FORCE MAJEUR

Автор: Juxian Tang (juxiantang@hotmail.com)
Рейтинг: NC-17
Pairing: Рауль/Катце 
Статус: work-in-progress
Warning: a bit of non-consensual sex (non-graphic)

Summary: Много лет Катце старался не вмешиваться ни во что, что могло бы поставить
под угрозу его будущее. Но когда однажды он все-таки вмешивается,
оказывается, что это может перевернуть всю его жизнь.

Огромное спасибо Хельге за бета и поддержку!

FORCE MAJEUR

Холодно. Тоскливо вздохнув, Слайвер проследил глазами за облачком пара в воздухе и поглубже засунул нос в мохнатый воротник своего жакета. Да уж, если бы просто холодно. А тут еще с неба время от времени срывались противные белые хлопья и не таяли на промерзшем тротуаре. Дурацкая привычка Слайвера - держать волосы во
рту - закончилась тем, что прядь слева превратилась в сосульку.

- Хочу обратно лето, - жалобно пробормотал мальчишка в нескольких шагах от него.

- Да ты до лета не доживешь, - отозвался грубоватый голос. - Кашляешь тут, бацилла ходячая.

- Не трогай ты его, Шон, - машинально откликнулся Слайвер. Особенно пронзительный порыв ветра заставил его скукожиться так, что заныли стиснутые зубы.

Ох, как он ненавидел такие вечера - когда ледяной воздух, казалось, злонамеренно находил любую дырку, чтобы влезть под одежду, а ноги леденели так, что даже непрерывное подскакивание на месте не помогало вернуть чувствительность ступням. "Попрыгунчики" - так их и звали за это скакание в холодное время года, которое
становилось настолько привычным, что от него невозможно было избавиться и летом. Говорили, что даже те, кто в конце концов решил бросить это занятие, выдавали себя вот таким подпрыгиванием.

Впрочем, Слайвер еще не встречал никого, кому удалось бы это бросить.

Как назло, клиенты, очевидно, тоже находили это время слишком мерзким, чтобы высовывать нос из дома. Хотя чего
бы им, обиженно подумал Слайвер, в машине-то тепло. Но за два часа остановилось всего несколько машин, и Слайверу пока не повезло. Зато уже пришлось отдать пятерку "за место" Длинному, которого не волновало, удалось
ли им что-нибудь заработать. Другие пытались ныть и просить отсрочки, но Слайвер никогда не спорил. Платить все равно надо было - а рисковать получить в глаз ради удовольствия сказать пару слов наперекор Длинному - оно того
не стоило.

Тебя я встретил, тебя заметил... - донеслось из караоке-бара напротив. Почему-то по крайней мере половина посетителей выбирала эту песню - и добро бы хоть у кого-то был приличный голос. Этот тип просто блеял.

- Море... - протянул кто-то, Слайвер даже не мог заставить себя оглянуться, чтобы увидеть, кто. - Кто-нибудь его видел, это море?

- Я видел - ну в этом клипе. Там еще этот тип стоит на скале, весь такой с распущенными волосами - а ему брызги в лицо.

- Да ладно, это же все в павильоне снималось, - скептически заметил Шон. - Здесь же, на Амой.

Эти разговоры происходили примерно каждый вечер - привычка перетирать все то же десятки раз была такой же неотъемлемой частью ожидания, как и скакание на месте.

- Вот бы накопить денег и поехать к морю, - мечтательно сказал кто-то.

А вот это было что-то новенькое. До сих пор до таких диких фантазий дело не доходило. Наверное, кто-то себе
мозги отморозил. Конечно, мечтателя ту же заткнули.

- Давай-давай, продолжай бредить. Вот вернешься в Церес, поплескаешься в душе - и представляй, что это море.

- А вы, ублюдки, вообще не имеете права здесь стоять!

Притормозившая машина положила конец спору. Все засуетились. Слайвер шагнул вперед, привычным жестом
разведя полы своей короткой курточки, демонстрируя как мало одежды он имел под ней. Голый живот от самой границы обтягивающих штанишек, расположенных так низко, что едва прикрывали лобок - и до сетчатого топика, заканчивающегося чуть пониже сосков.

Даже стекло машины не опустилось. Она проехала дальше, под разочарованные вздохи "попрыгунчиков". Слайвер торопливо запахнулся. Ну вот, старался впустую - а согреться теперь будет и вовсе невозможно, он весь покрылся мурашками.

Жакетик, который Слайвер купил весной у спекулянта за солидную - по меркам Слайвера - сумму выглядел очень теплым. "Выглядел" было ключевым словом; на самом деле, казалось, он весь состоит из дырок, через которые гуляет ветер.

Впрочем, смотрелась вещичка прикольно. Слайвер считал цвет неотразимым, а лохматый ворс напоминал ему почему-то шерсть его игрушечной собаки, которая досталась ему еще от матери и была довольно затасканная, но очень
уютная.

Машина остановилась внезапно: просто ехала с обычной скоростью, а потом вдруг тормознула - так, что никто
оказался к этому не готов. Затемненное окно поехало вниз.

Подавляя желание бежать вприпрыжку, Слайвер попытался придать своей походке надлежащую сексуальность,
качнув пару раз бедрами.

Мужчина, перегнувшийся к нему через переднее сидение, был молод, с расчесанными на прямой пробор зелеными волосами, щедро намазанными гелем.

- Минет пять. В час десять. Привозите меня обратно. И я не делаю это без резинки.

- А скидочку? Если трое? - заднее стекло тоже опустилось, и Слайвер увидел в полумраке еще двоих.

Он поколебался. Конечно, это имело смысл - больше не стоять, не терять время - да и не факт, что он найдет сегодня троих клиентов.

- Деньги вперед, - пробормотал он уже в машине, когда один из парней перетащил его через свои колени и
посадил в середину.

- Да, конечно. Может, хочешь отдать их своему хозяину - если ты нам так не доверяешь?

- Потом отдам, - пробормотал Слайвер. - Отец возражать не будет.

Это была обычная сказочка, которую он рассказывал - и обычно она звучала убедительно. Не нужно было им знать,
что он работал сам на себя - да и отца-то у него никакого не было. Конечно, другие "ястребки" предлагали ему перейти под их крылышко - но он не собирался отдавать половину заработка за малодейственную защиту. Ему
нужно было все, что удавалось заработать.

Парни казались обеспеченными, если и не безумно богатыми - можно было судить по машине. И выглядели вполне цивильно, решил Слайвер. Скорее всего, им просто нужен был быстрый перетрах под настроение, по дешевке, и
они не хотели возиться с более дорогими мальчиками по вызову.

Тот, что вел машину, непрерывно напевал, как будто у него было отменное настроение. Остальные двое больше молчали. Тот, что слева... глаза у него нехорошие, подумал Слайвер, снулые какие-то.

Но они не вели себя грубо - просто пощупали его, как обычно. Слайвер улыбался и издавал довольные звуки на предмет того, как ему это все нравится, делая это совершенно машинально. Ноги у него начали отходить от холода
и болели отчаянно.

Ехали недолго - минут семь спустя машина свернула на все менее освещенные улицы и наконец остановилась под тусклой вывеской дешевого отеля.

Все понятно, ребята хотели это с минимумом расходов. Слайвер не возражал - ему-то они уже заплатили. Наверное, этих денег хватит, чтобы отдать часть долга за квартиру, помечтал он, и тогда старый мудак - хозяин перестанет капать им на мозги, чтобы они съезжали.

- Пойдем, красавчик, - парень к зелеными волосами ухватил его за локоть и повел за собой внутрь.

Дом был старый, лестница крутая и узкая, а в номере было промозгло, как на улице, и воняло сыростью.

- Ух ты, - один из парней потер руки, потом быстро открутил колесико обогрева до отказа.

Слайвер устроился с ногами на одной из кроватей, по-прежнему кутаясь в куртку. Он очень надеялся, что они не заставят его сразу показывать товар лицом.

Но парни, кажется, даже и подзабыли о нем. Вдруг появилась бутылка шампанского, шипучая жидкость наполнила стаканы, найденные на столике. Двое чокнулись стаканами с тем синеволосым, чьи глаза Слайверу так не
понравились.

Несколько капель было сбрызнуто на пластиковую карточку, которая, как Слайвер полагал, и была этим самым дипломом, а потом стаканы были опустошены и наполнены вновь.

- А наш мальчик, кажется, заскучал, - наконец водитель обратил на него внимание, подтащил к себе, усадил на
колени лицом к себе. Слайвер поерзал немного, пытаясь определить, насколько клиент готов. Он был вполне готов - член полностью стоял - хотя почему-то он и медлил воспользоваться услугами Слайвера.

- Мне нравится твоя курточка, маленький, - его руки скользнули по бокам Слайвера, потом вынырнули и дотронились до его лица. - Цвет подходит к твоей помаде.

Его большой палец прижался к губам Слайвера, нажимая. Слайвер привычно приоткрыл рот, готовясь облизнуть
его - но он не скользнул внутрь, вместо этого растер помаду по лицу Слайвера, сначала в одну сторону, потом в
другую, рисуя ему клоунский рот.

- Красный, - голос парня превратился почти в мурлыканье. - Красный, как кровь.

Ощущение косметики, растертой по лицу, было неприятным, но Слайвер вряд ли мог что-то насчет этого сделать,
так что он просто терпел.

- И сладкий, - добавил другой парень, наклоняясь к нему. Его рот коснулся губ Слайвера, но язык не скользнул
внутрь. Вместо этого Слайвер почувствовал зубы, смыкающиеся на его нижней губе - и потом острую боль. Он
вякнул чуть-чуть, от неожиданности слезы выступили из глаз - но на самом деле он не мог возражать против такого обращения. Это было в пределах нормы - и он мог потерпеть.

Впрочем, длилось это недолго. Тот парень, что держал его на коленях, слегка оттолкнул своего товарища.

- И что ты сделал? - его голос прозвучал почти с укором. - Расстроил мальчишку.

Слайвер торопливо сглотнул кровь и лучезарно улыбнулся.

- Конечно, ерунда, - согласился парень. - На-ка, выпей.

Шампанское немножко щипало на прокушенной губе и было холодным, но парень не убирал стакан, пока Слайвер
не допил его.

- Нравится? Держу пари, в Цересе ты ничего подобного не пробовал.

- Как шипучка, - сказал Слайвер, - только не такое сладкое.

Неожиданно холод сменился теплом у него внутри, и он вдруг почувствовал себя весело и томно одновременно. Слайвер умел быть милым, когда ему было весело. Он поерзал на коленях у парня еще немного, на этот раз сознательно прижимаясь к его члену.

- А давайте выключим верхний свет и включим музыкальный канал, - кивнул он в сторону старого телевизора на тумбочке. Вообще-то он предпочел бы мультики, редко удавалось их посмотреть, но мультики вряд ли подошли бы
по настроению.

- Не торопись, - пальцы парня сжались на его локте, сильнее, чем нужно было бы - и Слайвер удивленно посмотрел
на него. - А верхний свет нам еще понадобится.

- Действительно, - сказал второй парень. - Не пора ли?

Пальцы водителя на его руке были жесткими, стальными - но его прикосновения, когда он щекотал Слайвера под подбородком, казались почти нежными. Слегка затуманенными глазами Слайвер следил, как двое остальных
вытащили откуда-то тонкую пленку и затянули ею одну из кроватей.

Ему не ответили. Тот, что держал его, посмотрел на товарища.

- Вперед, Грег. Это не так страшно. Тебе просто надо доказать... что ты настоящий хирург.

- Последнее испытание - и добро пожаловать в наше братство.

Внезапно плоский чемоданчик, который он притащил с собой, раскрылся - и Слайвер увидел, как желтый
электрический свет отблескивает на острых лезвиях медицинских инструментов.

- Тебе понравится, Грег, - усмехнулся парень с зелеными волосами, - резать.

Слайвер почувствовал, как острый ужас охватывает его.

- Чего ты дергаешься? - внезапно ставшим грубым голосом произнес водитель.

Рука на его локте не разомкнулась, наоборот, сжала еще крепче, до синяков.

- Вот уж точно, - хохотнул другой парень. - Скоро ты совсем о другом будешь думать, ангелочек.

Как легко они пристегнули держатели для рук к раме кровати, отрешенно подумал Слайвер - как будто делали это
и раньше. Эта мысль болталась у него в голове абсолютно одиноко - а все остальные мысли, казалось, парализовало
от невыносимого, отчаянного ужаса.

- Иди сюда, - сказал один из парней. - И открой ротик - мы не хотим, чтобы ты своими воплями мешал Грегу демонстрировать свои умения.

Тот, что держал его на коленях, поднял его, протягивая Грегу. Слайвер, кажется, обмяк, почти потеряв сознание от страха - и рука, держащая его локоть, отпустила немного.

Он почти не думал, двигался на одном чистом инстинкте. Нырнул вниз, выскальзывая из захвата, бросился между ног остальных к дверям. Каким-то чудом дверь не была заперта. Он вылетел из номера, скатился вниз по лестнице. Они были прямо позади него, отчаянно чертыхаясь.

Кричать? Слайвер даже не пытался. Он знал, что мог орать до посинения в таком месте - никто бы не пришел ему на помощь.

Портье у стойки не было - и Слайвер не остановился, чтобы позвать его, выбежал на улицу и рванул туда, где вдалеке был слышен шум проезжающих машин.

Вокруг было так пусто и тихо, что единственными звуками, которые Слайвер слышал, были стук его ботинок на асфальте и срывающееся дыхание. Потом справа него раздался визг тормозов - и машина вылетела прямо перед ним, развернувшись, преградив ему путь.

Наверное, они были слишком уверены в себе - или сам процесс охоты доставлял им удовольствие. Но тех нескольких мгновений, пока они не вышли из машины, Слайверу хватило, чтобы развернуться и броситься в обратную сторону. Он снова услышал звук двигателя и нырнул в подворотню.

Ржавая труба загрохотала по земле. Он споткнулся. Боль пронзила ногу, послышался противный звук рвущейся ткани -
а впереди было что-то, во что он, не удержавшись, воткнулся лицом. Он почувствовал тепло крови, брызнувшей из
носа, но не издал ни звука, заполз поглубже в темный угол.

- Ты где, маленький? - это был голос водителя - и шаги, совсем близко. Все трое. - Иди сюда, мы еще поиграем.

Мама, мамочка... Слайвер зажал себе рот ладонью, чтобы зубы не стучали. Его разум подсказывал ему, что надо
просто сидеть тихо, и они его не найдут - но паника сводила его с ума.

В конце концов он подпрыгнул, как испуганный заяц, и бросился бежать дальше. Их радостный крик настиг его.

Он бежал, всхлипывая и хромая, чувствуя, что больше не может, что сейчас они поймают его.

Внезапно впереди дверь какого-то здания, похоже, офисного - все окна темные - открылась, выпуская одинокую фигуру. Человек зажег сигарету, прикрывая огонек от ветра - короткая вспышка света в темноте - и направился
через улицу к машине.

Слайвер сделал отчаянный рывок, и тут его нога снова подвернулась - и он практически свалился на человека,
вцепился отчаянно в ткань одежды.

Он не помнил, что он бормотал - и даже умоляя бессвязно, он знал, что сейчас человек оттолкнет его, отбросит,
как котенка, прямо под ноги его преследователей - и тогда это будет конец.

Но вместо этого твердые руки внезапно схватили его за локти, встряхнув и дернув вверх - и затуманенными от
ужаса глазами Слайвер уставился на бледное лицо под челкой темно-рыжих волос, увидел серьезный взгляд прищуренных глаз.

Oh look out world, take a good look
What comes down here
You must learn this lesson fast and learn it well
This ain't no upwardly mobile freeway
Oh no, this is the road
Said this is the road
This is the road to hell

Рауль поднес ко рту стакан с апельсиновым соком, сделал глоток, поставил стакан на место. Оранжевая жидкость казалась нестерпимо яркой в электрическом свете - почти неприятно яркой. Странно, что он раньше этого не
замечал. Рауль нахмурился, глядя на стакан, потом набрал на вилку очередную порцию еду и сунул в рот. Вкуса он не чувствовал. Подумал на мгновение, что стоило бы все-таки выяснить, что же он ест - но мысль ушла почти сразу же;
вне всякого сомнения, что-то с абсолютно правильным балансом протеинов и клетчатки - насчет этого можно было положиться на Юлиуса. И уж точно можно было верить, что на тарелке было именно столько еды, сколько Раулю
нужно было съесть. Голоден он был или нет, было неважно. В последнее время ему никогда не хотелось есть.

Он поморщился, отметив, что справился пока только с половиной порции, и больше не думал об этом, повернувшись
к экрану ноутбука, машинально продолжая есть. Так... Сегодняшние встречи, прием делегации, подписание документов. Он выделил один из договоров, что-то слегка беспокоило его в формулировке. Кажется, гильдия торговцев слишком настаивала на его скорейшей ратификации. Что ж, им придется подождать еще некоторое
время.

Они скажут, Ясон Минк решил бы эту проблему гораздо быстрее. Эта мысль не вызвала обычного приступа горечи,
как это случалось на протяжении последних месяцев. Скорее всего, я просто привык, подумал Рауль. Привыкаешь ко всему - и в конце концов, не остается ничего, кроме равнодушия. Да, он не был Ясоном; никогда им не будет. Он сделает пять ошибок там, где Ясон не сделал бы ни одной.

Но Ясон был мертв - и с этим ничего нельзя было поделать. Его место теперь занимал Рауль, деля обязанности еще
с несколькими другими - и так и должно было быть, пока Юпитер этого хотела. Желания остальных, в том числе и самого Рауля, не играли никакой роли.

Он снова пробежал взглядом по экрану, дочитывая список до конца. Вилка скрипнула по тарелке, издав неприятный звук. Как будто только дожидаясь этого сигнала, на пороге бесшумно возникла тонкая фигура. Краем глаза Рауль заметил, как быстрые руки Юлиуса моментально очистили стол от приборов.

У его мебели была способность оказываться там, где он был нужен, в любое время - и исчезать, как только
надобность в нем проходила. Юлиус был почти идеален - точен, как машина, и деликатен, как ни один андроид не
мог бы быть.

Конечно, он был не так декоративен, как мебели стоило бы быть - темно-русые прямые волосы, падающие двумя крыльями на тонкое лицо. Неяркая внешность... из-за этого он не сразу нашел хозяина, многие предпочитали более красиво выглядящую мебель. Хотя об этом, конечно, стоило подумать раньше - прежде, чем кастрировать его. Рауль купил его, когда мальчик уже был на грани отчаяния - и Рауль знал, что заслужил страстную благодарность Юлиуса таким простым способом.

Конечно, он не нуждался в благодарности или каких-либо других чувствах со стороны мебели. И если уж на то
пошло, Рауль сделал это не по доброте душевной, а преследуя свои собственные цели. Ненавязчиво выглядящий мальчик в обтягивающем комбинезончике мебели - это было безопаснее всего. По крайней мере, волосы Юлиуса
не напоминали ему о другом, более ярком цвете...

Он автоматически ответил на несколько сообщений. Над запиской от Леона его пальцы застыли на мгновение. Приглашение в гости, сегодня в 20:00. Ничего особенного - просто игра в шахматы и легкая беседа. У него не было ничего запланировано на это время.

"Как насчет завтра?" написал он. "Если ты будешь свободен, я заеду."

Он послал сообщение и слегка расслабился. Дело было не в том, что он не хотел видеть Леона... А впрочем - ну да,
не хотел. Все еще не чувствовал себя с ним удобно. Но Рауль старался не отказываться от личных приглашений, зная, что стоит ему начать это делать, как о нем пойдет слава затворника - не слишком хорошее добавление к его репутации. Просто сегодня... сегодня он позволит себе это послабление. К тому же, пока Леон ответит, может
пройти несколько часов... и в конце концов Рауль может даже забыть о приглашении.

Он встал из-за стола, заметив цифры 7:15 на часах. Юлиус уже был в дверях, с плащом Рауля наготове. Рауль
протянул руку, чтобы опустить крышку ноутбука.

И в этот момент в углу экрана с легким пульсирующим звуком возник зеленый сигнал вызова.

Мгновение Рауль смотрел на него с легкой неприязнью. Личный вызов. Если бы это была срочная необходимость по работе, с ним бы связались через центральный терминал.

Неужели Леон уже получил сообщение и решил ему позвонить? Это было не принято между ними - но кто знает? Впрочем... он бросил взгляд на трейсер сигнала. Конечно, не Леон. Полицейский участок Танагуры?!

Должно быть, это была какая-то ошибка. Крайне редко, но неправильные соединения случались.

Рауль коротко ткнул пальцем в клавишу приема.

Качество изображения на экране было не слишком хорошим, очевидно, аппаратура в участке нуждалась в замене.
И все же достаточно хорошим, чтобы он узнал...

На секунду Рауль страстно захотел повернуть время вспять, никогда не принимать этот сигнал, просто закрыть компьютер и уехать на работу.

Человек на экране компьютера сделал глубокий вдох, откинув с лица темно-рыжую челку.

- Мистер Эм, я очень сожалею, что беспокою вас так рано. Это Катце. Катце Джонс, вы помните меня?

Какого черта... Ярость этой мысли даже удивила Рауля. Какого черта он ему звонит? Откуда он знает этот номер? Да
как он смеет... как он смеет напоминать ему, спрашивать, помнит ли он...

Когда Рауль, кажется, сделал все, чтобы забыть.

- Я работал на Ясона Минка, - продолжал Катце. Рауль отметил, что в его голосе была легкая нервозность, несмотря
на то, что он старался это скрыть. - Раньше я был его мебелью...

Это было невыносимо. Просто чтобы прервать его, Рауль ответил.

Он не мог назвать Катце по имени, не мог к нему вообще никак обратиться.

- Мне действительно очень жаль, что я вынужден вам позвонить. Но у меня нет другого выхода. Меня арестовали
ночью, мне нужно, чтобы кто-то за меня поручился.

Вот, в чем дело. Ясон был мертв - и, значит, больше не мог защитить своего дилера. Наверное, он знал номер от
Ясона, подумал Рауль отрешенно - возможно, Ясон когда-то связывался с ним через компьютер Рауля - а он с тех
пор не менял номер.

Он по-прежнему стоял перед экраном - и чувствовал, как впивается ногтями в ладони, все глубже и глубже. Но он
также был уверен, что его лицо не отражало совершенно ничего из его чувств - было спокойным и холодным, как всегда. И его молчание тоже было холодным - достаточно, чтобы Катце почувствовал себя неловко. Рауль видел,
как его руки нервно двинулись, словно они не знал, что с ними делать, а потом сжались друг на друге.

- Если бы вы могли просто прислать подтверждение моей законопослушности...

Рауль усмехнулся. Закон и Катце - нужно было не иметь совести, чтобы соединить их в одном предложении.

- Мне кажется, раньше с этим не было проблем, - сказал он.

Он видел, как горло Катце судорожно дернулось, словно он сглотнул с трудом. Его выразительный рот сжался.

- Это... несколько другая ситуация, мистер Эм. Не связанная с моей... основной деятельностью.

Его голос уже звучал безнадежно, внезапно понял Рауль. Как будто он уже догадался... Что ж, Катце никогда не был глупцом.

Он сделал глубокий вдох, заставив себя взглянуть на экран прямо. Он даже не был уверен, насколько хорошо его
мог видеть Катце - но это, наверное, не имело значения.

В потемневших янтарных глазах читалось: я ожидал этого. И Рауль снова почувствовал злость - а если ожидал, то
зачем было звонить?

- Полагаю, я не могу вмешиваться в деятельность полиции.

На самом деле, он не просил вмешиваться - он только просил поручиться...

- Я понимаю, мистер Эм. Просто... - Раулю даже не нужно было слушать дальше, разговор был окончен - и он не
знал, зачем Катце продолжает говорить. - Просто мне больше ничего не оставалось.

- Ну все, хватит занимать линию, - откуда-то из-за экрана донесся еще один голос.

Экран погас, но еще несколько секунд Рауль продолжал смотреть на него, как будто что-то могло измениться, как будто он не успел сказать что-то важное.

Какая ерунда... Рауль сказал все, что хотел. Словно стирая застывшую перед его глазами картину, он провел рукой
по лицу, отводя длинные пряди волос. Это помогло - немного. Он нажал пальцами на крышку ноутбука, опуская ее.

Все. Все, хватит. Ничего не случилось. Просто какой-то оборванец набрался наглости побеспокоить его. Катце не
мог ожидать, что Рауль согласится ему помочь, правда? Ради чего? Ради Ясона? Ясон был мертв - погиб, кстати,
из-за такого же ублюдка из трущоб, каким был Катце. А больше ведь их ничего не связывало.

Конечно, ничего не связывало. Рауль готов был поклясться в этом всем, чем угодно. И уж определенно он готов был поклясться, что Катце не мог ничего помнить... даже если бы и было, что помнить. А ведь не было.

Словно проснувшись, Рауль двинулся с места, направился к двери. Юлиус уже ждал его на выходе, по-прежнему
с плащом. Рауль бросил на него косой взгляд. Юлиус всегда исчезал в те моменты, когда Рауль вел
конфиденциальные разговоры - если Рауль не указывал ему оставаться. Так что, очевидно, Юлиус ничего и не
слышал.

- Позвони провайдеру, - сказал он, когда тяжелая ткань плаща легла ему на плечи, - пусть они заблокируют мой
личный номер. И подготовят документы на новый номер - Дэмиен завезет их мне в офис на подпись.

Ему не нужно было видеть кивка Юлиуса, чтобы знать, что все будет сделано в точности. Натягивая перчатки, Рауль сознательно пригасил порывистость движений. Он не хотел порвать тонкую ткань - и в любом случае, все уже было
в порядке.

Он все сделал правильно. Звонки больше не будут беспокоить его.

Ну что, наступил на грабли? Интересно, каким идиотом нужно быть, чтобы это знать - и все же сделать? Да, именно таким идиотом, каким он и был. Катце откинулся на стуле, прикусив губу. Челка упала ему на глаза, затянув прокуренную комнату каштаново-рыжей паутиной.

Черт, как же ему хотелось курить. Кажется, здесь дымили все - кроме него - и никотиновый голод был таким
острым, что иногда ему казалось, все начинало кружиться у него перед глазами. Но сигареты отобрали, когда арестовывали его - и когда он попросил закурить, они сказали, что он может получить или сигарету, или один
звонок. Он, конечно, выбрал звонок.

- Что, ублюдок, обломилось с твоим дружком-блонди? Не слишком он был рад тебя слышать?

Катце глубоко вздохнул, стараясь, чтобы его голос звучал ровно.

- С чего вдруг? - нехорошая улыбка на лице полицейского стала шире. - Или ты не понимаешь, когда тебе по-хорошему говорят?

Кажется, это было первое предложение, которое он произнес, не украсив его никаким ругательством. Углом глаза Катце следил, как он обошел его стул. Рука, вцепившаяся в его волосы, не стала неожиданностью - но он заставил
себя не сопротивляться. Рывок дернул его голову назад и вниз, заставляя запрокинуть лицо. Хватка была достаточно болезненной, чтобы он сжал зубы.

- Наверное, мы с тобой слишком по-хорошему говорили, подонок, - полицейский нагнулся к нему так близко, что Катце почувствовал его дыхание.

- Эта рвань из Цереса просто заполнила улицы, - равнодушно произнес другой, до сих пор сидевший, скрестив руки
на солидном животе. - Ползут и ползут, как крысы. Прятались бы у себя в дырах, никто бы их не тронул.

- Я полноправный гражданин, - ровно проговорил Катце. Сколько раз за ночь он это повторял? - Я получил
гражданство четыре года назад. Мой идентификационный номер...

- Ладно-ладно, - полицейский дернул его за волосы еще раз, так, что Катце показалось, у него хрустнули
позвонки. - Все мы проверили, мебель.

Его рука вдруг скользнула между ног Катце, коснулась его паха. Он дернулся инстинктивно, пытаясь освободиться.
Оба полицеских рассмеялись.

- Значит, сам ты уже не можешь трахать мальчиков - поэтому ты их продаешь?

Удар. Катце отбросило на спинку стула - и сам стул перевернулся бы, если бы не был прикреплен к полу. Он тряхнул головой, пытаясь разогнать туман, застилающий глаза. Рот медленно наполнялся кровью.

- У вас будут неприятности, - его голос звучал ровно, но все же несколько сдавленно. Это из-за того, что нужно было проглотить кровь, подумал Катце.

- Серьезно? - они опять засмеялись. - У тебя, конечно же, есть адвокат?

Был. Человек, с которым его познакомил Ясон. Две недели назад он отказался представлять дела Катце, сказав, что
без Ясона Минка это становится слишком опасным. Катце так не считал. Конечно, ему давно надо было бы найти замену, это было даже не так трудно сделать - но он почему-то откладывал это на потом. Может быть, отказ
прежнего адвоката как-то задел его... или просто... что-то мешало искать другого человека на место того, кто
был связан с Ясоном. Нелепое проявление ностальгии.

Впрочем, проблема, которая возникла сейчас, даже не была связана с черным рынком. Вот это ирония. Катце
улыбнулся бы, если бы ему все еще не приходилось сглатывать кровь.

- Если меня в чем-то обвиняют, мне должен быть предоставлен общественный защитник.

- Обвиняем? Пока мы тебя ни в чем не обвиняем. Так... задержали до выяснения.

Закрыв глаза на мгновение, Катце выругался про себя. Как его угораздило в это ввязаться? Он ведь обещал себе,
что никогда, никогда...

Он обещал себе. И столько лет выполнял свое обещание, не позволяя ничему, что происходило вокруг него,
касаться его. Это был единственный способ выжить, он знал это - и он делал все, чтобы выжить. Все эти годы... Не вмешиваться - это было основное правило. Ничего не подпускать настолько близко к себе, чтобы это причинило
боль или вред. Это был правильный подход.

Те, кто вмешивались, были мертвы - или в глубоком дерьме.

Так чего же ради он вчера не сел в машину и не уехал, когда этот обезумевший пацан бросился ему под ноги?

Он вспомнил бледное, перемазанное косметикой и кровью лицо, обращенное к нему - тощее тело, которое он приподнял - парень, кажется, весил, как кутенок - и судорожные всхлипы, вырывающиеся из горла.

Скорее всего, даже это бы его не впечатлило. Катце приготовился оттолкнуть его и проследовать дальше - как
вдруг в глазах мальчишки, глядящих в замкнувшееся лицо Катце, что-то изменилось - будто он понял, что ему
неоткуда ожидать помощи. Его тонкие руки вдруг забились, выворачивая карманы дурацкой мохнатой куртки.

- Сэр, возьмите деньги, пожалуйста, только увезите меня отсюда, хотя бы несколько кварталов, я вам заплачу...

На деньгах тоже была кровь. Две десятки, кажется, это были - и какая-то мелочь. Наверное, это было все, что мальчишка заработал за ночь.

Катце даже не знал, что это было: слабость, которую он не мог себе позволить - или какая-то инстинктивная
реакция, когда из-за угла вдруг показались эти трое и остановились, глядя на него. У них не было ни тени беспокойства в глазах - как будто они точно знали, что произойдет - знали это так же хорошо, как Катце сам.
Сейчас он уйдет, уедет - и мальчишка снова будет в их распоряжении.

Так что, может быть, это был гнев. Какое право они имели думать, что они знают, как он поступит? Что они вообще
про него знали?

Возможно, Катце сам про себя знал не слишком много - или больше не был уверен, что знает. По крайней мере, он сделал совсем не то, что ему следовало сделать.

Он сжал тонкое запястье мальчишки, резко отталкивая его за спину, становясь между ним и преследователями. Казалось, это их удивило. Один из них, с напомаженными волосами, приподнял красивую бровь.

- Это твой змееныш, что ли? Мы думали, он работает сам по себе.

Кажется, в тот момент все можно было уладить - позже Катце не раз пожалел об этом. Ему просто стоило сказать,
что да, он сутенер - в конце концов, договориться с ними, заплатить им, если уж он так хотел защитить мальчишку.

Вместо этого он позволил приступу злости захлестнуть его, ударить в голову горячей волной.

- Ах так, - другой парень сказал почти миролюбиво. - Тогда давай его сюда. Пускай закончит то, что начал - и
нет проблем.

Катце услышал, как мальчишка за его спиной заскулил от страха.

Хлыщ с напомаженными волосами протянул руку, как будто не сомневался, что мальчишка сейчас направится к нему.

- На сегодня работа закончена, - сказал Катце. - По крайней мере, на вас.

Он повернулся, боковым зрением контролируя ситуацию. Подонки стояли достаточно далеко, чтобы не представлять опасности. Он сжал рукоятку парализатора, одновременно подталкивая мальчишку к машине.

- Ты чего, парень? - казалось, до них только дошло, что добыча уходит. - Ты думай, что делаешь - он сегодня наш,
мы ему заплатили.

- Вот это? - деньги, которые мальчишка сунул ему в руку, все еще были у него. - Сделка расторгнута.

- Да мы тебе... Ты не знаешь, с кем ты связался...

Они двинулись ближе, когда Катце отпер дверцу машины и впихнул мальчишку внутрь. Он рассчитывал, что ему
хватит времени сесть и уехать, когда один из парней вдруг сделал резкое движение, выхватывая нож.

И свалился на землю, подвывая. Это был контрабандный парализатор, с расширенным полем действия - обоих спутников парня тоже задело, и теперь они вздрагивали, держась один за онемевшую руку, другой за ногу.

Катце не считал это нечестной игрой. Зачем рисковать, если был легкий способ себя защитить?

Он уехал, никем не остановленный, не слушая ругательств, которые неслись ему вслед.

Если бы он тогда знал, что его проблемы только начинаются.

Мальчишка съежился на переднем сидении, кутаясь в свою едко-алую куртку. Кровь хлюпала у него в носу при
каждом вдохе, и несколько раз он попытался вытереть нос ладонью. Скорее чтобы избавиться от жалкого зрелища,
чем из сочувствия Катце нашарил в кармане платок и протянул пацану. Кровь и расплывшаяся тушь мгновенно
сделали белую ткань красно-черной.

- Оставь себе, - Катце усмехнулся, когда измазанный платок был протянут ему обратно.

В принципе, это был не вопрос - мальчишка, очевидно, был из Цереса. Даже если бы его занятие не
свидетельствовало об этом - волосы у него были иссиня-черные, даже темнее, чем у Рики - такого цвета
практически не встречалось среди граждан Танагуры. Прямые пряди длиной немного ниже подбородка - правда, сейчас они выглядели почти как перья, взъерошенные и торчашие в стороны.

- Я тебя высажу на границе Цереса - доберешься домой?

Катце не собирался рисковать, оказываясь в трущобах ночью, на этой машине.

На мгновение Катце подумал, не спросить ли ему, что они пытались с ним сделать такого, что так его напугало - а потом решил, что он не хочет знать. Что такие подонки могли сделать, он и так знал - видел тела, вытащенные из канализации - и слышал о пленках, которые делались на продажу, о том, как это происходило. Такие вещи,
которые не сделаешь с пэтами и даже легальными проститутками.

Мальчишка послушно замолчал; только глаза его, огромные, как блюдца, продолжали смотреть на Катце с
отчаянной благодарностью.

Было бы, за что благодарить, подумал Катце с неожиданным отвращением к себе. Один раз в жизни сделал что-то,
чего впоследствии не нужно будет стыдиться - и тут же стал героем, если не в своих глазах, то в глазах глупого мальчика-проститутки.

А между прочим, когда завтра эти же подонки разыщут его на его обычном месте - Катце там не будет.

Щепка. Подходящее имя, принимая во внимание эту тощую фигурку и тоненькие пальчики.

- Я бы на твоем месте несколько дней бы там не появлялся. Ну, там, где ты стоишь.

Дурацкий оборот "я бы на твоем месте". Он, Катце, очень хорошо позаботился, чтобы не быть на месте этого мальчишки.

Слайвер засунул в рот прядь волос и жевал ее кончик, глядя на Катце, склонив голову. Выражение глаз его
изменилось; теперь он смотрел почти с сочувствием, как будто... как будто Катце сказал что-то довольно наивное.

- Я... это... ну, если я не буду стоять, так меня же оттуда выкинут, сэр.

Отлично. Катце покачал головой, не зная, что у него вызывало большее раздражение - упрямство мальчишки или
своя собственная глупость. Он ведь мог уладить это дело с клиентами по-хорошему. А вместо этого озлобил их еще больше - и кому придется за это расплачиваться?

- Мне нужно работать, - сказал мальчишка с тихой убежденностью - как будто решил, что Катце все еще расстроен
из-за него. - Я не могу... прийти без денег.

Внезапно он прикусил язык и его глаза сделались круглыми и испуганными, когда он сообразил, что сказал.
Впрочем, Катце сообразил тоже. Деньги, которые он так легко выкинул - в кафе в Эосе чашка кофе стоила
больше - для пацана из Цереса это был заработок, на который он должен был прожить.

И этот заработок был утрачен. Катце взглянул на мальчишку с подозрением. Кажется, на лице Слайвера под
косметикой расцветали пара синяков. Но замазать их будет для него не впервой. И даже пережитый испуг не
заставит его быть осторожнее.

Сейчас умоется, наложит косметику - и обратно к дороге, искать клиентов. Черт.

Конечно, ничего страшного в этом не было. В конце концов, денег было достаточно... в деньгах Катце давно не нуждался.

Не прекращая вести машину, он залез в бумажник, отсчитал несколько банкнот.

- Сэр... я не имел ввиду... - К удивлению Катце маленькие руки с обкусанными, накрашенными ярким лаком
ногтями начали отпихивать деньги. Как будто предложение Катце даже его расстроило - губы задрожали, глаза
стали черными и обиженными. - Вам не нужно так делать, сэр, вы уже... вы меня спасли...

- Все равно, мистер Катце, сэр, - твердо произнес Слайвер. - Мне не нужно денег от вас.

- Звучит очень решительно, - Катце прищурился на тусклые огни приближающихся трущоб. - Впрочем...

Решай, как знаешь, хотел сказать он. Что ему было за дело до того, что будет с мальчишкой завтра или даже
сегодня?

Катце резко затормозил и вывернул руль. Слайвер сделался бледным, как мел, а глаза у него, кажется, еще
увеличились, когда машина внезапно покатила по той же дороге обратно. Катце увидел, как мальчишка судорожно подтягивает под себя ноги, пачкая башмаками обивку и, похоже, не замечая этого.

Может быть, он думает, что рассердил меня, и я везу его обратно.

Радость, которая появилась в глазах Слайвера, была почти нескрываемой. Катце увидел, как он поспешно кивает головой - как китайский болванчик.

Половина первого ночи, Катце подумал с отвращением. Завтра столько дел - а мне придется терпеть этого
галчонка у себя в квартире - и к тому же еще придется найти какие-то аргументы, чтобы отвадить его от своей постели.

Но может быть, это того стоило... если это удержит Слайвера дома хотя бы на одну ночь.

Мальчишка, который к этому времени достал из кармана крошечное зеркальце и судорожно пытался привести
себя в презентабельный вид, быстро отсчитал две банкноты и протянул остальное Катце.

- Вот. Я столько беру за ночь - а уже пол-ночи и прошло.

Катце спросил это и почти сразу же пожалел, что спросил. Он знал ответ - прочитал его во внезапно ставших серьезными глазах мальчика.

Вытирание платком наконец закончилось. Под кровью и косметикой оказалось то, что Катце, в сущности, и ожидал увидеть - бледненькое личико малокровного ребенка из трущоб.

Зачем спрашивать - он не хотел этого знать. Слайвер что-то подсчитал на пальцах, шевеля губами.

Катце вздрогнул. Он знал этот диалект - сам родился в том же районе Цереса.

В интернате его хотя бы научили считать нормально.

Да уж, единственная полезная вещь, которой там могли научить.

- Нет, я не хочу в приют, - голос Слайвера стал хныкающим. - У меня есть мать, брат...

- Я не хочу туда, мистер Катце, - добавил он жалобно. - Там воспитатели дерутся... и имеют без всяких денег.

- А еще могут, знаете, что? Такую операцию сделают, яйца отрежут - и все.

Катце прикусил язык, сосредоточенно глядя на дорогу. Он не знал, находил ли он этот разговор забавным или неприятным. Его голос прозвучал слегка отстраненно.

- Некоторые очень добиваются, чтобы это с ними случилось.

- Может быть, - твердо сказал Слайвер. - Но я - нет.

Катце пожал плечами, машинально выбивая сигарету из пачки одной рукой и прикуривая. Он по-прежнему
чувствовал на себе взгляд Слайвера, но беседа, кажется, сошла на нет. И к лучшему, подумал Катце, а то
неизвестно, до чего можно было договориться.

Тонкая рука вдруг приподнялась - и только потому, что Катце продолжал поглядывать на мальчишку, он успел
вовремя - перехватил узкое запястье на полпути к своей промежности.

Понятное дело, что не хотел. Просто думал, что я этого хочу, подумал Катце.

- Не мешай мне, когда я веду, - почти мягко сказал он.

Слайвер покорно сложил руки на коленях и кивнул. Катце прикусил фильтр сигареты, сдерживая кривую ухмылку.
С таким отношением к работе - ему действительно придется придумать что-нибудь стоящее, чтобы Слайвер не донимал его своими услугами.

Впрочем, как оказалось, об этом ему беспокоиться не пришлось. Через три минуты после того, как они поднялись
в квартиру Катце, в дверь раздался звонок.

Не то, чтобы Катце обеспокоился - скорее всего, что-то, связанное с работой - возможно, просто нужно было
срочно решить какой-то вопрос. Он все же кивнул Слайверу, указав на дверь чулана; мальчишка послушно
выскользнул.

- Откройте, полиция. Иначе мы взломаем дверь.

- В этом нет необходимости, - Катце отпер, даже не сомневаясь, что это какое-то недоразумение. И когда
дверь распахнулась ему прямо в лицо и двое полицейских заломили ему руки за спину, он все еще продолжал
верить, что это только небольшие неприятности, с которыми легко справиться.

- Вы арестованы за ношение запрещенного оружия, нарушение права частной собственности, нападение на законопослушных граждан...

Он не спорил - это было одно из правил поведения, которым его научил адвокат - согласился поехать в участок.
Его обыскали - парализатор был при нем, но это было не такое уж серьезное нарушение - можно было отделаться штрафом. А доказать применение было невозможно - парализатор не оставлял следов.

- А что это за нарушение права частной собственности? - поинтересовался он уже в машине.

- Тебе деньги заплатили за мальчишку - а ты решил их кинуть? Нехорошо так поступать с уважемыми людьми.

Несколько менее смешно стало, когда оказалось, что один из тех парней, которых он встретил в начале ночи,
оказался племянником начальника полиции - и все трое они твердили, что заключили сделку с Катце, заплатив
ему кругленькую сумму - а потом он вырубил их, забрал мальчишку и уехал.

Они запомнили номер машины и позвонили в полицию.

Они сами знали, что врут - что он не имеет никакого отношения к мальчишке. А ведь он мог бы оказаться в
гораздо большем дерьме, если бы его квартиру обыскали. Застань они там Слайвера, соорудить дело было бы
легче легкого.

Впрочем, к утру оказалось, что и так все складывается не слишком удачно. Катце чувствовал резь в глазах от недосыпания и дыма и почти отчаянно мечтал о чашке кофе. Он спросил, можно ли позвонить - и вдруг понял, что звонить-то некому. У него были контакты - но эти люди не простили бы, если бы он втянул их в разборки такого
рода, бросил бы тень на их имя.

Если бы Ясон был жив... Если бы Ясон был жив, Катце никогда бы не оказался в этой ситуации с самого начала,
никогда бы не довел себя до такого состояния, что ему вдруг захотелось поиграть в спасителя.

Отлично; теперь за это удовольствие он и расплачивался.

А потом... потом он подумал о друге Ясона, о блонди с темно-золотыми волосами и странной манерой носить
челку, закрывающую пол-лица - хотя ему-то, в отличии от Катце, не нужно было скрывать никаких дефектов.
Он подумал, что Рауль Эм, занявший место Ясона, возможно, посчитает, что Катце может быть ему полезен - как
он был полезен Ясону. Что Раулю стоило, в принципе - просто одно сообщение... - уж репутацию-то блонди это
бы не замарало - а он должен был понимать, что Катце окажется для него выгоден.

Наверное, он повел себя с Раулем неправильно. Стоило объяснить, что Катце было, чем отплатить за услугу. Но он
не ожидал... не ожидал этого выражения обиды, почти личной ненависти, которая плеснула на него из голубых
глаз Рауля. Личной ненависти? Как это могло быть? Они с Раулем едва... едва ли когда-нибудь разговаривали.

Может быть, Рауль винил его в смерти Ясона - просто по ассоциации: раз один ублюдок был в этом виноват,
значит, виноваты все. Но, как бы то ни было, отказ Рауля был очень неудобен.

- Что ты дергаешься? Не нравится, когда тебя там трогают?

Ему почти удалось освободиться от назойливой руки, лезущей, куда не следует - когда второй полицейский
внезапно поднялся со стула и сделал шаг к нему.

Катце успел заметить витое кольцо на мясистом пальце полицейского, когда кулак влетел в его лицо. Что-то
хрустнуло, рот снова наполнился кровью, а голова ослепляющей болью.

Мать вашу... зуб. Он сплюнул густую красную слюну и белые осколки.

- Ты что, думаешь, здесь тебе Церес, чтобы плеваться направо-налево?

- По-моему, он все еще не понял, где находится, Дэйв.

Голоса звучали ехидно и казались немного отдаленными, из-за звона в ушах. Катце медленно вытер ладонью
рот, покосился брезгливо на кровавую полоску. Кажется, теперь у него действительно начались неприятности. Но
у них ничего не было против него - кроме большого желания выслужиться перед начальником.

- Послушайте, давайте не будем создавать проблемы - ни вам, ни мне. Если нужно заплатить штраф...

- И штраф тоже, - они захохотали. - А насчет проблем - кажется, они пока только у тебя, мебель.

Это слово Дэйв произнес с таким выражением, что оно прозвучало грязнее ругательства. Катце вскинул голову, с ненавистью глядя на толстого полицейского. Вся его решимость оставаться спокойным и пытаться контролировать ситуацию куда-то исчезла.

- Я-то мебель - но я все-таки чего-то в жизни добился. А ты так и сдохнешь на низшей должности в своем участке.

Это было глупо - но, наверное, это ничего бы и не изменило. Катце почувствовал, как наручники защелкнулись у
него на запястьях, выворачивая руки за спиной - и следующий удар опрокинул его на пол.

Он уже не смог подняться - да и не пытался особенно. Сначала они использовали дубинки, потом ноги. Сквозь
туман боли, Катце цеплялся только за одну, совершенно неважную мысль - как неудачно, что он сковали ему руки,
он даже не может прикрыть голову.

Его тело помнило, как вести себя при побоях лучше, чем его разум. С тех пор, как он покинул интернат, прошло двенадцать лет - и с тех пор никто - кроме Ясона, тогда - не причинял ему боли. Он думал, что ему удалось
оградиться от этого навсегда. Но вот он снова был на полу, прижимаясь лбом к коленям, пытаясь защитить живот
и пах... глупый инстинкт, правда? - там-то ему было нечего защищать.

Он стиснул зубы, не желая доставить им удовольствие криками, и просто терпел, зная, что ничего больше ему не остается. Скорее всего, они не хотят его убить; значит, они скоро остановятся. Или по крайней мере, устанут. Это
он тоже помнил из своего интернатского прошлого - рано или поздно они устают.

Но, может быть, их подкованные ботинки были слишком тяжелыми - или сам он уже был не так молод - но
тяжелая волна забвения нахлынула раньше, чем удары прекратились. Катце почувствовал, как ощущение
реальности ускользает от него.

А потом он пришел в себя, и острый край стола врезался ему в живот. И что-то еще было не так, но его
затуманенный ум не сразу осознал, что. И только когда рука скользнула ему между ног, жесткие, какие-то
липкие пальцы провели по шрамам, оставшимся после операции - он понял, в чем дело.

Катце дернулся, сжал ноги - но это было и все, что он мог сделать - на руках по-прежнему были наручники. Ему надавили на плечи, крепче прижимая к поверхности стола.

- Куда ты? Мы тебя не отпускали, - голос Дэйва произнес сверху. - Мне всегда было интересно посмотреть, что
там у мебели между ног. Ну и мерзкий же вид, скажу я вам.

- Заткнись, сволочь, - удар отзвался болью во всем теле. Катце закусил губы.

- Впрочем, хорошо бы сделать эту операцию обязательной, для всех ублюдков - глядишь, через двадцать лет эту клоаку - Церес - можно будет заасфальтировать.

- Дорого получится, - хохотнул Дэйв. - Лучше просто небольшую бомбочку - и никаких проблем.

Молчи, Катце сказал себе. Пусть говорят, что хотят - слова не имели значение. Ничего не имело значения - если
бы только они сейчас перестали его держать, дали бы ему одеться...

- Посоветуй это Юпитер, Дэйви - может, она тебя послушает.

- Осторожнее, Дэйв, мы же не хотим, чтобы он отключился.

Вода плеснула ему в лицо - немного, наверное, из стакана. Катце судорожно облизнул разбитые губы. Его
дернули за волосы.

Инстинкт самосохранения подсказывал ему, что надо кивнуть - это было просто - и, может быть, это было все,
что они от него хотели.

До самого последнего момента он не подозревал, что они собирались сделать. Они ведь продолжали твердить,
как он отвратителен, как их тошнит от его вида, как они презирают его. Он даже думал, что они могут сделать
что-нибудь крайне болезненное - например, сунуть ему шокер между ног.

Но когда он почувствовал, как ему раздвигают ягодицы и что-то влажное и тупое прижимается к его анусу, он
понял - уже не мог этого отрицать.

Зачем? Зачем они хотели это сделать? Они же видели, какой он - им было противно. Как у них вообще могло на
него встать?

Конечно, он знал, как - и это не имело ничего общего с физической привлекательностью, не имело ничего
общего с сексом. Просто... он привык считать себя неуязвимым для таких вещей, как будто его собственная асексуальность заставляла всех других забыть, что его можно было использовать вот таким образом.

И ведь в течение стольких лет все так и было.

Боль пронзила его, вверх по позвоночнику, и Катце судорожно втянул воздух, чудом удержавшись от вскрика. Эта
боль была знакомой - и должна была бы переноситься легче, ведь он знал, как терпеть ее. Но легче не было.
Была тошнота, и отчаяние, и ненависть, от которой он почти задыхался. Он ненавидел их за то, что они делали -
и ненавидел себя за то, что он позволил им сделать это - ненавидел свою слабость и глупость, из-за которых он оказался в этой ситуации.

И осознание собственного бессилия было более мучительным, чем накатывающие волны боли - более
тошнотворным, чем звук, с которым один из полицейских входил в его тело.

Ему хотелось, чтобы все это кончилось; ему хотелось потерять сознание - но у него не получалось - и его сопротивление им было легко преодолевать. Наверное, им даже доставляло удовольствие его дерганье.

Это продолжалось долго, а когда закончилось и, позволив ему соскользнуть на пол, один из полицейских
запрокинул ему лицо, держа его за волосы, Катце сделал такую неразумную вещь, как плюнул ему в лицо. Но,
может быть, это и не было так уж неразумно, потому что в следующий момент боль взорвалась у него в голове,
и он смог больше не чувствовать, не думать и не ненавидеть себя.

Пока шли переговоры, удерживать свои мысли на правильном пути было легко. Разговор был достаточно
полезным, а предложения интересными, и если Рауль выслушивал их с гораздо большей сосредоточенностью,
чем обычно, это, наверное, только укрепило его имидж в глазах делегации федерального правительства.

Но деловая часть неизбежно подошла к концу, протокол о намерениях был подписан. В конце беседы Хэзалл,
как обычно, насовал Раулю пачку буклетов каких-то фирм, у которых было лобби в правительстве, а теперь они
хотели иметь дело с Амой и нуждались в протекции. Рауль кивал, занавесившись волосами, чувствуя себя одинаково несчастным от общения с этим типом и оттого, что всякая имитация работы была закончена - так что скоро ему
не на что будет отвлечься.

Этот утренний звонок перепоганил ему весь день! Нет, это его собственная глупость все испортила. Никто не
заставлял его думать - и вообще, если бы кто-нибудь из тех, что сидел сейчас с ним за одним столом, узнал бы,
о чем он думает, они бы наперегонки мчались бы к Юпитер, рекомендуя промыть ему мозги - просто по-дружески, чтобы он себя не позорил.

- С вами, как всегда, приятно иметь дело, Рауль, - проговорил Хэзалл, захлопывая свой ноутбук и доставая узкий инкрустированный портсигар. Его сигареты были тонкими, длинными и пахли сандалом - запах, который Рауль
находил столь же неприятным, как и его привычку обращаться к нему по имени. При Ясоне этого никогда не происходило. Но когда Хэзалл предложил ему называть друг друга по имени - ведь, видите ли, они уже так давно знают друг друга - Рауль на какой-то момент решил, что это хорошая идея. - Я еще никогда не уходил со встречи
с вами разочарованным.

- Контакты с вами никогда не разочаровывали и нас, - машинально ответил Рауль.

- Конечно, смерть моего дорогого друга, Ясона Минка - это серьезная утрата, но я рад, что вы оправились от нее. Надеюсь, вы будете двигаться в том же направлении, что и при нем.

- Мы не планируем никаких изменений во внутренней или внешней политике.

- А вот это хорошо. Стабильность - это главное. Кстати - у меня вышла видео-книга, я специально привез ее вам в подарок, - Хэзалл порылся с своих вещах и выложил на стол увесистую коробку. - Я назвал ее просто "20 лет в политике. Воспоминания человека, который хотел сделать жизнь других лучше." Я подпишу ее вам.

- Вам еще рано писать воспоминания - еще столько не сделано, Натан.

Имя соскользнуло с языка почти без напряжения - как и ничего не значащая любезность и слова благодарности.
Рауль передал книгу секретарю. Пусть изучит, есть ли там что-нибудь полезное - но опыт подсказывал ему, что в
таких вещах ничего полезного никогда не встречалось.

- Как долго вы собираетесь задержаться на Амой, Натан?

- О, дня на два максимум, - узкие глаза Хэзалла сделались мечтательными. - Себастиан тут предложил
сопровождать меня на аукцион, я давно хотел купить себе пэта или парочку. Не то, чтобы ваших подарков мне
было недостаточно, - он шутливо замахал руками, и Рауль вежливо улыбнулся. - Но просто хочется самому
выбрать что-нибудь... может быть, даже что-нибудь совсем необычное.

- Надеюсь, вам не пришло в голову купить себе мутанта? - вмешался в разговор Себастиан.

- Ну что вы, что вы! Я поклонник красоты, - Хэзалл опять засмеялся. - Именно поэтому мне нравятся эти существа - такие прелестные... и хрупкие... как цветы, которые приятно рвать... знаете, как говорят - сломанные цветы
пахнут слаще...

Он говорил что-то еще, на этот раз обращаясь к Себастиану - возможно, планируя распорядок вечера. И как
только участие Рауля в разговоре перестало быть необходимым, его внимание начало непреодолимо
рассеиваться. Он поймал себя на том, что тянет за одну из прядей волос, судорожным движением. Волосы удалось выпустить, но от назойливых мыслей избавиться было не так легко.

Ему поменяли личный номер, с этим было все в порядке. Теперь его вряд ли потревожит кто-нибудь из тех, кого
Рауль не хотел бы слышать. Чего же еще он хотел?

- Мне больше не к кому было обратиться, - вспомнил он спокойный голос Катце - и легкую ноту нервозности
под этим спокойствием.

Но почему он решил, что он может обратиться к Раулю? Что Рауль такого сделал, чтобы заставить его так думать?!

В этом-то и была вся проблема, правда? Что Рауль сделал - и что не сделал, но хотел бы сделать. И этого-то
Рауль и боялся больше всего.

Он внезапно вспомнил лицо Катце - точнее, его память выкинула с ним дурную шутку, заставляя его увидеть
это лицо, вне зависимости от его желания. Моложе, чем сейчас - лицо почти мальчика, и без этого ужасного
шрама - рыжая челка и опущенные глаза под длинными темными ресницами.

И другое воспоминание, о торопливо бьющемся сердце под его рукой, об ощущении покоя, которое сошло на
него, когда этот бешеный стук сердца начал успокаиваться.

Лучше бы это никогда не происходило, в сердцах подумал он. Все из-за Леона - а впрочем, Леон не был виноват. Никто не был. То был просто крохотный эпизод, который почти ничего не менял.

- Рауль? - голос Хэзалла внезапно донесся до него, выдергивая обратно в настоящее - и Рауль с облегчением
качнул головой, радуясь, что избавился от воспоминаний, в которых он совсем не нуждался. - Так что вы скажете?

- Насчет чего... извините, я задумался, - кажется, это прозвучало достаточно легко, хотя он и заметил, как косо
на него взглянул Себастиан.

Замечательно. Кажется, с этого всегда начинается - задумался, замечтался. А заканчивается в кресле для
коррекции мозга. Нет, конечно, ему этого не следовало опасаться.

- Нет, спасибо. Я не планирую никаких покупок в ближайшем будущем.

Он пожал мягкую, унизанную кольцами руку Хэзалла и смотрел, как он и остальные направляются к двери. Что
еще запланировано на сегодня? Поработать с документами? Он надеялся, что плодотворно проведет это время,
и никакие воспоминания ему не помешают.

Тогда это была первая самостоятельная корректировка, которую он провел. До тех пор он только ассистировал -
а тут ему доверили сделать это самому. Рауль знал, что не может отказаться - и он не мог ошибиться тоже.

Он не ошибся. Он все сделал правильно, не допустил ни единого промаха, и Юпитер похвалила его. Он держался
до тех пор, пока не сел в машину, пока затемненные стекла не скрыли его от внимательных глаз. И тогда
холодная маска его лица начала обрушиваться, соскальзывать. Он сжал руки так, что костяшки пальцев
хрустнули, суставы пронзило болью - посмотрел на свои руки с удивлением. Эти руки сегодня нажимали на
кнопки, поворачивали тюнеры.

Но Леон... Леон был сам виноват - сам довел ситуцию до этого, сам подписал свой приговор... как будто его не предупреждали. Рауль сделал только то, что должен был сделать.

Леон, черт тебя возьми, Леон... Рауль ненавидел его - отчаянной, нерассуждающей ненавистью - какой только
можно ненавидеть тех, кого мы предали. Больше, чем Леона, он, наверное, ненавидел в тот момент только себя.

Это из ненависти к себе он не сделал единственную разумную вещь - не поехал домой и не переждал, пока ему
не удалось бы восстановить контроль над собой. Вместо этого он поехал в клуб - решил, что ему надо доказать,
что он действительно владеет собой - и лучшее окружение для этого были его развлекающиеся товарищи. И
некоторое время Рауль действительно хорошо справлялся - беседовал, острил - он даже не ожидал от себя, что
он может быть таким общительным.

Он не знал, сколько бокалов вина он выпил - хотя, кажется, ему удавалось сделать это так, чтобы никто не
заметил: он переходил от одной компании к другой. Его чувства несколько притупились, но... Это было только
вино, и его организм, усовершенствованный организм блонди, удачно боролся с опьянением.

Правда, ему все же удалось довести себя до такого состояния, что он отослал машину, а когда один из его
знакомых предложил ему отвезти его домой... а, может быть, домой к этому знакомому, Рауль плохо понял -
Рауль освободился от него возмущенно и поковылял наружу.

Он помнил прохладный ночной воздух, который, кажется, упокаивал его воспаленные глаза. Впервые он вот так
просто шел куда-то по ночной улице, совершенно один - и ощущение было настолько новым, что он даже не
знал, нравилось ли это ему.

Знакомые места сменились незнакомыми, а потом какой-то тип выступил из тени, пробормотав что-то вроде:

- Хочешь расслабиться? У меня есть хороший товар.

Мгновение спустя он понял, с кем заговорил, чертыхнулся:

Он хотел было уже опять исчезнуть в тени, когда Рауль протянул руку, ухватил его за запястье и произнес немного заплетающимся языком:

Это был порошок, который надо было вдыхать. Пушер назвал ему дозу - и потом следил остановившимися
глазами, как Рауль превысил ее раз в пять. Он не рисковал, знал, что его организм с этим справится - и ему действительно нужно было, чтобы эта штука подействовала.

Она подействовала. Дальше все стало каким-то отрывочным, но, кажется, он согласился на предложение пушера попробовать еще что-то - и это было весело, и главное - когда мысли о Леоне снова приходили к нему в голову,
они уже не были такими яркими и невыносимыми.

Возможно, он позвонил Ясону - Рауль не знал, с какой целью - то ли рассказать ему, как бывает весело, то ли продемонстрировать, как великолепно он справился с ситуацией. Он не помнил звонка - но как иначе Ясон бы
оказался в этом притоне и довольно неодобрительно настроенный?

Сперва Рауль попытался сопротивляться и говорить, что ему здесь нравится, он хотел бы остаться. Но веселье все
равно закончилось - один вид Ясона распугал всех. В какое-то мгновение Рауль вдруг увидел его как будто
впервые - бледного, со струящимися волосами белого золота и красотой карающего ангела - посреди грязной
комнаты - и это вид так заворожил его, что он позволил Ясону увести его.

В машине Ясон молчал и смотрел в окно, и это молчание было хуже, чем любые упреки, хуже, чем было бы
обещание рассказать Юпитер. Рауль забился в угол и смотрел на Ясона сквозь длинную челку. Иногда ему
казалось, что он не видел ничего прекраснее - и холоднее Ясона. Но иногда мысли о том, что произошло так
недавно этим вечером, снова подступали - и тогда Ясон казался враждебным, казался олицитворением той боли, которую Рауль испытывал.

- Затем, что ты не контролируешь себя, - голос Ясона был, как удар хлыста.

- Я котро... контролирую, - в доказательство этого Рауль вылез из машины и последовал за Ясоном в дом. - Я
просто... - он засмеялся, - просто немного устал. Это было первое промывание мозгов, которое я делал, знаешь
ли...

- Корректировка личности, - исправил Ясон, и эта почти автоматическая поправка заставила что-то сломаться в
Рауле.

- Да какая к черту корректировка! Я ему промыл мозги, - закричал он. - Он теперь уже никогда не будет таким
же, ты это понимаешь? Я сделал это ради тебя...

Не стоило этого говорить; все, что угодно, можно было сказать - но не это. Рауль понял это, увидев, как
заледенели глаза Ясона - и зажал себе рот испуганно. Но было уже поздно.

Он повернулся, и Рауль своим затуманенным умом решил, что произошло что-то непоправимое, что Ясон уходит навсегда и больше не вернется. Он сдался, вцепился в Ясона, умоляя его, повторяя бессвязно:

- Пожалуйста, не бросай меня... у меня никого больше нет... мне холодно...

- Ты не контролируешь себя, - сухо повторил Ясон. Его тонкие жесткие пальцы с легкостью высвободили его
плащ из рук Рауля - и в следующий момент его уже не было рядом.

Рауль стоял, в каком-то тупом отчаянии - не столько даже из-за того, что произошло, сколько осознавая с
ужасом, что ему больше нечего было поставить между собой и воспоминаниями.

Потом перед ним возник худощавый мальчик в розовой форме, осторожно привлек его внимание.

- Простите, сэр, пойдемте, я покажу вам вашу комнату.

Катце, Рауль вспомнил, его зовут Катце. Не пререкаясь, Рауль потащился за ним. Значит, Ясон перепоручил его
мебели... Эта мысль была горькой, но даже в тот момент он сознавал, что Ясон был прав. Рауль был смешон,
позорил себя - и стоило ли удивляться, что Ясону было отвратительно иметь с ним дело?

Понимание, до чего он дошел, оказалось слишком непереносимым - а может быть, его тело наконец всерьез
начало бороться с отравляющими веществами. Они были уже на пороге комнаты, когда Рауль внезапно издал булькающий звук и зажал рот рукой. Каким-то образом Катце догадался, что с ним произошло. Его рука
неожиданно обвилась вокруг пояса Рауля, направляя его в ванную.

Там, над унитазом, его долго и мучительно тошнило, и он молча проклинал Юпитер за то, что вся та гадость,
которую он принял за вечер, не позволила ему просто тихо умереть.

Он чувствовал себя нестерпимо грязным после этого, сдернул одежду судорожными движениями и влез под
душ. Реальность снова исчезла на какое-то время в этот момент - а когда он пришел в себя, он стоял на полу
в ванной, и Катце торопливо вытирал его полотенцем.

- Я не контролирую себя, - обиженно сказал ему Рауль, передав слова Ясона. Конечно, мебель ничего не
ответил; тонкое лицо Катце было спокойным, глаза опущены. Только руки его продолжали быстро двигаться,
вытирая Рауля, высушивая его намокшие волосы.

- Я сам, - пробормотал Рауль - но самому не очень получалось, напротив, он только делал задачу Катце более
сложной - а принимая во внимание рост и массу Рауля, все и так было непросто.

В конце концов его, закутанного в теплый халат, Катце отвел в спальню и накрыл одеялом. Что-то было не то - вероятнее всего, последстия детоксикации. Рауль дрожал, все тело ныло, свет резал глаза, а во рту был
противный привкус.

- Сейчас, сэр, - снова заговорил Катце, - я принес воды.

Вода была прохладной и вкусной, и все было бы еще лучше, если бы руки у Рауля не дрожали так, что он не мог удержать стакан. В конце концов стакан удержал Катце, поднес его к губам Рауля.

Он ощутил странную благодарность к мебели в эту минуту - из всего, что произошло с ним за этот вечер, Катце
был единственным, кто сделал что-то, что заставило его чувствовать себя лучше.

Он закашлялся немного, подавившись остатками воды, и всхлипнул от отвращения к себе. До чего он себя
довел - Ясон был прав, когда не хотел смотреть на него. Никто не хотел на него смотреть...

Закрывшись волосами, Рауль обиженно наблюдал, как Катце поставил стакан на полку возле кровати, снова
наполнил его водой.

Катце нажал на выключатель, который находился в изголовье - Рауль и сам мог бы это сделать, если бы хоть
немного соображал. Рауль услышал его осторожные шаги в темноте.

Он сам не знал, чего хотел. В темноте было легче - на него никто не смотрел, ему самому не надо было
встречать ничьи глаза. Шаги приблизились. Немного света все же проникало из коридора, и он смутно видел ожидающую позу Катце.

Чего он все-таки хотел? Ему просто было... холодно...

Если Ясон не хотел его - а Леона он потерял навсегда - что ему еще оставалось? Он просто хотел, чтобы рядом
с ним было живое существо, пусть даже мебель. Катце легко, беззвучно опустился на колени на пол возле его
кровати.

Он хотел чувствовать кого-то рядом. Катце был теплый, Рауль это запомнил, когда Катце вел его к кровати.
Постель немного сместилась под легким весом Катце.

Рауль сделал это неожиданно для себя - вдруг выбросил руку, наощупь, но безошибочно нашел тонкую кисть
Катце, потянул его к себе. Его тело действовало само, движимое каким-то инстинктом, который блонди не
следовало бы иметь. Он ощутил легкое сопротивление Катце, скорее всего от неожиданности - и побороть его
было совсем легко.

Руки Рауля обвились вокруг тонкого тела мебели, прижимая его к себе, наслаждаясь теплом. Катце издал только
один звук, от удивления - а потом затих, его тело стало покорным. Что ж, это было естественно - он должен был служить блонди, угождать им во всем, чего они хотели.

А Рауль и хотел-то немногого - тепло другого тела под одеялом, прижатого к нему, звук другого дыхания - вот
и все. Он даже и не знал, что хочет так мало - но когда он добился этого, то успокоился.

Катце ощущался совсем не так, как Леон, с его большим, властным телом - и не как Ясон - от которого даже в
минуты наибольшего единения все же веяло холодом. Катце был меньше, более хрупким, более горячим. Под
своей рукой, лежащей у него на груди, Рауль почувствовал быстрое биение сердца.

Как будто он испуган, подумал Рауль - и вполне возможно, что так и было. Но это чувство живого существа, притиснутого к нему, было таким приятным.

- Останься со мной, - прошептал Рауль. Эти слова он хотел бы сказать Леону - но никогда уже не скажет - а Ясон
отверг его просьбу. Но Катце - Катце не мог ему отказать.

Он тихо лежал, прижатый к Раулю - и постепенно торопливый стук сердца успокоился, сделался мерным. Рауль
закрыл глаза и отдался ощущению тепла и покоя, которых он давно - а может быть, никогда - не испытвал.

Когда он проснулся на следующее утро, он, конечно же, был один. Голова не болела, холодно больше не было -
и вообще он чувствовал себя вполне готовым к работе. Метаболизм блонди все же был отличной штукой. Если бы
так же можно было забыть обо всем, что он вчера натворил.

Лежа в постели, Рауль пытался вспомнить, что он сделал и сказал. Ему было стыдно - но со стыдом он надеялся справиться. Он извинится перед Ясоном - а об остальном никто ничего не знает.

Катце, вспомнил он... и вспомнил свое дурацкое поведение в темноте. Хорошо, что этого никто не знал. Конечно, ничего такого не было - ему было просто холодно, вот он и воспользовался тем, что под рукой. В конце концов,
мебель и была предназначена для того, чтобы ею пользоваться. Можно было забыть, не думать об этом...

Вот только ему не хотелось забывать, внезапно понял Рауль. Дело было даже не в том, что произошло - так,
пустяки. Это было ощущение - какое-то незнакомое, которое вчера ночью вдруг сошло на него. Его тело снова жаждало его испытать. Тепло, спокойно... безопасно. Даже если это и была иллюзия, Рауль все равно не мог от
нее избавиться.

Почти бесконтрольно, Рауль потянулся к тому месту, где на постели осталась вмятина от тела Катце, коснулся
простыни пальцами.

Впрочем, вскоре, умытый, одетый и аккуратно причесанный, он уже сидел за завтраком с Ясоном - и фантомы
больше не беспокоили его. Ясон был очень приветлив с ним, странно тактичен, ни слова не говоря о
вчерашнем - и Рауль был рад этому.

А когда появился мебель Ясона - как всегда, полезный и незаметный, глаза в пол, Рауль почти поверил, что он
может обо всем забыть, что ничего не было. Просто рыжий мальчик, один из ублюдков, который дал себя
кастрировать, чтобы выбиться в люди. Ничего интересного - не о чем думать.

Рауль продолжал не думать - настойчиво не думать - в течение нескольких месяцев. За это время он сблизился с Ясоном, и по этой или по какой-то другой причине его карьера значительно продвинулась. Было легко не
замечать какую-то мебель, тем более, что Катце знал свое место, никогда не попадался под ноги, никогда не
лез на глаза.

А потом однажды Рауль заметил, что он изменил прическу. Теперь длинные пряди волос прикрывали его щеку - и когда он случайно откинул их назад, Рауль заметил длинный рваный шрам на его лице.

Он так рассердился тогда, сам не зная из-за чего - едва мог говорить с Ясоном. Конечно, никто, кроме Ясона не
мог этого сделать - ведь если бы это произошло по случайности, конечно, Ясон выкинул бы поврежденную собственность. Но он не мог спросить Ясона, правда?

А может быть, и мог бы. Значительно позже Рауль осознал это - естественно было бы спросить - как он задал бы
такой вопрос, увидев сломанную безделушку в доме Ясона. Но тогда он просто был в смятении, не мог
сообразить, что было бы правильным и естественным.

Катце был поврежден, был не таким, как раньше - и Рауль чувствовал странный гнев из-за этого - словно он был обманут каким-то образом. Конечно, это было нелогично - и какое ему вообще было дело до того, что Ясон
делает со своей вещью?

И может быть, решил он, так было даже лучше. Теперь он не будет вспоминать о том, как держал в объятиях
кого-то, кто настолько изуродован. Катце выглядел достаточно привлекательным для мебели до этого, но
сейчас... сейчас на него было неприятно смотреть, правда?

Ясон, очевидно, тоже это понимал, потому что вскоре у него появилась новая мебель. Но от Катце он не
избавился тоже, поручил другую работу. Рауль все еще видел его, иногда за рулем автомобиля Ясона, иногда получающего указания от Ясона. Он продолжал носить волосы так, чтобы они закрывали шрам - но это не очень
хорошо получалось.

И иногда Рауль ловил себя на мысли, что этот шрам ему не мешает. Ему было все равно, как Катце выглядел. Он
только хотел...

Вот это было уже опасно - хотеть. Не под влиянием момента, а осознанно - хотеть что-то такое от мебели. Рауль
не мог себе этого позволить. Он должен был забыть. Все было хорошо в его жизни, он занимал высокий пост, секс
с Ясоном был неизменно приятен. Он не мог позволить какому-то ублюдку испоганить ему жизнь!

А потом появился Рики - и сделал именно это - испоганил жизнь Ясона - и Ясон допустил это с такой легкостью.

Страх, который жил в Рауле с того самого проишествия, оказался воплощенным. То, от чего Рауль удерживал себя сознательно, Ясон отбросил с такой легкостью. И частью Рауль испытывал гнев из-за этого - на Рики, на всех
ублюдков вообще, на Ясона; но частью - он почти мог признать это - он завидовал.

Ясон рискнул сделать то, на что Рауль никогда бы не решился. И Ясон проиграл.

После его смерти Юпитер провела тотальную проверку блонди, на предмет нетрадиционных привычек и
слабостей. Двое или трое были безжалостно скорректированы. Рауль прошел свою проверку с честью. И вот
теперь...

Катце пришел в себя от холода. Несколько мгновений реальность ограничивалась жестким ледяным полом под
ним и тусклым светом сквозь трепещущие веки. Потом очертания стали проясняться. Комната, по размерам напоминающая шкаф, кровать и раковина у стены. Катце чувствовал, что прижимается к какой-то металлической поверхности. Ах да, дверь.

Кажется, он был один. Облегчение нахлынуло на него - и вместе с тем, мучительное отчаяние. Он сжался в комок, пытаясь согреться, обхватив себя руками. Так, руки были не скованы больше. Значит, его отволокли в камеру и
бросили у порога. Все закончилось...

Прикосновение его собственной руки к коже заставило его дернуться. Штаны спущены... Эта мысль примешалась
к накатывающему отвращению к себе, усилив его. Между ног было мокро, липко и тошнотворно холодно.

Запах... Катце внезапно почувствовал его, осознал, что он исходит от его собственного тела, от их спермы,
застывшей на его коже. Он помнил этот запах, помнил его до омерзения хорошо - как будто не было всех этих
лет с тех пор, как его последний раз взяли силой в приюте. Он ненавидел этот запах. Иногда ему казалось, что
он так добивался права стать мебелью не только потому, что это давало возможность выбраться из Цереса - а
чтобы никогда больше не чувствовать этого запаха.

Стиснув зубы, он переждал тошноту. Не хватало только, чтобы его сейчас вырвало; на нем и так было
достаточно грязи. И вообще, долго он собирался вот так валяться, во всем этом? Находя силы в гневе на себя,
Катце повернулся, оперся на руку, пытаясь встать. Боль, которая, казалось, только этого и ждала, затаившись в его
теле, набросилась на него с новой силой.

Он упал обратно на пол, тупо удивляясь, как, оказывается, может болеть все - от головы до кончиков пальцев,
словно он весь превратился в комок воспаленных нервов. Дышать было тяжело - вспышка горячей,
ослепительной боли пронзала бок при каждом вдохе.

Всего лишь сломанное ребро. Или два. А какие незабываемые ощущения, а?

Так сильно его в интернате никогда не отделывали. А может и да - он просто не помнил. И тогда он был
выносливым мальчишкой, а сейчас... сейчас он иногда чувствовал себя стариком, гораздо старше своих лет.

Но все это не имело значения... Значение имело то, что ему либо нужно было встать и привести себя в порядок -
либо остаться на месте, во всем этом и замерзая.

Он не выдержал и заскулил тихонько, пытаясь встать во второй раз. Кровь из прокушенной губы наполнила рот,
но ему удалось подняться на ноги и сделать два шага к раковине. Об нее он со облегчением и оперся, замерев
на несколько минут. Еще одно усилие понадобилось, чтобы оторвать руку от края раковины и пустить воду.

Дальше пошло легче. Бумажные полотенца смялись в неопрятный ком, когда он намочил их - но ничего другого
просто не было. Морщась, он начал вытираться. Потеки оказались густо закрашены кровью. Впрочем, Катце знал,
что они порвали его, чувствовал это. Кровь беспокоила его меньше, чем ощущение их семени на его коже. Это
было нелогично, но ему было плевать на логику, он просто хотел быть чистым.

Его анус казался раскрытым, очень болезненным - так, что невозможно дотронуться. Катце приказал себе не придуриваться - нужно было вымыться так, чтобы не чувствовать больше их присутствие. Снова потекла кровь, с
трудом удалось остановить. Наконец он понял, что больше ничего не может сделать, и бросил грязный комок
салфеток в мусорник.

Теперь одеться - и никто уже не догадается, что с ним произошло. Случайный взгляд, брошенный в зеркало над раковиной, заставил Катце содрогнуться от отвращения. Его собственное лицо в засохшей крови, было бледным,
как у мертвеца и казалось ему чужим. Он механически умылся, убедился, что следов не осталось - кроме
рассеченных губ и темнеющих синяков - но с этим он уже ничего не мог поделать.

Наконец он добрался до койки и лег, натянув одеяло до подбородка и все равно стуча зубами. Он был так
измучен, что у него не должно было остаться сил ни на что, даже думать - и все же, казалось, его мозг был
активен, как никогда, прокручивая в голове одну и ту же мысль.

Какой глупец! Как он мог позволить, чтобы это случилось с ним... Он слишком верил в свою неузвимость,
забыв, кто он такой. Всю жизнь он старался отойти как можно дальше от своего прошлого, от своего
происхождения - и какое-то время ему это удавалось. С помощью Ясона он достиг многого - стал гражданином,
имел деньги, определенный контроль - все то, о чем уроженец Цереса мог только мечать.

И если ради этого приходилось играть по определенным правилам - Катце был согласен.

Правила все еще действовали. Он вдруг понял, что он должен делать. Они отпустят его, рано или поздно - у них
не было ничего против него. А когда он выйдет и дверь участка закроется за ним, он просто забудет все, что
случилось здесь. Ничего не было - и точка. Он умеет забывать - и него уже был опыт в таких делах.

Ему было восемь лет, когда у него появился брат. Так ему сказала в интернате воспитательница, толстая усатая брюнетка, чья мужеподобная внешность избавляла ее от постоянного внимания со стороны мужчин, которым
были окружены другие женщины.

Катце помнил, как пробрался в грудничковую группу, по бирке нашел нужную кроватку - и жадно уставился на маленький сопящий сверток. Брат скорее походил на гусеничку, чем на человечка - только голова у него была
большая и круглая, а вместо волос какой-то серый пушок. Никакого сходства между собой и им Катце не нашел,
а когда младенец открыл глаза, они и вовсе оказались какого-то мутного, серовато-голубого цвета.

Открыв глаза, сверточек сделался красным и пронзительно заорал. Звук был странным, скорее противным, и
Катце сжался, ожидая, что сейчас кто-нибудь придет и ему влетит. Но почему-то на крики никто не
отреагировал, хотя младенец и продолжал вопить.

Сперва Катце находил эти звуки неприятными - а потом, в какой-то момент, ему стало жалко малыша, который
так старался - но никто его не слышал. Он нащупал в кроватке пустышку и сунул ее в раскрытый рот. Младенец всхлипнул еще пару раз и замолчал - возможно, просто выбился из сил. Но Катце почувствовал внезапную
гордость от того, как он справился с ситуацией.

Это был его брат, думал он. У него никогда раньше не было братьев. То есть, может быть, они и были, но он
просто этого не знал. Из дома его забрали в приют четыре года назад, и с тех пор он ни разу не видел мать.
Наверное, ей не разрешали его навещать.

Он довольно хорошо помнил мать - ее платья с цветочными узорами и запах ее духов - и как она смеялась
высоким, ненатуральным смехом, когда к ней приходил кто-то из мужчин. Тогда они запирались в комнате, а его посылали поиграть во дворе - или, если было поздно, посидеть на лестнице.

Иногда она была доброй, сажала его вместе с собой на кровать и показывала ему свои блестящие бусы и
сережки - а иногда очень сердитой. Тогда ему доставалось; ее пощечины были быстрыми, хлесткими, и после
них у него гудела голова. Но она все равно была хорошей, он хотел бы всегда оставаться с ней. Может быть, он
бы и остался, если бы он не провинился.

Это все было из-за того мужчины, что к ней приходил. Она казалась такой веселой из-за него и иногда даже
пела, ту песню, которая Катце так нравилась, про голубые глаза и короткую серую юбку. А потом однажды этот
человек пришел, когда ее не было, и взял Катце на руки, и стянул с него штаны и стал тыкаться в него чем-то
теплым и мокрым. В это время пришла она и закричала, на них обоих. Мужчину она выгнала, а на Катце кричала
так, что он думал, она выгонит его тоже, называла его шлюхой и предателем, говорила, что он отнял любимого человека у своей мамочки.

И через несколько дней появились представители из приюта - и его увезли.

Интересно, чем провинился его брат, подумал он - он же был совсем маленький.

Внезапно осмелившись, он вытащил сверток из кроватки. Брат оказался тяжелым и каким-то мокрым - но Катце
даже понравилась эта тяжесть, понравилось, как голубенькие глазки смотрят куда-то сквозь него
нефокусирующимся взглядом.

Когда нянечка наконец появилась, Катце таскал брата на руках. Ему попало за то, что он влез в комнату без
спроса, и за то, что взял ребенка. Но как только он вышел из карцера, он опять был возле кроватки, с
обожанием глядя на младенца.

- Это мой брат, его зовут Тимми, - говорил он. - Это я его назвал.

В его собственной группе над ним смеялись - но Катце знал, что они делают это только потому, что завидуют.
Другим так не повезло - у них не было братьев.

Даже старшие мальчишки, те, что любили вызывать его и остальных после отбоя в туалет и заставлять делать
всякие вещи, кажется, признали существование Тимми.

- А, Катце - это тот, у которого брат, - услыхал он как-то раз и переполнился гордости.

Он знал, что Тимми делал его особенным. Потому что у других этого не было - не было брата, который
вырастет, и тогда Катце заберет его из приюта - к тому времени он как-нибудь заработает денег... и они
вдвоем придут домой, к матери, и она скажет: "Неужели это мои сыновья?!"

И тогда... тут фантазия у Катце раздваивалась. Или они простят ее и возьмут с собой - или Тимми скажет: "Ты нас бросила, мы тебе были не нужны - теперь и ты нам не нужна," - и они с Катце уйдут вместе... уедут куда-нибудь путешествовать. Уж он-то был уверен, что им удастся выбраться из Цереса.

Сначала Тимми плохо ел и плохо спал - и все время плакал, но Катце способен был возиться с ним каждую
свободную минуту. Его брат должен был стать большим и сильным.

Конечно, за право находиться рядом с братом нужно было платить. За все нужно было платить - за разрешение
попасть к малышам, за то, чтобы выкроить несколько часов свободного времени вместо нелепых, одуряющих обязанностей, которыми их загружали, чтобы они не шумели. Катце согласен был платить - готов был сделать
все, что ему скажут.

Хуже было тогда, когда он все делал - а ему все равно не разрешали. Иногда он был почти уверен, что они не
пускали его к Тимми не из-за того, что он провинился - а просто потому, что им нравилось, как он умоляет их. Та воспитательница особенно часто сажала его теперь в карцер - именно потому, что он этого боялся, потому, что
это означало два или три дня без Тимми.

Тимми уже начинал ползать и издавал почти осмысленные звуки. А потом Катце опять оказался в карцере -
практически ни за что. И когда он вышел, первым делом побежал к Тимми - в его кроватке лежал другой, бессмысленный крошечный ребенок.

Катце не мог в это поверить. Он обыскал все кроватки, просто думал, что они переложили его - но Тимми не
было - и зашедший воспитатель выволок его из комнаты.

- Чего ты ищешь? Сдох этот щенок, понял? Иди отсюда.

Он не верил - как он мог поверить, ведь два дня назад Тимми был здоров!

Три дня Катце не унимался, даже запертый в карцере, даже после того, как двое воспитателей специально
приходили "успокаивать" его. Потом он выбился из сил. Его выпустили. А ночью один из старших мальчиков, перед которым Катце стоял на коленях, сказал:

- А ты знаешь, куда они твоего брата дели? На органы отправили, - и когда Катце не понял, пояснил. - Они так
делают, бизнес у них такой. Ну, если какой-нибудь ребенок у нормальных людей рождается больной - и ему
нужна пересадка, то откуда сердце или почку там брать? Клонировать дорого - из Цереса легче доставить. Они
поэтому и разрешали тебе возиться с мелким, что ты о нем заботился - пока он здоровеньким не стал. Никто же
не хочет органы от каких-то хилых малышей...

Что было потом, Катце помнил плохо. Дни в карцере превратились в сплошную череду, прерываемые буйством -
и даже холодная вода и шланги с песком в руках воспитателей не могли усмирить его. Потом была интернатская больничка и воспаленные вены на руках от всех лекарств, которые ему вкололи.

Он все-таки справился, пережил это, засунул воспоминания о брате в самый дальний угол. Он никогда не говорил
об этом - но никогда и не забывал.

И когда, два года спустя, та же воспитательница снова сказала ему:

- Поздравляю, Джонс, твоя мамаша-сучка подкинула нам очередного ублюдка. Хочешь посмотреть на брата? - он ответил ей тихо, но с такой уверенностью, что она больше его не спрашивала:

Брат делал его уязвимым. Близость к кому-то делала его уязвимым. Больше они не смогут так его использовать.
Больше они не смогут причинить ему боль. Он не помнил, как пообещал это себе - но никогда не нарушал этого обещания с тех пор.

И операция была естественным продолжением этого решения. Он никого не должен был любить - и никто не мог любить его. Иногда Катце думал, как нестерпимо больно было бы ему, если бы у него не было этой защиты и он позволил бы себе влюбиться в Ясона - так, как он мог бы. Не ботворить его хозяина было невозможно - но другое, личное чувство просто погубило бы Катце.

И все же в тот день, когда погибли Ясон и Рики, он плакал не только о своем хозяине, которого больше никогда
не увидит. Он плакал над любовью, свидетелем которой он стал - и какой, он знал, у него никогда не будет.

А что касается того нового, безымянного брата - Катце никогда не интересовался, выжил он или умер - никогда
не пытался отыскать в толпе малышей лицо, которое бы ему о чем-то напомнило. И он больше не верил в то, что
уедет. Он поставил на другой, более вероятный способ выбраться из Цереса - стать мебелью. И добился своего.

Он вздрогнул, когда дверь распахнулась. Как ни старался Катце держать себя под контролем - если уж он не мог контролировать ситуацию - его нервы были слишком напряжены. Он резко сел, не желая, чтобы его застигли
врасплох. Скорее всего, никто больше не собирался ничего с ним делать, но он не мог справиться с собой.

Катце медленно разжал руку с осколком зеркала. Глупо - что он намеревался делать? Защищать себя?

Значит, он им больше не был нужен. Что ж, все произошло, как он и предсказывал - у них не было причины его задерживать.

Боль заставила его схватиться за спинку кровати и замереть, когда он встал на ноги. Оказывается, он почти
забыл, как сильно ему досталось. Но это была ерунда, дайте ему только выбраться. Он доберется домой,
заскочит в аптеку - и пара таблеток приведут его в норму.

Катце твердо отказывался обращать внимание на то, что тонкая струйка крови снова потекла у него по ноге,
впитывая в ткань брюк.

Его проводили в комнату, где он подписал пару бумаг. Дэйва и его напарника нигде не было видно, отметил
Катце с облегчением. Он не был уверен, что он смог бы вынести их вид... а впрочем, что бы он сделал? К его удивлению, чиновник, который оформлял документы, был вполне учтив. Катце отдали его бумажник, мобильник - правда, с вытащенным чипом, и даже сигареты. Он прошел по коридору, сопровождаемый одним из полицейских, стараясь не хромать. Наконец дверь открылась, и холодный воздух ударил ему в лицо.

Всего лишь двадцать часов в полицейском участке - и простые радости жизни обретают новый смысл, подумал он. Например, свежий воздух... и сигарета. Он затянулся с наслаждением, на мгновение почти все перестало для него существовать, даже боль в ребрах.

С неба опять сыпался мокрый снег, превращаясь в лужи, блестящие в желтом свете фонарей. Катце оглядел улицу; таксисты почему-то не толпились возле дверей участка в надежде на выгодного клиента. Что ж, ему придется дотащиться до более оживленной улицы.

Дверца припаркованной у тротуара темной машины бесшумно открылась, и свет упал на желтые длинные пряди, превращая их в тусклое золото.

Катце остановился, на мгновение не веря, что он слышит именно этот голос. Кажется, только утром этот же голос
сказал ему: "Я не могу ничем помочь." И вот сейчас... Да полно, обращался ли Рауль к нему?

Он осторожно повернулся, не слишком рассчитывая на стабильность своего равновесия - и сомнений не было,
Рауль, наклонившись, выглядывал из машины. Его длинные волосы в таком положении свешивались почти до
земли - но Рауль, похоже, этого не замечал. И, в отличии от его обычного стиля, на этот раза были видны оба
его глаза - полные какой-то десткой обиды и недовольства.

- Извините, - это был машинальный ответ, Катце даже не вполне мог понять, о чем он говорит. Рауль здесь...
и ждет его? Неужели он...

Да, конечно, это объясняло все - почему его выпустили так быстро и так тихо. Вмешательство блонди
действительно решало все дела. Но Катце просил его только позвонить, ему вовсе не нужно было быть здесь.

- Спасибо, - тихо произнес он. Больше, пожалуй, сказать было нечего.

- Я вмешался только ради Ясона, - быстро проговорил Рауль. - Он все время с тобой возился и вообще...

Катце потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать это предложение - и оно было еще более
неожиданным, чем само появление Рауля. Впрочем, кто знает - должно быть, у Рауля были свои планы на него.
Катце вдруг захотелось, чтобы Рауль отложил эти планы на некоторое время; ему нужно было принять
обезболивающее и как-то остановить кровь. Он выдержал бы поездку в такси; но разговор с Раулем - это было
немного слишком.

Впрочем, долги надо было платить - и чем скорее, тем лучше.

Он наступил на полувыкуренную сигарету и обошел машину. Дверца для него открылась автоматически.
Движение, которое он сделал, чтобы сесть в низкий автомобиль, казалось, заставило острое лезвие у него внутри,
в боку, вдавиться поглубже. Он закашлялся, почувствовал во рту теплую, соленую жидкость и сплюнул ее на асфальт.

Рауль в действительности не хотел знать, правда? Поэтому Катце просто сказал:

Тонкая рука в перчатке коснулась плеча водителя, и машина тронулась.

Слава Юпитер, они хотя бы ехали домой. Катце назвал адрес шоферу. Он не видел его лица, только стриженный темный затылок - и водитель не произнес ни слова, просто продолжал ехать, впрочем, взяв верное направление.

Когда-то он тоже был на этом месте... В этой мысли не было ничего логичного, Катце отнес ее скорее на счет
своего вихляющего сознания. С чего бы вдруг он вспомнил об этом? Конечно, это было - он возил Ясона, а иногда
даже Ясона и Рауля вместе. Иногда они отгораживались от него экраном, не позволяющим слышать их
разговоры - но чаще нет, и тогда ощущение от этих двух, сидящих сзади, было словно он находился рядом с источником сильного тока - опасное и в то же время странно волнующее. Аура власти, думал тогда Катце.

Этого уже никогда не будет. Ясона никогда не будет. А Рауль...

Почему-то Рауль не начинал говорить, что ему нужно. Катце с усилием сосредоточился, повернулся к нему.

Ему показалось, Рауль слегка вздрогнул. Потом его глаза стали сердитыми.

А вы как думали, мистер блонди? Но на самом деле Катце был больше удивлен, что Рауль заметил - и счел нужным спросить.

- Хотя, конечно, стоит ли этому удивляться, - похоже было, что Рауль сам опомнился от своего внезапного
интереса. - Как еще они могут относиться к человеку, который занимается такими делами? Я давно говорил Ясону,
что черный рынок нужно ликвидировать. Это позорная часть экономики планеты, а прибыль от него составляет не
такую уж значительную часть оборота.

Вот оно что... Новая метла чисто метет. Рауль хотел убрать рынок - и, возможно, посчитал, что помощь Катце
откажется полезной.

Ему трудно было сфокусироваться, а казаться спокойным было еще труднее - и чувство собственного бессилия нахлынуло снова, отравляюще сильное.

- Церес живет контрабандой, - сказал Катце. Его голос прозвучал достаточно нейтрально, но это было совсем не
то, что он чувствовал. В голове у него гудело, отчаяние становилось почти физическим ощущением.

Сейчас Рауль спросит, почему кого-то должно волновать, что происходит с Цересом - и будет прав. Почему
кого-то должно было волновать... что будет с Цересом - что произошло с Катце в полиции - что могло
произойти с этим мальчишкой, Слайвером, не попадись ему на дороге Катце - и вполне возможно, еще
произойдет. Кого это волновало? Они были просто ублюдки, да?

И он почти привык думать о других как об ублюдках - не о себе. Должно быть, ему нужно было, чтобы это
коснулось лично его, чтобы его ткнули носом в то, кем он был - чтобы он вспомнил.

И если Рауль скажет это - если он скажет, что ему наплевать на Церес... то он, Катце, выйдет прямо здесь. К черту
то, что Рауль может подумать или сделать - все к черту, он просто не мог больше терпеть.

Почему-то Рауль не сказал ничего. Усилием воли заставив взгляд проясниться, Катце посмотрел на него - и едва не рассмеялся нервным смехом. Рауль выглядел так, словно Катце его чем-то обидел - может быть, тем, что перебил.

Он как ребенок, с этими бровями домиком и сердитыми синими глазами, отстраненно подумал Катце. В Рауле
что-то было... как будто, несмотря на все его старания, он не вызывал такого безоглядного трепета, как Ясон - и
из-за этого всегда старался казаться строже, чем был.

Хотя это все были глупости. Авторитета Рауля хватило, чтобы освободить его - хватит и чтобы растереть в
порошок.

- Ясон считал, что рынок стоит сохранить, - быстро добавил Катце.

Имя Ясона действовало. Даже после смерти он продолжал влиять на людей.

Внезапно Катце ощутил резкую, пронзительную тоску по Ясону. Ему его так не хватало. С Ясоном всегда так
хорошо было иметь дело... да и... черт, ему просто не хватало Ясона. Быть рядом с Ясоном было так трудно - как
будто рядом с постоянной опасностью.

И все же было так легко любить его - невозможно было не любить.

Даже боль, которую Ясон причинял, была сладкой. Катце вспомнил тяжесть хлыста и ослепляющую вспышку боли - ощущение, о котором он иногда вспоминал, дотрагиваясь до щеки, со странным чувством, которое было почти наслаждением. Ради Ясона он был бы рад вытерпеть любую боль.

Катце вдруг отчаянно захотел, чтобы сейчас он был в машине с Ясоном. Ясон, возможно, отчитал бы его за то, что
он влез не в свои дела - но это было бы неважно. Он чувствовал бы себя чем-то... Даже если Ясон никогда и не воспринимал его, как человека - все равно, он знал, он был чем-то для Ясона.

Рауль... для Рауля он был никем. И от этого было немножко больно - потому что... потому что в Рауле, под его
маской безупречного блонди, было что-то... что-то живое, до чего хотелось дотронуться - и что не жгло и не
калечило, как у Ясона.

Но это были просто мечты, бредни, он никогда бы не додумался до такого, если бы не был ослаблен, так устал...
ему просто надо было немного отдохнуть...

Его имя... Рауль называл его имя. Что-то случилось? Ему нужно было ответить, но он не успел - внезапно сильные
пальцы Рауля сомкнулись на его предплечье и лицо блонди оказалось совсем близко.

Где кровь, подумал он... кажется, он испачкал обивку в машине, надо было об этом подумать заранее...

- Поворачивай, - приказал холодный голос Рауля. Он больше не видел лица блонди - и рука больше не
держала его.

Куда, хотел спросить Катце, но, кажется, у него не получилось. В салоне машины вдруг стало очень темно, и
он почувствовал, что падает. Он не знал, как он мог падать, ведь он сидел - но не мог остановить этого, пока
что-то не остановило его - и тогда ему стало хорошо и спокойно.

- Что с ним? - произнес Рауль, когда дверь наконец открылась и на пороге комнаты появился доктор. Мгновение
спустя Рауль прикусил язык - это звучало почти как будто его это волновало, как будто он провел эти полтора часа, расхаживая по гостинной и ожидая ответа. Что, в сущности, так и было. Он пытался работать, но срочных дел не
было, а несрочные не могли достаточно занять его ум, чтобы отвлечь. И когда он обнаружил, что перечитывает
один и тот же документ в третий раз, он просто погасил экран.

Но врачу совершенно не нужно было этого знать. Никому не нужно было.

- Состояние не опасное, - врач слегка потер переносицу. Выражение лица у него было немного усталым. Это
был незнакомый доктор, Рауль никогда раньше его не видел. - Сломаны два ребра, которые я зафиксировал, и, похоже, сотрясение мозга. Небольшое кровотечение, я наложил швы. Ну и конечно, множественные ушибы - хотя внутреннего кровотечения нет.

Кажется, он сказал это слишком торопливо - как будто его это беспокоило. А может быть, его это и могло
беспокоить, почему нет? Какое кому дело...

Ради Юпитер! Рауль оборвал свои судорожные мысли - он все делал только хуже. Острый взгляд врача на
мгновение остановился на нем, а потом погас.

- Да, - неизвестно, что он думал до этого - может быть, что Рауль сам это сделал. Конечно, внезапно пришло ему
в голову - он, наверное, видел - решил, что Катце его мебель... Хотя нет... Кстати, он ведь даже не знал, вызвал ли Юлиус врача для людей или для пэтов и мебели.

- Я не знаю, известно ли вам также... - кажется, врач немного поколебался, - что там было и сексуальное насилие.

- Что? - сперва ему показалось, что он ослышался. - Но ведь он...

- Я счел нужным провести тест на сексуально-трансмиссивные заболевания - результат отрицательный.

- Но он... - мысль, которая не давала ему покоя, снова вернулась. - Он ведь мебель...

Мебель не использовалась для секса - это была данность. Никто не дошел до такого извращения... Хотя...

- Я сделал ему укол, - спокойно продолжал врач, - он будет спать до утра. А завтра пусть примет вот эти таблетки.
И пусть дня через два-три обратится в клинику, чтобы ему сняли фиксирующую пленку с ребер.

Рауль отстраненно поблагодарил его, подписал счет. Кажется, Юлиус проводил доктора к дверям. Он все еще не
мог осмыслить того, что ему было сказано.

А что он думал? В тот момент, когда его пальцы мазнули по обивке машины и попали в кровь, он, кажется,
вообще перестал о чем-то думать. И хотя он отдавал осмысленные приказания, на самом деле разумного в них
ничего не было. Начиная с того, что он приказал сворачивать Дэмиену не к ближайшей клинике, где он мог бы
оставить Катце и где о нем бы позаботилсь, а к себе домой. Может быть, он просто растерялся... в это легче было поверить, чем в то, что он это делал - ради чего? Катце был ему никто, даже не его собственность - и верить в то,
что он старался в память Ясона тоже можно было только до определенного момента.

Ну вот, он получил то, что хотел. И нечего было теперь смотреть с таким ошарашенным видом, словно кто-то другой
в этом виноват.

Внезапный гнев охватил его - как в тот момент, когда он впервые увидел лицо Катце, изуродованное шрамом. Он
не мог объяснить причину этого гнева - и даже на кого он был направлен. На тех, кто сделал это - вне сомнения, в полиции? На Катце, который допустил, чтобы это с ним произошло? Или на себя?

Катце звонил ему утром, и губы у него еще не были разбиты, и в глазах не было этого загнанного выражения,
словно он хотел, чтобы все оставили его в покое, дали ему забиться в угол и зализывать раны. И Рауль отказал ему.
А когда он все же решил, что стоит это сделать - абсолютно спонтанно, просто сорвался с места, не давая себе задуматься... было уже поздно?

Это слишком походило на признание вины, и Раулю это не понравилось. Катце заслужил то, чтобы с ним грубо обращались в полиции - он все же был преступником, нарушителем закона.

Почему же Рауль чувствовал себя так, словно его собственные интересы были нарушены? Глупости, у него не было никакого интереса к Катце...

Тихой тенью в гостинную проскользнул Юлиус, поставил на стол чашку с травяным чаем - Рауль иногда пил его по вечерам. На этот раз он не просил.

Он пожал плечами - он не был голоден. Но это могло выглядеть так, как будто он слишком нервничал, чтобы есть... Рауль покачал головой, отвернулся - и скорее почувствовал, чем услыхал, как Юлиус вышел из комнаты.

Если бы с Юлиусом случилось что-то подобное - разве Рауль не имел бы права сердиться? Никто не имел права
портить его собственность. Но Катце... какое Рауль имел к нему отношение?

Как они посмели это сделать... Эта мысль оказалась настолько сильной, что заглушила все остальные. Как они
посмели сделать... это... Рауль почувствовал тошноту при этой мысли.

Как они это делали? Они раздели его? В какой позе? Сколько их было? Или только один? Получал ли он от этого удовольствие - он ведь кастрат, вряд ли кто-нибудь хотел его за все эти годы... Мысли неслись сплошным потоком,
и Рауль уже не мог остановить их, не мог поставить им преграду. Он знал, что это бесстыдные мысли, которые он
не должен был думать - но он не мог остановить себя. На несколько мгновений он потерял контроль.

А когда момент безрассудства прошел, ему стало страшно. Было ли так и у Ясона? Знал ли он это чувство, когда понимаешь, что делаешь губительные глупости - и все же делаешь их? Рауль всегда осуждал Ясона потому, что он делал то, от чего Раулю себя удавалось удержать. Но теперь, когда Ясона уже не было - и не перед кем было
кичиться своей приверженностью правилам - кажется, он понял, что это такое.

Нет, нет, это все было безумие. Рауль направился из гостинной по коридору - до самой двери, за которой, как
он знал, находился Катце. Он даже не колебался, толкнул дверь и вошел.

В спальне горела только лампа на тумбочке, отбрасывая круг оранжевого света на кровать и на лицо Катце. Он
спал - доктор сказал, он проспит до утра, вспомнил Рауль. Его лицо было спокойным, подумал Рауль - только очень усталым.

Свет лампы делал волосы Катце более темно-рыжими, а его лицо бледным - даже его губы были почти
бесцветными, с подсохшими трещинами на них. На этот раз челка не прикрывала половину его лицо, ничто не скрывало шрам.

Такое несовершенное лицо, подумал Рауль. Ну смотри же - ты это хотел увидеть? В течение стольких лет он практически избегал смотреть на Катце, из-за своего собственного смятения. Как это глупо. В нем ведь не было
ничего, что могло овладеть разумом Рауля на столько времени. Может быть, ему просто нужно было посмотреть
своим страхам в глаза?

Ничего же не было - только один раз Катце оказался рядом в тот момент, когда Рауль чувствовал себя уязвимым.
Никто не был в этом виноват - ни Рауль, ни Катце. И он мог забыть это, мог излечиться от этого.

Но даже в этот момент, повторяя себе это, Рауль знал, что это не так.

Наверное, в нем было что-то дефектное, что даже Юпитер пропустила на своих проверках, если он смотрел на
это лицо, которое было так далеко от совершенства блонди - и даже от деликатной прелести пэтов - Катце был
уже не мальчик, даже мало напоминал того Катце, которого тогда обнимал Рауль, черты стали жестче,
определеннее - смотрел и хотел дотронуться до него рукой, провести пальцами по слегка изогнутой брови, дотронуться до рассеченных губ.

Рауль протянул руку, но не сделал этого. Вместо этого он сжал край одеяла - и следующим движением потянул
его вниз.

Зрелище ошарашило его. Он не знал, чего ожидал. Вид Катце, с обвязанной грудью, показался ему невыносимо беззащитным. И темно-багровые синяки, которые покрывали почти все его тело, вызвали у него такую внезапную жалость, что стало трудно дышать.

Он не представлял, что все так плохо! Это было... это было чудовищно жестоко - на нем просто живого места
не было. Как он мог двигаться, разговаривать - ничем себя не выдавая?

Он не хотел, чтобы это случилось. Даже когда он сердился на Катце, думал, что тому пойдет на пользу усвоить некоторые уроки - он никогда не хотел, чтобы это было так. Когда он держал Катце, прижимая к себе, Катце
был сильным - хрупким, как все обычные люди - но сильным, горячим и гибким. Сейчас он выглядел как жертва
какого-то несчастного случая, со своими синеватыми губами и слабо подымающейся грудью.

Рауль внезапно почувствовал стыд за то, что он сделал - открыл его вот так, смотрел на него, когда он даже не
мог защитить себя. Его пах тоже был открыт, и Рауль впервые увидел его сжавшуюся, пустую мошонку и легкие
шрамы на том месте, где были убраны его яички. Конечно, он осматривал мебель и до этого, например, Юлиуса,
когда покупал его - и ничего в это не было - а на пэтов вообще все смотрели.

Но он уже отчаялся доказывать себе, как было правильно мыслить. Он не мог ничего поделать с собой - когда
речь шла о Катце.

Отчаянно Рауль признал, что то, что он собирался сделать, когда шел сюда - избавиться от своих демонов,
удовлетворив свое желание, доказав, что в Катце не было ничего особенного - не сработало.

Рауль оборвал опасную мысль, накрыл Катце одеялом и быстро вышел из комнаты.

Мягкий свет пробивался сквозь его веки. Несколько мгновений он просто тихо лежал, не вполне сознавая, в чем причина ощущения комфорта. Потом открыл глаза, и в сером свете, проникающем сквозь тяжелые шторы, увидел незнакомую спальню. Впрочем, обстановка ему что-то напомнила - дорогие вещи, изящные линии предметов, безупречное сочетание цветов. Такое он видел давно, в доме Ясона - и в этом не было ничего похожего на его собственную беспорядочно обставленную квартиру.

Конечно, не совсем стиль Ясона... Катце проснулся окончательно. Глупости, Ясон умер, а это... воспоминания
нахлынули на него: машина Рауля, внезапная слабость, далекий голос, называющий его имя - и холодные, профессиональные руки, ощупывающее его тело - чему он пытался сопротивляться, пытался подтянуть ноги, чтобы закрыть свой изуродованный пах - пока игла не вошла ему в вену и вместе с ней пришло спокойствие. Наконец он понял, отчего так хорошо себя чувствовал - у него ничего не болело.

Только дышать было тяжело - из-за пленки, понял он, дотронувшись до груди рукой - и все тело казалось немного застывшим. На него потратили действительно хорошие лекарства...

Он сел на постели, спустив ноги на пол. Сидеть все же было больно - но ничего похожего на вчерашнее. Дверь внезапно открылась, и Катце торопливо запахнул одеяло, закрываясь.

Это был просто мебель - мальчик лет восемнадцати, с вышколенным до полного отсутствия выражения тонким
лицом и длинными ресницами.

- Привет, - голос Катце прозвучал хрипло со сна.

- Доброе утро, - ответ был полностью нейтральным. Мебель даже не поднял глаз, подойдя к изголовью и поставив
на тумбочку поднос со стаканом воды и двумя таблетками. - Вам нужно принять это.

- Не вставайте. Я сейчас принесу вам завтрак.

Он обходится со мной как с гостем, с некоторым интересом подумал Катце. Обслуживал его, как будто Катце
родился полноправным жителем Танагуры, а не был выскочкой и бывшей мебелью, когда-то равным ему по положению. Хотя по каким-то неуловимым признакам Катце понял, что он знает. Может быть, они - мебель -
узнавали друг друга чутьем.

Он все же встал, нашел в ванной халат и надел его, потом снова лег. Странное чувство охватило его - как будто все было почти нереальным. Вчера он лежал в крови на холодном полу в камере, а сегодня он был в доме у Рауля - и о
нем очень хорошо позаботилсь, квалифицированный доктор. Лекарства были самые лучшие - сильные и без
побочных эффектов - немногие на Амой могли их позволить, он-то знал.

Вопрос был только, в чем тут дело. И ответа у Катце не было. Не было ни одной причины, о которой он знал,
почему Рауль бы привез его к себе домой, когда он потерял сознание - и так хорошо с ним обошелся. Если бы
это был Ясон, Катце бы еще понял - но Рауль... Рауль, кажется, вообще никогда не признавал его существование. Иногда Катце даже казалось, что он нарочно смотрит сквозь него; впрочем, многие блонди - да и просто жители Танагуры - смотрели так, словно ублюдков не существовало.

Впрочем, пока он не хотел так уж об этом думать - слишком наслаждался чувством ушедшей боли.

Дверь начала открываться, и Катце привычным жестом поправил волосы так, чтобы они закрывали щеку. Мебель осторожно поставил ему на кровать маленький столик для завтрака в постели. Кофе, тосты... это здорово - Катце
вдруг почувствовал, как голоден.

Сложив руки за спиной, мальчик остановился возле кровати.

- Мою одежду, - сказал Катце, смягчая слова улыбкой, которая осталась без ответа.

- Я знаю, - не добавив ни одного слова, он вышел.

Катце едва закончил есть, когда Юлиус вернулся, со стопкой одежды в руках. Это не была одежда Катце, но совершенно точно повторяла ее фасон или только немного отличалась по цвету. Наверное, его собственная одежда была безнадежно испоганена кровью, подумал Катце.

Ему удалось оборвать эту мысль, не думать дальше, но, умываясь, он все же почувствовал приступ острого
отвращения к себе, увидев свое отражение в зеркале. Не думать! О нем позаботились, зашили его - теперь все
можно было забыть - можно было вычеркнуть из памяти, каким предательским оказалось его тело, каким...
позорным. Он знал, что даже если сейчас ему кажется, что ему никогда не удастся избавиться от ощущения грязи,
это пройдет.

Знает ли Рауль, мелькнула мысль - а впрочем, с чего бы Рауля это волновало?

Он вышел из комнаты и направился вниз, прислушиваясь к тишине в доме. Юлиус сидел за маленьким столиком с какими-то счетами перед собой. Увидев Катце, он быстро поднялся на ноги.

Он был ниже Катце и, скорее, хрупкий - но что-то в его позе, даже при опущенных глазах, было вызывающим - настолько, что Катце подумал, не показалось ли это ему. Впрочем, если бы Юлиус хоть как-то проявил грубость,
Катце смог бы поставить его на место - ну а неуловимый язык тела... на это даже мебель имела право.

- Если вы хотите увидеть моего хозяина, - проговорил Юлиус, опережая вопрос Катце, - то его нет дома. Он
сказал, что будет поздно. Если вы хотите уйти, я вызову вам такси.

Впрочем, он и в самом деле хотел бы уйти. Он не был дома полтора суток и... о черт. Кажется, он ведь запер у
себя в квартире этого мальчишку. Конечно, замки там были не такие, чтобы не выбраться... да за это время Слайвер
мог бы уже вынести все, что хотел.

Впрочем, Катце почему-то не думал, что он так сделает. Хотя кто знает...

- Я пойду. Но я хотел бы оставить сообщение для твоего хозяина.

- Пожалуйста, - Юлиус проводил его к компьютеру.

Катце взглянул на клавиатуру, внезапно не зная, что бы он хотел написать. Блонди не нуждался в его
благодарности - и все же, что, кроме благодарности, он мог сказать? Он написал несколько фраз, которые, хотя
и не покрывали того, что Рауль для него сделал, все же были лучшее, что Катце мог придумать.

- Ваше такси. И таблетки. Их нужно принимать каждые четыре часа в течение двух дней, - Юлиус протянул ему упаковку. - И результаты тестов.

Ох. Катце взглянул на листочки, увидел отрицательный результат и почувствовал, что мучительно краснеет. Он
даже не подумал об этом... Впрочем, он тут же сказал себе, все к лучшему, теперь ему не нужно будет проверяться самому.

Мальчик смотрел мимо него. Катце пошел к выходу. Когда он уже был в коридоре, внезапный звук бьющегося
стекла заставил его оглянуться. Он достаточно отошел от комнаты - но в сложном лабиринте зеркал он вдруг
увидел отражение Юлиуса, стоящего на осколками разбитого стакана, с застывшим выражением ненависти и
обиды на лице.

В квартире кто-то был. Звук телевизора доносился из комнаты, а в коридоре стояли высокие ботинки со шнуровкой.
Ну конечно - не просто кто-то, а вполне определенный "попрыгунчик", которого Катце позапрошлой ночью
привел к себе. Он даже не знал, доволен ли он был тем, что Слайвер все еще был здесь. Катце редко допускал
кого-то к себе домой, предпочитая вести все дела в офисе или просто в квартирах, которые он снимал для этой
цели. Ему нравилось быть одному - а точнее, одному было быть удобнее; что еще имело значение, кроме
удобства?

Он вошел в комнату, и только тогда Слайвер услышал его, вскочил на ноги. Глаза у него были широкие и немного шальные, как будто в них все еще отражались дикого вида существа, за приключениями которых он наблюдал на экране.

Слайвер моргнул, торопливо выключил телевизор. Выражение лица у него было ужасно виноватым.

- Это... "Мутантики-пушистики"... я... я не знал, когда вы придете, а вас так долго не было...

Он стоял перед Катце, ковыряя пальцем босой ноги ковер и обхватив себя руками - и выглядел так, будто уже
смирился с тем, что ему попадет.

- Я это... - золотисто-карие глаза распахнулись еще шире - и вдруг что-то щелкнуло у него во взгляде. - Они вас отпустили?!

- Вообще-то да, - Катце усмехнулся, вытаскивая из пачки сигарету и закуривая. Слайвер продолжал таращиться
на него, а потом лицо у него вдруг стало испуганным, как у зайчонка.

Вовсе нет, хотел сказать Катце сердито. Взгляд мальчишки вдруг наполнились ужасом.

- Пожалуйста, простите, я не хотел... это из-за меня...

- Все в порядке, - Катце сказал это мягче, чем он обычно говорил - почти неожиданно для себя мягко - но
Слайвер, казалось, этого не заметил. Слова посыпались еще более торопливо, а в глазах у него заметалась
паника.

- Пожалуйста, я не виноват... я не думал... я не знал, что так получится...

Он боится, что я отомщу ему за это, подумал Катце.

- Я отплачу, - быстро проговорил Слайвер. - Вы сможете делать со мной все, что захотите - вам понравится...
Вы не думайте, пожалуйста, я многое умею... - он пытался звучать серьезно и убедительно, но губы у него
прыгали. Катце не мог на это смотреть.

- Прекрати. Ничего не случилось. И я ничего тебе не сделаю.

- Нет! Сколько раз ты можешь переспрашивать одни и те же вещи?

- Ладно, - Слайвер покорно кивнул - и вспомнил наконец, что Катце спросил его, как дела. - Ну это... тут
ничего не было. Никто не приходил. У вас тепло, - неожиданно добавил он. - И красиво.

Насчет красиво - это было ужасное преувеличение.

- Хорошо, - впрочем, Катце не держал дома ничего, что могло бы быть опасным.

- Только вот телефон все время звонил, а эта штука, - он кивнул на автоответчик, - только пикала.

Конечно. Катце взглянул на мерцающую лампочку. Переполнен. Сколько людей сразу хотят с ним поговорить -
а когда ему кто-то был нужен... Впрочем, чего это он жаловался?

- Я тогда стал отвечать - я вот, записал, кто звонил, - гордо проговорил Слайвер, протягивая листок. Катце
посмотрел на разбегающиеся в разные стороны, частично перевернутые буквы. - Понятно?

- Да, совершенно. Спасибо. Ты у меня секретарем поработал, - он сам не понял, почему это сказал - как будто
хотел сказать что-то приятное Слайверу. И что-то как будто шевельнулось в нем, когда он увидел, как лицо пацана осветилось.

- Я... - он покраснел. - Там в холодильнике, - и тут же обрадовался. - Там еще есть хлеб и немного молока -
и сыр - я могу сделать гренки.

Если учесть, что у Катце никогда не бывало запасов в холодильнике, парень действительно питался, как птенец.

- Нет, спасибо, я не хочу есть. Пойдем, я отвезу тебя домой.

- Что, прямо сейчас? - Слайвер смотрел на него почти недоверчиво.

Облегчение, мелькнувшее в глазах Слайвера, было почти больно видеть. Что ж, он готов был платить свои долги, подумал Катце, но это вряд ли делало его счастливым.

- Ты же здесь полтора дня просидел. К тому же на мои телефонные звонки отвечал - а это знаешь, какая работа.

Несколько минут спустя, обутый и снова закутанный в свою курточку, Слайвер стоял возле его машины, переминаясь
с ноги на ногу.

- Ой правда, мать меня, наверное, убьет, что меня так долго не было.

Кажется, это успокоило мальчишку - по крайней мере, все дорогу он жизнерадостно трещал, замолкая только
когда они проезжали мимо какой-либо особенно разукрашенной витрины.

- Когда-нибудь у меня будет вот такой байк! Мне пока некогда им заниматься, поэтому зачем он нужен, чтобы
ржавел? А потом я его себе заведу.

Не нужно было спрашивать, откуда он его возьмет - явно не купит.

- А вы были в Аквапарке, мистер Катце? Говорят, там горки высотой с дом - и такие ванны, где горячая вода бурлит.

Катце покачал головой, чем привел Слайвера в полное замешательство.

- Эх, если бы туда пускали без идентификационной карточки... но говорят, иногда туда можно с черного входа пробраться...

Он почти не заметил, как они въехали в Церес - пока Катце не снизил скорость.

Дом был трехэтажный, обшарпанный - такой, что, казалось, развалится от особо сильного порыва ветра. Но такие
дома выгляледи так же неустойчиво и когда Катце был маленьким - и все же стояли, на протяжении стольких лет. Слайвер бросился вверх по лестнице - Катце услышал торопливый стук его ботинок и последовал за ним.

Дверь на верхнем этаже осталась приокрытой. Он вошел; комната, отделенная от плиты только перегородкой - обычная планировка, из-за котрой вся квартира пропитывалась запахом кухни. На плите что-то шкворчало, в
комнате орал ребенок, и худая женщина, замотанная в теплый халат, трясла Слайвера за плечи.

- Ты где был? Ты где был? - ее срывающийся голос был тонким, как у девчонки - да она, наверное, и была совсем молодой, подумал Катце - женщины в Цересе впервые рожали в тринадцать и в четырнадцать лет - вот только
лицо у нее было уже изношенным. - Две ночи тебя не было!

Ее тощая рука взлетела и опустилась дважды. Пощечины были оглушительными. Катце покачал головой - ну вот, он
же обещал заступиться за Слайвера. Но уже в следующую минуту женщина прижимала к себе мальчишку, судорожно тиская его, а ее голос стал густым от слез.

- Ну что ты делаешь, Роми, как ты мог? Я же извелась вся, Томми вон плачет, не переставая, скучает без тебя...

Значит, у Слайвера было и другое имя. А малыш был явно еще слишком маленьким, чтобы скучать... но в этом ли
было дело?

- Ну мам, ну что ты, мам, - несколько секунд спустя Слайвер начал выкручиваться из ее объятий. - Я деньги принес!

Катце аккуратно положил несколько банкнот на столик в коридоре и тихо вышел.

Вдыхая холодный воздух, он задумчиво смотрел на дома вокруг - все одинаково серые и мрачные. Катце знал
этот вид, эти дома и улицы - за все те годы, что прошли с тех пор, ничего не забылось. Детские впечатления
самые прочные...

Он знал это место. Он не любил здесь бывать. Но раз уж ты здесь, напомнил он себе, то почему бы не сделать это.
Все равно когда-нибудь надо будет.

Всего несколько кварталов вниз по улице - и очередной безликий дом, и очередная лестница. Когда-то он надеялся, что наступит день, когда он больше никогда не придет сюда. Но он всегда приходил.

Дверь скрипнула, когда она толкнул ее - и голос из комнаты, казавшийся сонным, отозвался:

Этот дом имел свой собственный запах - такой стойкий, что ему казалось, он не может избавиться от этого запаха
даже после ухода. Нестерпимо сладкие духи, алкоголь и несвежая одежда. С этим запахом ничего нельзя было поделать. Если бы даже она переехала в другое место, этот запах последовал бы за ней. Впрочем, она не
соглашалась переезжать - в более приличный квартал, как он просил ее - вне всякого сомнения именно потому, что
он просил.

- Аа, liebe, - она приподнялась на кровати, улыбаясь, разводя руки как будто для объятия. Сигарета в янтарном мундшуке по-прежнему дымилась между ее пальцами. - Мой сын пришел... мой сын пришел меня навестить!

Он отступил назад, как будто боялся, что она действительно собиралась обнять его. Впрочем, конечно, нет - она
снова откинулась на подушки.

Ее лицо было покрыто толстым слоем косметики, несмотря на то, что она сказала, что никого не ждет сегодня. Ее
стиль не изменился за столько лет, внезапно подумал Катце; она все так же рисовала черные стрелки вокруг глаз, которые когда-то делали ее взгляд наивно распахнутым - и волосы у нее были все так же завиты крупными
локонами. Только ей уже было не... сколько же ей было лет? Наверное, под пятьдесят.

- Спасибо, сын! Спасибо, что не забываешь свою мать!

Надрыв в ее голосе заставил его поежиться. Ну что ж, он ведь ничего другого и не ожидал. Не было ни разу, чтобы
она не устраивала перед ним представление - когда бы он ни пришел.

Было бы лучше просто передать ей деньги через кого-нибудь, подумал Катце - как он иногда делал. Когда он не
видел ее... он мог почти любить ее, мог забыть, какой она была, и знать только, что она его мать - больше, чем
имели большинство уроженцев Цереса.

- Забирайте! Забирайте этого щенка, видеть его больше не могу! Перестань скулить, как ты мне надоел, -
вспомнился ее голос - последнее, что он от нее слышал, когда его увозили в интернат.

Но он ведь простил ее за это, правда? Он разыскал ее после того, как стал мебелью и нашел работу в доме Ясона -
и с тех пор не оставлял ее, помогал ей постоянно. Она ни в чем не нуждалась - по крайней мере, в последние годы
он давал ей столько денег, что она могла купить все, что угодно, на черном рынке.

Однако духи у нее были все те же... и дешевые сигареты.

- Ну же, мой мальчик, подойди поближе. Дай мне на тебя посмотреть! - у нее не было проблем со зрением, это
была просто игра, снова ее игра. - Красавец! И выглядишь совсем как мужчина. Кто не знает, тот и не догадается,
что у тебя там между ног не хватает.

Ну да, а вдруг он забыл об этом... нужно было напомнить.

- Вот, мама, - он положил пачку кредиток на тумбочку возле кровати.

- Деньги принес? - сладеньким голосом голосом произнесла она. Катце напрягся. Иногда она униженно начинала
его благодарить, называла спасителем и кормильцем. Что будет сегодня? - Откупаешься, значит? От матери откупаешься? Вот этим вот?

Ее тонкий палец с накрашенным длинным ногтем поддел банкноты, разбрасывая их веером.

- Ну что ж... если это твою совесть успокаивает, сынок... - ее интонации изменились, стали невыносимо холодными. - Сам-то ты в Танагуре живешь, жизнью наслаждаешься, в дорогих костюмах ходишь - а что твоя мать здесь
голодает да замерзает - это ничего.

Он знал, что не имело смысла спорить. Она заводила сама себя, ее голос сделался пронзительным, кликушеским. Наверное, старалась, чтобы слышали соседи, хотя в хорошие дни, он знал, она гордилась им перед ними,
рассказывала, какой он хороший сын.

Надо было просто переждать, пока она закончит свое представление. Катце поморщился от головной боли,
которая неожиданно вернулась. Стоило выпить пару таблеток из тех, что дал ему Юлиус, перед тем, как идти
сюда.

- Другой бы сын все бы отдал, чтобы для матери постараться, - продолжала она. - Другой бы сын все сделал,
чтобы мать из Цереса вытащить, в нормальном месте поселить...

Когда она сказала ему это впервые, Катце не нашелся, что ответить, только оправдывался: "Ты же понимаешь,
что я не могу... у меня нет такой власти..." Потом он перестал оправдываться; разве она сама этого не знала?
Ей просто нравилось это делать - нравилось видеть, как он теряется и не может смотреть ей в глаза. Ей все еще удавалось добраться до него - затронуть его глубоко внутри.

Он внезапно услышал свой собственный холодный голос, говорящий:

- Что? - она осеклась. Ее лицо сделалось, как у обиженного ребенка, с поджатыми губыми и беззащитным
взглядом. Он играл не по правилам!

Зачем он это спросил? Ему просто нужно было дождаться, пока она замолчит, и уйти. Он не хотел знать ответ, это
не имело значения...

- Детей? С чего бы я должна была это помнить? - она рассмеялась нервным, ненатуральным смехом - так, как
она смеялась перед мужчинами. - Я никогда не хотела рожать этих маленьких ублюдков. Это все мужики-сволочи,
им что - сунул-вынул - а мне рожать? Твой отец-подонок тоже таким был - ты весь в него пошел.

Иногда она говорила, что не знает, от кого его зачала, вспомнил Катце - как ей было выгодно, как она думала,
ему будет больнее. Только его это давно перестало волновать.

Это была просто комедия. Катце потер виски, пытаясь отогнать боль. Ему нужно было уйти, нужно было просто выбраться отсюда. Хватит, он выполнил свой долг, теперь можно будет не появляться здесь в течение нескольких месяцев...

- Четверо, - внезапно произнесла она спокойно. Катце вскинул голову, охваченный каким-то странным
чувством. - Ты второй был. Одного я родила до тебя - да он сразу умер. Тебя я дольше всех при себе держала.
Могла бы сразу в приют сдать - а я нет, не разрешала им тебя забрать. Любила тебя, заботилась - разве ты не
помнишь?

Он помнил - бусинки, переливающиеся на ее ладони в редких лучах солнца; помнил, как они шли куда-то по
улице и ее рука крепко сжимала его ладонь. Помнил старый самокат, который она принесла ему - подарок
соседей - и как мальчишка из другого дома отнял его, и Катце так плакал, что у него потекла кровь из носу, а
она сделала ему пудинг с изюмом, чтобы его утешить... У него были эти воспоминания - так много их - почему
же гораздо чаще он вспоминал ее ненавидящий голос, когда его запихивали в машину и увозили в приют? Он почувствовал стыд, такуй жгучий, что не мог поднять глаз на нее.

- Я тебя так не хотела отдавать - но они заставили, - продолжала она. - Это ведь правила такие, ничего с ними не поделаешь.

Перестань скулить, выродок... да заберите его...

- Следующего я сразу отдала, чтобы душу себе не травить - да и то, он родился только потому, что с абортом запоздала.

Знала ли она, что Тимми умер, подумал Катце. Скорее всего, нет - и он не собирался ей об этом говорить.

- А потом у меня еще этот был, со смешными глазами. Его я примерно до года держала, он уже ковылять начал.
Такой забавный был - все мои друзья с него угорали.

Значит, тот уже был не младенцем, когда его привезли в приют, со странным сожалением подумал Катце. Он
мог бы увидеть его - интересно, что бы он почувствовал, глядя на уже довольно большого мальчика, который,
наверное, ходил, может, и говорил что-нибудь... забавный был, сказала она...

- С какими смешными глазами? - машинально спросил он.

- А? - она, казалось, отвлеклась. - Да глаза у него были разного цвета, никогда такого не видела.

Он не заметил, как его рука дернулась, словно пытаясь заслониться от нее.

- У него были разные глаза - что ты еще от меня хочешь?

Конечно, это было не то. Он решительно отверг эту мысль. Да и что она помнила - она же сама сказала, что
ничего не помнит. Наверное, все придумала - не было никаких разных глаз, не могло было быть. Разные
глаза - это редкость, редко встречается...

- Ничего особенного он не представляет, - всплыл в памяти голос Ясона, - но разные глаза - это более-
менее интересно. Надо будет сказать Хэзаллу, что это специально выведенная порода.

- Как его звали? - прошептал Катце. Он собирался спросить это громко, но голос сел.

- Не помню, - на этот раз она, кажется, не притворялась. - Нет, не помню. Да и зачем?

Зачем это было ему? Чтобы после стольких лет, когда он пытался всеми силами отгородиться от своего
прошлого, оно было брошено ему в лицо?

Он так жалел, что вообще задал этот вопрос, что начал все это.

- Не хочу я никого помнить, - произнесла его мать. - Ты все равно мой любимый сын, liebe, всегда будешь
моим любимым сыном...

Она улыбнулась, касаясь его руки - и он вздрогнул, но не от того, что она коснулась его. Это было отвращение,
которое он испытывал к самому себе. Он повернулся и торопливо пошел к двери. Ее голос все еще звучал у
него в ушах, повторяя слова, который он не хотел слышать:

Он остановился возле машины, слегка опираясь рукой о капот. Внезапная слабость накатила так резко, что
несколько секунд он не мог пошевелиться; виски стали влажными от пота. Наконец Катце вынул сигареты,
сунул одну в рот. Привычный запах дыма принес облегчение. Он посмотрел на свои пальцы - рука не
дрожала.

Не было никаких причин, чтобы нервничать. На мгновение Катце почти показалось, что он может вычеркнуть
из памяти ее слова, поверить, что он никогда их не слышал. Один раз он уже сделал нечто подобное, отказался
признать, что у него есть брат - потому что любить его было слишком больно, а терять непереносимо.

Разве он не сможет еще раз сделать это: отказаться принять саму мысль об этом? Разве он не сможет забыть о
том, что сделал?

Смутное воспоминание о нахальном мальчишке из Цереса, пытающемся урвать кусок побольше, пришло к
нему. Мальчишка был самоуверенным и раздражающим, его хотелось поставить на место. Он так хотел
выбраться из Цереса, что был готов ради этого на все. И в конце концов проиграл - потому что другие игроки
были просто в другой весовой категории.

- Если ты хочешь утвердиться на этом рынке... тебе лучше запомнить имя Катце, - вспомнил он свой
собственный голос.

Но ведь это было просто... Да, это был просто мальчишка, совсем посторонний - и другую правду Катце
отказывался принимать. Лучше он забудет, что сказала его мать - он умел забывать, делал это очень хорошо.
Пройдет немного времени, и у него будут другие проблемы, другие вопросы, требующие решения.

Он сел в машину, повернул ключ и снова замер. Конечно, ему нужно было ехать домой. Но мысль о том, куда
он мог бы поехать, чтобы получить определенный ответ, была слишком отчетливой. Он уже не мог выкинуть
ее из головы.

Ты можешь все узнать... И в то же время он с определенностью приговоренного к смерти знал, что не хочет
знать.

Но, конечно, он поехал - это было недалеко - припарковался у дверей с табличкой "Интернат Кииру Майа".

Он бывал здесь за последние годы, по работе - и находил в этом даже какое-то мазохистское удовольствие.
Здесь все так мало поменялось - даже цвет стен был тем же; он помнил здесь все, помнил, что с ним делали,
что заставляли делать. И видеть, как воспитатели и директор - не те же самые, но все равно - пытались
угодить ему, потому что от него зависили поставки интернату, контакты с нужными лицами - это было...
утешительно.

- Чем могу служить? - директор, маленькая крыска в круглых очках, нервно потер руки. - Какие-то проблемы
с оплатой?

- Мне нужно посмотреть файлы воспитанников - девятнадцати-семнадцатилетней давности.

- Конечно, конечно, - он даже не спросил, зачем это нужно, всем своим видом демонстрируя
нерассуждающую услужливость.

Конечно, Катце мог спокойно перекачать эти сведения из дома. Но скорее всего, если бы он решил так, он
никогда бы этого не сделал. И к лучшему, сердито подумал он. Впрочем, было еще не поздно - пока
файлы загружались, еще было не поздно уйти.

Он открыл данные, скользил глазами по спискам воспитанников. Их было много, поймал он себя на мысли -
больше, чем ему казалось. Дети по-прежнему рождались в Цересе - для того, чтобы прожить жизнь так, как
Роми-Слайвер, как Гай и остальные. Единицам удавалось выбраться - как ему... как Рики... как...

Имя вдруг высветилось из списка, то самое, которое он боялся увидеть, надеялся, что не увидит.

"Килли Джонс. Мать Тереза Джонс. Отец неизвестен. Акцептирован в возрасте 1 год. Выпущен в возрасте 15
лет. Не рекомендован к дальнейшему развитию."

То есть, недостаточно покорен и/или сообразителен, чтобы стать мебелью.

Значит, когда Катце встречал его, ему было почти семнадцать... Что он делал после выпуска из интерната?
Интересно, это его мать дала ему это имя? Помнил ли он хоть что-нибудь о том, что было до интерната?

Нет, конечно, нет... Дурацкие вопросы - и ему вообще не нужно было их задавать - нужно было
контролировать себя, не дать мыслям овладеть им - о том, что он сидел в тех же классах, что и Катце, был
заперт в том же карцере, его так же наказывали...

В течение семнадцати лет его это не волновало, правда? Так с чего бы вдруг сейчас...

Он судорожно раскрошил в пальцах незажженную сигарету. Нельзя было думать - нельзя было даже
допускать этой мысли. О том, что все могло бы быть по-другому, если бы он знал, если бы тогда...

Он выключил компьютер торопливым, резким движением, вышел, не прощаясь. Тяжелая входная дверь
захлопнулась за ним. На мгновение он даже забыл, что приехал на машине, просто пошел куда-то вдоль по
улице, но почти сразу вспомнил, вернулся, тихо выругавшись.

Протянутая рука как будто хотела поймать несколько белых хлопьев на ладонь. Прозрачная стена
стеклянного купола казалась несуществующей, а размытые огни Эоса внизу совсем близкими, словно до них
можно было дотронуться.

- Я люблю снег. Чистый... чистый, как память... после корректировки... можно писать все, что угодно.

Длинные пальцы легко пробежали по резному стаканчику с подогретым вином, лаская серебристую поверхность.
Он откинул белую прядь, поднося вино к губам. На мгновение в темно-красной жидкости отразилось
совершенное лицо блонди, лишь слегка тронутое временем: тонкие лучики морщин возле глаз от частой улыбки.

Дверь открылась почти бесшумно, но он все же услышал, обернулся, увидел человека, спешащего к нему,
с опущенными глазами. Ему достаточно было одного взгляда на открытый ноутбук.

- Ну что ж, - произнес он, и улыбка, привычно раздвинув его губы, не коснулась глаз. - Так даже лучше. Значит,
теперь у нас есть средство управлять им. Он нам нужен... и мы сможем его использовать.