. Глаза блонди вспыхнули. Катце подумал, что сейчас он ударит его. - Что ж... - внезапно взгляд смягчился. - Вы действительно сообразительны. Но должен вам сказать, что для вас лучше, чтобы ваша попытка проникновения увенчалась успехом. А уж как мы распорядимся результатми, вас не должно касаться. Просто сделайте то, что от вас требуется.

- Я не сделаю этого. Я не сделаю ничего, что может погубить Рауля.

- Я не сделаю тебе ничего плохого... - вспомнил он вздрагивающий голос Рауля, легчайшие прикосновения его пальцев к своему лицу.

- Мы ожидали этого, - блонди пожал плечами. Казалось, ответ Катце не разгневал его, только вызвал скуку. Он нажал кнопку на маленьком пульте, и пленка на экране начала быстро прокручиваться вперед. В какой-то момент блонди остановил ее, вернув прежнюю скорость.

Та же медсестра появилась на экране, с еще одним шприцом в руке. Катце смотрел, как она ввела лекарство в синеющую вену на руке Килли.

Эффект был чудовищным. Его глаза вновь распахнулись - и Катце увидел, какими невероятно расширенными стали его зрачки. А потом страшная судорога выгнула его тело. Он закричал - сдавленным, каким-то нечеловеческим голосом - как кричит раненое животное, и этот крик продолжался так же долго, как и судорога. Потом Килли обмяк, рухнув на кровать.

Судороги следовали одна за другой, ломая его тело - и теперь он кричал, не переставая - пронзительно, отчаянно. На губах у него выступила пена, а его руки мучительно скребли грудь. Катце заметил взгляд Килли - совершенно черные глаза и почти безумие в них.

- Это лекарство активизирует гиперчувствительность нервов, - проговорил блонди, и его голос, спокойный, низкий, был различим даже сквозь крики Килли. - Грубо говоря, он становится настолько чувствительным к малейшим раздражителям, что обычный свет, прикосновение ткани к коже вызывает у него нестерпимую боль. А вы можете себе представить, как он будет реагировать на более сильные ощущения. И это может продолжаться в течение нескольких часов, пока он не потеряет сознание. Или до тех пор, пока ему не введут лекарство, нейтрализующее действие первого.

- Пожалуйста... пожалуйста... - Катце не мог смотреть, не мог слушать это - он просил уже побежденно. - Введите ему это лекарство.

Крики внезапно прекратились, но когда Катце открыл глаза, он увидел, что блонди только отключил звук.

- Особо удачное свойство этого лекарства, - продолжал блонди, - в том, что его можно использовать повторно. Я не знаю, сколько вашему брату осталось жить - но даже этот срок мы можем сделать невыносимо длинным для него. Точнее, вы можете, Катце. Вы возьмете на себя эту ответственность?

Только сейчас он осознал, что перед ним запись - и независимо от того, что он скажет, как он будет просить - это длилось именно столько, сколько длилось - сколько они хотели. И даже если бы он не спорил, сразу дал бы согласие - они все равно уже сделали это с Килли...

- Впрочем, возможно, я ошибаюсь относительно ваших эмоций по этому поводу. Насколько я знаю, вы встречались с вашим братом всего несколько раз. И это при вашем участии он оказался в нынешней ситуации.

Это было почти... применение средств избыточной мощности. Катце и так был побежден...

- Возможно, вы сможете продолжить спать со своим любовником и наслаждаться жизнью даже после того, как ваш брат пройдет через этот ад.

- Откуда я знаю, что Килли еще жив? - онемевшими губами прошептал он.

На экране медсестра в конце концов ввела другое лекарство - чтобы она смогла это сделать, двоим мужчинам пришлось держать Килли. Килли обмяк. Глаза у него закатились. Медсестра аккуратно стерла платочком кровавую пену с его губ.

- Эта запись была сделана сегодня, - на экране появился маркер времени. - Зачем нам нужно было бы убивать его? Если мы это сделаем, вы будете этому свидетелем, Катце.

О да. Он вдруг услышал, что смеется, нервным смехом.

- Как только вы выполните наше поручение, вы получите билет на рейс и указания, как найти эту клинику. Вы сможете забрать своего брата. Скорее всего, вы не захотите вернуться на Амой, но это уже не наше дело, вы сможете отправиться, куда пожелаете.

- Потому что у вас нет выбора, Катце. А Рауль... - блонди отвернулся к окну, и его голос прозвучал немного глуховато. - Я мог бы не говорить этого вам - но я скажу. Я сделаю все, чтобы мой маленький Рауль не пострадал.

То, чего ты боишься больше всего, всегда случается. Он так боялся, что, узнав о его слабости, им захотят манипулировать. Ему казалось, он ощутил предвкусие этого, когда Хэзалл намекнул ему на ожидаемую ответную услугу. Ему казалось, это происходило вчера, когда Рауль сказал ему, что право уехать нужно заработать. Но то были фантомные страхи. Когда это произошло по-настоящему, у него не было ни выбора, ни защиты.

За слабость нужно было платить. За ошибки нужно было платить. Ему или Килли.

Остановившись, Катце поднял лицо, глядя на серое низкое небо над головой. Выйдя из башни с куполом, он не взял такси, не заметил, куда он, в сущности, шел. Да и какое это имело значение.

Наверное, потеплело. С неба шел холодный дождь, а не снег. Сигарета в руке размокла и погасла. Он уронил ее.

Килли. Второй раз Катце не мог предать его. Блонди был прав - он не смог бы с этим жить. Впрочем, так ли уж нужно было жить? Только это тоже был не выход... он не мог умереть, зная, что тогда они все равно сделают это, отомстят вот так за его бегство.

Выбор был семнадцать лет назад, когда он отвернулся от своего брата. Выбор был еще в прошлом году, когда Килли пришел предлагать свои услуги Ясону. А теперь... теперь ему приходилось жить с тем выбором, который он сделал раньше.

Это был долг, который он не мог не заплатить.

У него заняло пять часов, чтобы уладить свои дела на Амой. Это нужно было делать быстро - пока слухи не разошлись. У него несколько раз сжалось сердце, когда он передавал в чужие руки то, что создавал годами - контакты, заказы, досье.

В конечном итоге, он не мог взять с собой ничего, кроме денег - и только на те деньги, что у него будут, он сможет рассчитывать, когда заберет Килли из клиники. Часть средств он перевел на анонимные счета, с которых он сможет их получить, находясь в любом месте; часть вложил в покупку небольшого дома на планете, с которой Амой не имела договора о выдаче преступников. То, что он станет преступником после того, что сделает, Катце не сомневался. А ему и Килли нужно будет место, где они смогут укрыться.

В промежутке между встречами он заехал домой. Настойчиво замигал сигнал вызова. Включился автоответчик.

- Значит, ты все-таки уехал, - голос Рауля старался казаться спокойным - и все не сумел скрыть разочарования. - Ну ладно. Мог хотя бы позвонить.

Катце сжался, словно каким-то образом Рауль мог почувствовать его присутствие.

Он должен был сделать это. Уже делал. А Рауль... Рауль найдет выход из ситуации. Он был сильным - Рауль сам не знал, каким сильным был. Катце не мог думать о нем. Не смел. Он думал о других делах, о неотложных делах, которые должен был закончить.

Перед последней встречей со своим самым верным контактом он заехал в Церес. В какой-то момент он подумал о том, чтобы зайти навестить мать - но посмотрел на часы. Времени не было.

Он вложил деньги в два конверта и передал контакту, указав адреса, по которым их надо отнести. Адрес его матери контакт знал - а дом Слайвера он найдет легко. Этих денег было недостаточно, Катце знал это, но все-таки - хоть на какое-то время...

Было еще одно место, куда он должен был заехать. "Должен" - это было именно правильное слово - он подумал, что не может покинуть Амой, не побывав там в последний раз.

Ветер ударил с пронзительным свистом, острый, как лезвие, когда он вышел из машины. Стальные балки издавали непрерывный, тонко звенящий звук, и казалось, что земля под ногами, устланная металлом, тоже дрожала. Катце прищурился - ветер был таким резким, что глаза начинали слезиться.

Он приезжал сюда всего два раза за последние месяцы. Иногда он думал, что это неправильно, что ему нужно бывать здесь чаще - разве когда-то ему не хотелось умереть прямо на этом месте, вместе с теми двумя? Но он остался жив. А Ясону и Рики было все равно, и Дана Бан... когда он смотрел на развалины, он видел только это: обрушивщиеся конструкции, обломки бетона. Не памятник, не монумент - только камни и металл. Он не мог думать о Ясоне, стоя здесь. В другое время, в другом месте, он вспоминал Ясона и Рики гораздо ярче, иногда настолько отчетливо, что это было почти непереносимым. Но Дана Бан - это место, казалось, отделяло его от них.

Просто если он никогда больше не вернется на Амой - ему следовало заехать сюда. Если уж он не мог проститься с живыми - то хотя бы простится с мертвыми.

Ветер резал глаза, и он сморгнул влагу - и только в этот момент заметил темную фигуру на сером фоне. Длинный хвост темных волос, развевающийся на ветру - и пустой рукав куртки. Катце замер, на грани того, чтобы повернуться и уйти, оставшись незамеченным.

Он не хотел никого видеть - тем более, видеть Гая. Тонкое жало ненависти привычно кольнуло в груди - хотя и не так осторо, как пять месяцев назад, когда гнев - и горе - были единственными вещами, которые он чувствовал. С тех пор ощущения притупились.

Кусок щебенки скрипнул под каблуком. Гай обернулся. Поздно. Катце медленно пошел по направлению к Дана Бан.

Несколько секунд Гай просто смотрел на него - в его лице ничего не изменилось, глаза остались все такими же... пустыми. На мгновение Катце почувствовал удивление - это был не тот Гай, которого он помнил - взгляд того Гая был каким угодно, только не погасшим.

Но люди меняются. У него была белая прядь над виском, заметил Катце за миг до того, как Гай отвернулся.

Наверное, он так же не хотел видеть Катце. Они оба пришли сюда, чтобы побыть в одиночестве. Просто так случилось, что они встретились.

Он не знал, винит ли Гай его за потерю руки. Этого могло бы не произойти, если бы рукой Гая занялся другой врач, более профессиональный. Конечно, речь о клинике не шла, это было бы слишком опасно - но Катце мог бы постараться и найти другого врача, который тоже смог бы сохранить тайну. Просто он не хотел стараться. Маленькая уступка той отчаянной ненависти, которую он испытывал - маленькая, жалкая месть, осуществленная даже не своими руками. Рики хотел, чтобы он позаботился о Гае... Рики, который получил право умереть рядом с Ясоном. Ну что ж, Катце выполнил его просьбу - какая разница, как.

Впрочем, вполне возможно, что Гай ничего и не знал. Они даже не говорили после этого, Катце отвез его в Церес, едва он отошел от наркоза. Хотя, наверное, Гай предполагал, что он чувствует. По крайней мере, тогда - после единственного вопроса о Рики - он больше ничего не говорил.

Ненавидеть Гая было легко. Обвинять его во всем было естественно - что Катце и делал, не рассуждая, не сомневаясь. Только намного позже к ненависти стало примешиваться что-то, похожее на жалость.

А сейчас, когда они стояли бок о бок и смотрели на место, где потеряли тех, кто никогда им не принадлежал - ненависть и вовсе ушла. Должно быть, они были похоже больше, чем Катце хотел бы признать.

И в любом случае, то, что сделал Гай, не шло ни в какое сравнение с тем, что сам Катце собирался сделать.

Гай шевельнулся, сунул руку в карман, вынул пачку сигарет. На какой-то момент Катце отвел глаза - а когда посмотрел, открытая пачка была протянута ему.

Он хотел было отказаться; но кто он был такой, чтобы отказываться брать что-то из рук Гая? Его собственные ошибки и преступления висели на нем. Он взял сигарету. Гай щелкнул зажигалкой. Ветер сдул огонек, и Катце поднял ладони, защищая пламя.

- Ты часто здесь бываешь? - спросил он, неожиданно для себя. Его голос прозвучал чужим - и на какой-то момент ему показалось, что Гай не ответит. Гай неловко пожал плечами, жест получился какой-то однобокий.

- Нет, - сказал он. - Зачем? Я никогда об этом не забываю.

Эти слова... Катце вдруг понял, что Гай сказал именно то, о чем он сам думал, но не смел выразить.

Им обоим сюда не нужно было ходить. То, что произошло, всегда было с ними.

И то, что Катце собирался сделать, тоже всегда будет с ним.

- Но я так и не научился с этим жить, - добавил Гай.

Это было сказано словно и не для Катце - и он удивленно вскинул глаза. Снова пустота в лице Гая изумила его.

- Моя жизнь, - сказал Гай, - все еще лежит здесь.

Наверное, это было верно, подумал Катце - наверное, Гай действительно винил его. Но не за то, что остался калекой, а за то, что Катце спас его - не оставил под этими обломками. Не думая об этом, Катце все же отомстил ему - наказал его самым жестоким образом.

Что я? Но Катце знал, о чем он спрашивает. Как ты справляешься с этим? Нашел ли ты что-нибудь, для чего жить?

Да, хотел сказать он. Я нашел любимого человека. И я нашел брата. И поэтому я делаю то, за что мне никогда в жизни не расплатиться.

- Не знаю, - прошептал он. Это был не ответ, но Гай кивнул, как-то странно.

Катце нахмурился. В этих словах было что-то... как будто Гай что-то знал - что-то большее, чем горечь их личной трагедии. Но разве это могло быть? Просто воображение разыгралось. Гай был все тем же безумцем из Цереса, чьим звездным часом стало убийство - и теперь он просто доживал те годы, что ему остались - в одиночестве, в пустоте.

- Мне пора идти, - сказал он, хотя мог бы и не объяснять ничего. - Прощай.

И только когда Катце уже сделал несколько шагов, внезапно окликнул его.

За ревом ветра Катце мог бы не расслышать - но он оглянулся. Лицо Гая перестало быть похожим на маску, стало странно уязвимым, каким-то растерянным.

- Катце, мне нужно тебе кое-что рассказать. Я не знаю, что с этим делать - и можно ли вообще что-то сделать. Может быть, ты сможешь.

Было ли это что-то важное? Гай никогда раньше не просил его ни о чем.

- Нет, - Гай покачал головой. - Не здесь. Мне... мне еще надо подумать.

В восемь. Это было удобное время - он как раз успевал забрать приспособления, которые ему обещал блонди, и проверить, как они работают. А после встречи с Гаем, он сможет поехать к Раулю.

Он ждал Гая в Демо Уно до без четверти девять. Гай не пришел.

Холодные капли дождя ударили по векам, стекли к уголкам глаз и покатились вниз, как слезы. Но он не плакал; боль была тупой и далекой, существовала как будто отдельно от его тела. И таким же тупым и далеким было разочарование. Он не сделал этого - не смог. Он не рассказал Катце...

Гай попытался открыть глаза, но ресницы казались слишком тяжелыми, неподъемными. Он был таким слабым - его силы уходили - почти ушли - вместе со струйками крови, стекавшими из-под его тела в канализационный сток.

Тупиковая улица, мешки с мусором вокруг. Удачное место, чтобы умереть. Впрочем, это было подходящее завершение жизни - его жизни. Странно, он всегда так хотел, чтобы это случилось как можно скорее - делал все для этого, рисковал, как мог - ввязался даже в эти игры с подпольем. Единственное, чего он не делал - так это не пытался оборвать свою собственную жизнь, не смел сократить свое наказание вот таким образом.

Но когда это все-таки случилось, оказалось, что он не был готов. И он не успел. Какой-то час до встречи с Катце... а ведь он мог рассказать обо все еще там, возле Дана Бана. Только он этого не сделал - и уже никогда не сделает. И он даже не знал, будет ли это иметь какое-то значение.

Кровь под его ладонью была горячей, но холод уже проник под куртку, въелся в кости, заставив его дрожать. Боль накатила волной - острой, пронзительной и сладкой - и снова схлынула, оставив металлический привкус во рту.

Один удар в спину, два в живот - и они так и не сумели его прикончить. Он вспомнил железный носок ботинка Хинли, врезающийся в его бок, когда он упал на асфальт - руку в волосах, которая повернула его лицом вверх - и влажность плевка на щеке:

Он не успел стать предателем - только собирался. Если бы он рассказал обо всем возле Дана Бана... Наверное, тогда он тоже был бы мертв, но это было бы уже не важно. Просто он не знал, что за ним следили, не знал, что Хинли подозревает его.

Если бы... В его жизни было так много этих "если бы". Иногда Гай представлял, как все могло бы быть, если бы он не сделал всех этих ошибок. Или если бы его вообще не было. Этакий альтернативный вариант истории. Просто Рики был бы жив. Просто не было бы этого непрерывного раскаяния.

И даже сегодня... все могло бы быть по-другому, если бы он договорился встретиться с Катце пораньше... если бы не свернул на эту пустую улочку, сокращая путь... если бы, услышав шаги позади себя, доверился бы своему инстинкту и приготовился к драке.

Но он просто обернулся - и увидел Хинли и еще двоих - и ведь они были товарищами, делали одно дело - или думали, что делали. Гай позволил им подойти. Хинли улыбался.

- Да, - Гай слегка приподнял пакет. А потом были ножи - и хриплое дыхание Хинли:

Они оставили его на асфальте, даже не удосужившись нанести еще один удар, перерезать ему горло. Он думал, что, может быть, еще не все кончено, он сможет добраться до людей... до Катце. Но он сумел одолеть только несколько метров - оставляя позади себя черный блестящий след на асфальте - и это было все.

Позор... он всегда был слабым, никогда не мог ничего довести до конца. Рики тогда вытащил его из Дана Бана, несмотря на боль, несмотря на то, что Гай с ним сделал. А он не мог справиться даже со своим собственным телом. Но он действительно не мог.

Катце никогда не узнает, что он хотел рассказать. Может быть, это бы ничего и не изменило. Может быть, это были глупости - просто фантазии - и он вообразил угрозу, которой не было. Может быть, Катце все равно ничего не смог бы сделать. Впрочем, Гай не знал никого другого, кто смог бы.

Force majeur... Он помнил эти слова с тех пор, когда они еще казались просто таинственным сочетанием звуков. Ему было тринадцать, и он сбежал из приюта, решив, что лчше попытается выжить на улицах Цереса, чем останется в этом гадюшнике еще хоть на день. Церес был неприветлив, за слабость били больнее, чем в приюте - а голод и холод изматывали.

Он шел, в поисках сам не зная чего - какой-нибудь еды или теплого места - или просто шел, потому что боялся сесть и заснуть. Каким-то образом он вышел к Дана Бан, пробрался внутрь. У него всегда было чутье на тайники. Он нашел место, где когда-то был штаб заговорщиков.

Сначала это было просто укрытие, где можно было переждать дождь - а галеты в вакуумной упаковке даже и через несколько десятков лет оказались съедобными. Было только странно, что он ел припасы, заготовленные людьми, которые были давно мертвы. Потом, когда он отогрелся, ему стало интересно.

Он нашел бумаги - записи, планы. Пластиковый пакет сохранил их почти неповрежденными. Гай начал читать. В приюте он никогда не был любознательным, но эти записки... Все, что он знал - он узнал из них. Он помнил наизусть почти все, что там было написано - и порой, годы спустя, какое-то место в записях вдруг становилось понятно ему.

Из этих записей он узнал, что внутри Дана Бана невозможно было отследить сигнал. Из этих записей он узнал, как готовить взрывчатку - и как расположить ее, чтобы обрушить стены Дана Бана - один из планов повстанцев на случай поражения. Тогда он не знал, зачем ему это нужно... но вот, понадобилось.

Обладание секретом сделало его сильным. Он выходил из своего убежища и завоевывал место на улицах Цереса. Скоро у него появились друзья, он стал членом банды. Он переселился в Церес - и только изредка возвращался в свое укрытие.

Гай рассказал о своей находке одному человеку - тому, кого считал своим лучшим другом - как его звали? Кевин? - да, Кев. А потом, через несколько дней, придя на место, он нашел там Кевина и еще несколько мальчишек, рассматривающих вещи, трогающих все вокруг.

Он ничего не сказал, даже не показался - да и что он мог сказать? Но его тайна - единственное, чем он обладал - была осквернена. То, до чего могли дотронуться все, не нужно было ему.

Ночью Гай вернулся и сжег все - все бумаги, все вещи, что там оставались. Он смотрел на огонь и глотал слезы - ему было так жалко всего того, чем он владел. Но лучше пусть это не принадлежало никому - если не могло принадлежать ему одному.

Он стал врагом Кевина с тех пор, вражда продолжалась до тех пор, пока, два года спустя, Кев не разбился на своем байке. А потом Гай встретил Рики. И Рики - живой, настоящий и сильный - заставил его забыть об утрате мертвых вещей.

Вот только Рики он потом тоже унижтожил - превратил в мертвую вещь - из-за своей ревности, из-за взбесившегося чувства собственности. Может быть, Рики и мог бы простить его за это - Рики всегда прощал его. Но сам он никогда себя не мог бы простить.

Он взорвал Дана Бан, используя знания, полученные из тех записок. Эти знания покоились у него в голове, ожидая своего часа. Но там были знания и о других вещях - вещях, которые он вспомнил теперь.

Условие force majeur - причина, по которой повстанцы тогда отступили, утратили единственный шанс на победу - условие, внесенное учеными в кодекс. В случае бунта, восстания, гражданской войны, массовых волнений... единственным законом являются приказания Юпитер. Если осуществление функций Юпитер находится под угрозой, Она запрограммирована на крайние действия, вплоть до применения средств массового уничтожения.

Повстанцы не рискнули довести Ее до этого - и решили тем самым свою судьбу.

Гай вспомнил об этом на очередной встрече с Хинли - он все же вернулся в Комитет, просто некуда больше было идти. То, что готовил Хинли по приказу кого-то сверху - это было именно то, что могло спровоцировать Юпитер.

Когда-то Хинли сказал, что Цересу нечего было терять. Но терять всегда было что. Даже если это была всего лишь жизнь.

Впрочем, его жизнь была столь бессмысленной, что он не сумел сделать даже такой простой вещи, как передать информацию кому-то, кто мог бы ею распорядиться. Слишком долго колебался, был слишком нерешительным.

Ну что ж, Гай никогда не узнает, к чему привела его ошибка.

Впрочем, почему-то эта мысль не была утешительной.

Боль толкнула его изнутри, как живое существо - и он почувствовал, как кровь вылилась на подбородок сквозь сжатые зубы. Осталось недолго... Так, кажется, он сказал Катце сегодня. Только вот имел ли он в виду эту заваленную мусором улицу и проклятый дождь?

Легкие шаги донеслись до него - всплеск воды под каблуком. Он не знал, кто это - может быть, Хинли вернулся, чтобы завершить дело. Или кто-то, кто мог помочь. Гай хотел позвать, но не смог, только подавился кровью. Шаги были все ближе - и внезапно он понял, что узнает эту легкость, эту почти танцующую походку. Отчаянным усилием он разлепил веки - и сквозь тьму и туман ясно увидел сияющее лицо и темные серьезные глаза.

Ему так много нужно было спросить, сказать, но кровь наполняла его рот - и все, что он сумел, было:

- Да, - сказал Рики. - Конечно, я всегда ждал тебя.

Гай увидел, как что-то темное мелькнуло в его руках, раскрываясь, как крылья - и он знал, что это. Куртка Рики - прикрывающая его от дождя - как тогда, когда Рики встретил его у дверей полицейского участка. Дождя больше не было - было тепло и спокойно - и боль тоже ушла.

- Пойдем со мной, - сказал Рики. - Теперь мы всегда будем вместе.

Катце взглянул на часы, положил на стойку несколько монет и направился к выходу. Он дал Гаю шанс - очевидно, ждать дольше не имело смысла. Да у него и не было времени.

Темнота наступала рано в это время года. Небо казалось черно-желтым, отсвечивающим огнями вывесок и уличных фонарей. Катце сел в машину, оглянулся в последний раз - проверить, не идет ли Гай - и еще раз взглянуть на места, которые он, наверное, больше никогда не увидит.

Он остановил машину перед домом Рауля, мгновение смотрел на освещенные окна. А что, если его все же не было дома? Внезапно Катце настолько остро захотел, чтобы это было так, что почти готов был умолять какое-то божество об этом - только не знал, кого - уж точно не Юпитер?

Не думай об этом. Просто делай то, что должен.

Он вошел в дом - увидел Юлиуса с потемневшими глазами и плотно сжатыми губами, вставшего у него на пути.

Катце знал это - Юлиус тоже это знал, - поэтому когда Катце слегка отодвинул его, он почти не сопротивлялся, только зашипел, как рассерженный кот. Катце пошел через комнаты, прямо в кабинет.

Рауль сидел, склонясь над экраном ноутбука - и короткое время, пока он еще не заметил Катце, Катце смог наблюдать за ним. Его лицо с сосредоточенным взглядом и слегка нахмуренными бровями казалось странно беззащитным. Пальцы Рауля непрерывно закручивали длинную прядь волос - и от этого почти десткого жеста сердце у Катце сжалось.

В следующее мгновение Рауль поднял глаза - и вскочил на ноги. Катце не ожидал этой порывистости, этих рук, которые обвились вокруг него, прижимая теснее.

- Ты уже приехал? - торопливо прошептал Рауль.

Он мог кивнуть - это не имело значения - но почему-то он не мог солгать.

Впрочем, Рауль, кажется, не заметил - был слишком доволен, чтобы обратить внимание. Доволен? Пожалуй, это было неправильное слово. Если бы Катце дал себе задуматься об этом, он сказал бы, что Рауль был счастлив. Конечно, это был абсурд, было невероятно - что такой, как он, мог заставить Рауля чувствовать себя счастливым.

И это уже не имело значения, потому что скоро все закончится. Как бы Рауль не относился к нему сейчас, завтра утром он будет лишь ненавидеть его.

В постели, поднявшись над ним, опираясь на руку, Рауль долго смотрел на него.

- Ну конечно, - Катце хмыкнул, слегка поерзал, пытаясь освободиться. Кончики пальцев коснулись его щеки.

- Нет, правда. Ты не похож на других. Мы блонди - все какие-то одинаковые. А ты особенный.

Действительно особенный. Не каждый способен улыбаться, принимая поцелуи - зная, что ночью разрушит твою жизнь.

Он целовал широкую грудь Рауля, чувствуя под своими губами его учащенное дыхание, легкую дрожь, сотрясающую его - и короткий стон, почти вскрик, который Рауль издал, когда губы Катце обхватили его член, заставил его на мгновение застыть.

Он никогда не забудет этот звук - не забудет ничего из того, что он ощущал сейчас - как тело Рауля прогибается в кольце его рук, как пальцы блонди вплетаются в его волосы, как Рауль снова и снова повторяет его имя. Он никогда этого не забудет - но никогда не посмеет вспомнить.

Рауль заснул, прижавшись к нему - и под его весом Катце почти не чувствовал свою руку. Но ему не хотелось двигаться. Он лежал, осторожно перебирая волосы Рауля, глядя на безмятежное лицо и чуть трепещущие золотистые ресницы.

Но он не мог ждать до бесконечности. Он высвободился, встал, оделся и пошел вниз.

В доме стояла тишина, свет был погашен. Экран компьютера замигал голубым в темноте. Он сел, коснулся клавиатуры, чувствуя знакомое покалывание в кончиках пальцев.

Когда-то он сказал Рики, что проникновение в секреты Танагуры вызвало у него иллюзию эрекции. Тогда это было единственное возбуждение, которого он хотел. Но и сейчас, несмотря на то, что все внутри у него сжималось от ненависти к себе за то, что он делал - его разум все же находил хмельное удовольствие в трудности задачи, которую ему предстояло выполнить - и в том, что он знал, он может это сделать.

Когда-то ему понадобилось пол-года для выполнения менее сложной задачи. Но он стал лучше - и устройства, переданные ему блонди, творили чудеса. Его пальцы стремительно побежали по клавиатуре, бесшумно в полном безмолвии дома.

Он не знал, сколько времени прошло. По легкому чувству оцепенения в теле он полагал, что несколько часов. Но до рассвета еще было время. Голубоватый экран был единственным источником света в комнате - единственным, что Катце видел, даже когда прикрывал глаза на мгновение.

Потом ему показалось, что он видит еще что-то - кого-то. Он вскинул голову, охваченный внезапным чувством опасности - и увидел тонкую руку, направляющую на него шокер.

Юлиус... Ему стоило ожидать этого - при том подозрении, с которым мальчишка относился к нему. Какой-то миг Катце смотрел на побледневшее лицо с раздувающимися ноздрями, в темные, жаркие глаза.

Слава Юпитер, подумал он, мне все же не удастся этого сделать...

- Я всегда знал, что ты только используешь его, ты мразь, - прошептал Юлиус. И этих нескольких мгновений было достаточно, чтобы Катце успел сунуть руку в карман. Он выстрелил из парализатора сквозь ткань - увидел, как глаза Юлиуса стали огромными и удивленными, как он все еще пытается активировать шокер. Но уже в следующую секунду он обмяк, свалился на пол, как ватная кукла.

Катце снова склонился к компьютеру. Он не мог тратить время.

Еще полчаса спустя все было закончено. Катце переплел пальцы, разминая суставы, глядя на экран в последний раз.

Что ж... если он сравнивал хакерство с половым актом... то почему было бы не продолжить аналогию?

Он встал. Юлиус по-прежнему лежал на ковре, тонкие руки и ноги беспомощно скрещены. Ну что ж - еще час-полтора - и он сможет двигаться. Парализатор выводил из строя и его голосовые связки, так что он не мог издать ни звука - но какой-то звук Катце все же слышал.

Он опустился на одно колено, заглянул ему в лицо. Струйки слез непрестанно стекали по щекам Юлиуса. Его рот был приоткрыт, кончик языка между зубами слабо подрагивал, и Катце подумал, что он знает, что Юлиус пытается сказать.

Он коснулся мокрой щеки Юлиуса, поднялся и вышел. Никто больше не задержал его.

Он набрал номер из уличного автомата - и получил в ответ номер и код ячейки, где лежали нужные документы. Он покинул Амой в 5:30 утра.

*Ахиллес - по терминологии Ai no Kusabi - уязвимое место.