Автор: Воронцова Анна
Фандом: Ai no Kusabi
Pairing: Гай/Катце

Summary: Этот рассказ посвящается Juxian Tang, именно ее произведения по Кусаби вдохновили меня идеей создания фанфика. Опять же, фантазии на тему того, что произошло после трагических событий основной истории.

ЧАСТЬ 1

Образы и обрывки мыслей... Церес и Катце... Город и человек, который живет в нем, который поднимается над ним и видит все, бредущий сейчас по темных стылым улицам, ничем не примечательным, не отличающимся одна от другой. Ветер пытается согнуть его или хотя бы вырвать из ладони воротник пальто, в который вцепились бледные, чуть с желтизной, длинные пальцы... И все внутри свистит, скрипит и плачет, как этот ветер. Как будто скулит побитая собака... Холодный, пронзающий ветер. В носу свербит, и хочется чихнуть.

Одиночество... Это слово давит непомерным грузом, это чувство сжимает тисками, точно так же, как этот город. В стеклянных витринах отражается этот потерянный взгляд из-под густой рыжей челки. Гулкие молоточки колотятся в висках... Дикое напряжение и усталость... Уже который день, уже много дней, с тех самых пор... Ради чего?

Грустные громады домов, нелепое обрамление темных безликих улиц, пронзительный душераздирающий визг тормозов... Мусор, гоняемый ветром по воздуху, как конфетти этого города, не знающего праздников... Церес... проклятье и тюрьма, которое целиком принадлежит его власти, давит на него, сжимает грудь, замедляет дыхание...

Зловонное дыхание узких улиц, непроглядная темнота подворотен... Что там скрывается? Больше, чем хотелось бы знать...

Город, который его тяготит. Город, который ему принадлежит...

Грустная усмешка. Когда-то он стремился к этому очень сильно, но теперь собственная значимость, собственное влияние на этот город стали тяжелой ношей и обузой. А ведь теперь фактически он тайный и неоспоримый правитель всего Цереса. Но собственное власть уже не приносит радости и былого удовлетворения, словно потерялся смысл, ради которого стоило куда-то стремиться, чего-то добиваться... пустое... суета... И ничего не радует, не тянет.

Высокая, долговязая, чуть сутулая фигура, потерянный одинокий взгляд, который в мгновение ока наполняется силой и решимостью, никто не видит его слабость, не должен видеть, он не позволит. Катце... он всегда одинок, всегда неприступен. А с тех самых пор, когда разрушительный взрыв оборвал и часть его жизни, в нем что-то надломилось. И в блуждающие мысли все чаще закрадывается смертельная тоска... Что же дальше?...

Два взгляда полные ненависти пересеклись... Он одинок, но не один. С того самого дня в Дана Бан, с того самого трагического дня их что-то связывает... крепкая, неразрывная ниточка. Она появилась с тех самых пор, как он тащил Гая на себе, вместо того, чтобы бросить его там или остаться самому, они уже не два отдельных человека... Теперь у них есть много общего, и Катце с иронией и грустью был вынужден это признать. Куда деться от этой правды? Разве можно скрыть ее от себя? Только не от себя. Он это понимает. Они похожи, их многое связывает после того дня. Та же самая боль и тоска в глазах - чувство потери оставило на них огромный след, выжженный, как клеймо, на душе. И ненависть... спокойное, как газовое синеватое пламя, но глубокое состояние огромной ненависти друг к другу, которая выливается в такие вот мрачные тяжелые взгляды. Свинец и сталь, острие и блеск...

Катце хорошо помнил Гая тогда, в тот самый трагический день, как он был сломлен и раздавлен своей болью и осознанием фатальной, непоправимой ошибки, к которой привела его же собственная глупость, или безрассудство, или ревность... что бы это ни было, это нисколько не облегчало его чувство вины и осуждение Катце. Хотя, Катце никогда ничего не сказал бы ему. Он переживал все глубоко внутри себя. Еще не хватало того, чтобы открыть свою боль этому монгрелу... Достаточно того, что творилось у него внутри...

-Ты ненавидишь меня? - спросил тогда Гай, беспомощно посмотрев на Катце. Он стоял на коленях, бессильно сжавшись, хватая здоровой рукой землю, будто пытаясь что-то найти или предотвратить, а раненую руку прижимал к груди... Он выглядел таким беспомощным, на его лице было написано такое страдание, что могло разжалобить кого угодно. Но не Катце... Ему не было жалко Гая, никогда... И тем более не теперь... Глупое, ненужное унижающее чувство... По крайней мере, его он к Гаю не питал.

-Нет, я не ненавижу тебя, - ледяным голосом проговорил Катце, с трудом подавляя ярость и отвращение к этому жалкому человеку, - я тебя презираю... Ты ничтожество... посмотри, что ты сделал, ты сам все разрушил...

Слова Катце были справедливы и явились для Гая правдивым укором, но, несмотря на осознание своей непоправимой ошибки, он не мог принять такие обвинения от Катце. Он не потерпит ничего, что кидают так ядовито в его адрес.

-Да кто ты такой, чтобы презирать меня? Я свободный человек, у которого есть гордость... А ты, - Гай презрительно сплюнул, - прислужник Блонди... Продался им с потрохами и большой радостью...

Катце с тоской смотрел на Гая. Почему это не он погиб? Этот вопрос приносил еще большую муку, как и другие бессмысленные вопросы... И тут же возникал холодный вихрь сожаления, пустого и глупого... Как нелепо... А почему он сам не погиб вместо Рики? Что это было? Чувство самосохранения, страх? За что он держался, ради чего прятался? Так это страх? Или благородство, которое позволило дать Рики умереть рядом с любимым? Тогда это казалось правильным... Но теперь Катце жалел, что не отдал этого чертового Гая Рики и позволил тому остаться с Ясоном. Это он должен был быть рядом с ним... Катце только с болью усмехался... Он смалодушничал, так же, как и Гай. Он струсил... Только Гаю хватило безрассудства и безумия бороться за то, что считал своим... А вот Катце как всегда остался в стороне. Как всегда один... Сожаления, сожаления, куда от них деваться? Тогда не хватило смелости и сил, а теперь их приходится доставать откуда угодно, из потаенных резервов души, чтобы вынести боль этой проклятой реальности, пугающую пустоту сегодняшнего дня.

И все-таки это чувство не проходило. Чувство того, что они связаны с Гаем после того дня... Связаны так сильно, что уже не могу считать себя одинокими. Катце горько усмехнулся. Вряд ли это то, чего он хотел. Убить, заглушить это в себе? Возможно ли, нужно ли?

У них были причины для взаимной неприязни. Гай презирал Катце не от того, что тот был бывшей мебелью, как относились к нему все другие. Напротив, он даже питал уважение к Катце за то, что тот сумел добиться столь многого, стать влиятельным, важным человеком в Цересе, с которым приходилось считаться. Кому из их бы хватило воли добиться таких высот, доказать, что ты действительно из себя что-то представляешь? Но Катце мог бы быть свободным, а вместо этого по собственной воле стал жалким ничтожеством, которое прислуживает Блонди... Для необузданной свободолюбивой натуры Гая не было более жалкого примера собственного падения... Словно он забывал, что было с Рики. Сейчас он видел только промахи Катце и не упускал случая его в этом упрекнуть.

Но Катце презирал Гая не меньше, и так же не по причине происхождения Гая, он видел в нем не монгрела, а сумасшедшего, и ненавидел за это, за его слабость, за его безумие, из-за которого погиб не только Ясон, но и Рики - человек, который был Гаю дорог. И вот этого не искупить ничем. Они оба что-то потеряли. Возможно, Гай как-то это пережил... Вот бы знать...

И все же в безответной тишине и равнодушии города, где никому не было дела до Катце, который, сколько бы ни добился в жизни, для многих оставался всего лишь бывшей мебелью Ясона Минка, это не было пустым. Эти чувства Гая были для него хоть чем-то. Единственная соломинка, за которую можно уцепиться, тонкая ниточка... По крайней мере, жизнь казалась заполненной хотя бы этим, поскольку после смерти Ясона, в ней образовалась мучительная пустота, которую Катце никак не мог восполнить. Потеря была настолько велика, она вырвала из него столько горечи, что он бы мог уверенно сказать - в Дана Бан вместе с теми любовниками умерла и часть его самого. И теперь оставались только горькие сожаления, что у него не хватило смелости остаться там и умереть... Да, он проиграл, оставшись. И всем, за что он мог цепляться, как ни странно был Гай...

И была еще работа на Рауля, которая не приносила ему ни радости, ни былого удовлетворения как тогда, когда он работал на Ясона...

Вглядываясь в это холодное и красивое лицо Блонди, Катце пытался отыскать хоть какой-то признак эмоций, но тщетно. Бездушный слепок совершенства, изваянный таким же бездушным, но, безусловно, умелым мастером. Однако Катце видел многое, гораздо больше, чем того хотелось Раулю. После смерти Ясона они оба оказались растерянными, пораженными ситуацией. Катце не знал, испытывал ли Рауль какое-то чувство потери, сожаление, был ли вообще Ясон его другом... Однако, Рауль нуждался в нем больше, чем мог допустить. И в этом ему пришлось признаться, прибегнув к услугам Катце. Рауль прекрасно знал, каким влиянием пользовался этот человек в Цересе, и не только на черном рынке, как к нему относился Ясон. Практически, Катце был правой рукой Ясона, он следил за безопасностью, знал обо всем, что там происходило, во всем Мидасе, во всей Танагуре, его голова, словно мощный компьютер, вмещала множество сведений обо всем, и Рауль нуждался в его знаниях, в его опыте. Став так неожиданно и непредвиденно Верховным Консулом Танугуры Рауль внезапно ощутил себя неумелым мальчишкой. Он был Блонди до мозга костей, всегда уверенный, всегда поступающий правильно. Но ему не хватало решимости Ясона, в делах он действовал осторожно, чуть ли не на ощупь. Но когда проблемы требовали решительного вмешательства, то он чувствовал себя растерянно. Гордость не позволяла этого признавать, но упрямые факты твердили об ином. И пришлось, крепя сердце, обратиться за помощью к незаменимому Катце. К тому же в Катце словно сохранился и опыт работы Ясона, и его стиль, и его неуловимый, но безошибочно определимый подход ко всему. Поступившись своей личной гордостью, во имя блага своей планеты Рауль наделил Катце еще большей властью, приблизив к себе сильнее. Мыслимое ли дело? Это он-то, Блонди?... Катце знал, как невыносима для Рауля эта мысль - вообще считаться с бывшей мебелью, а уж тем более делать своей правой рукой. Это вносило легкий привкус самодовольства.

Рауль решился на это только от того, что когда так делал Ясон, это принесло только пользу. С Катце он не боялся рискнуть, ожидая провала. Однако все было не так уж радужно. Рауль надеялся, что когда Катце перестанет быть нужен, он его спокойненько уберет, возможно, даже навсегда. Так легко для Блонди просто сделать так, чтобы человека больше не было, даже такого влиятельного, как Катце. Когда ты наделен такой властью, подобные вещи уже не кажутся чем-то сложным. Катце прекрасно знал об этих планах Рауля. Он был слишком проницателен и подозрителен, он слишком хорошо изучил Блонди, чтобы сразу же разгадать намерения Рауля. Но если ему удалось обманывать Ясона, и довольно продолжительное время, это удастся и с Раулем, который не обладал такой хваткой и гибкостью, как Минк. Рауль был немного костным и нерешительным, пряча эти качества под исполнительной педантичностью. Он не знал, что перехитрил сам себя, связавшись с Катце и замыслив что-то против него. К тому времени, как Верховный Консул решит, что больше не нуждается в услугах бывшей мебели, Катце достаточно укрепит и обезопасит свое положение. И Рауль ничего не сможет сделать с тем, что власть Катце в Мидасе растет день ото дня. Тылы будут прикрыты надежно. К тому же Катце знает столько, что просто опасно переходить ему дорогу, даже если это делает Блонди... У него есть свои секреты...

Катце не удивлялся, что Рауль приглашал его для личных бесед. В этом был определенный смысл, больший, чем в электронной связи. Личный контакт не позволял упустить того, что Рауль хотел продемонстрировать. Казалось, что тот пытается своим присутствием подавить Катце, поставить его на место, проявив все свое величие, выявив во всем блеске полноту его власти. Но под этой маской Катце очень часто видел неуверенного и растерянного мальчишку, прячущего все возникающие сомнения под маской совершенного лица, обрамленного прядями золотых волос...

В который раз Катце поражался красоте Блонди. Невероятная, нечеловеческая, ослепляющая всякое воображения. Только маниакальный или беспристрастный разум в стремлении к полному совершенству мог создать подобное. Пожалуй, с эстетической точки зрения Рауль был даже красивее Ясона. Но это была отталкивающая неживая красоты, искусственная, как статуя. Живыми, но холодными, были только глаза, в которых смешивалось столько истинных и ложных чувств, что было очень сложно понимать намерения Рауля. И все-таки он больше напоминал машину, нежели человека, в этом Катце убедился. Идеальный генетически созданный и запрограммированный организм. Он отвечал всем требованиям Юпитер. И по глазам Рауля Катце видел, что этот ее не подведет. Он даже не допускает мысли, что можно пойти против ее воли. Не дает сбоев... Как это сделал Ясон... Да, Ясон был совсем другим. Несовершенным, как Блонди... Он был живым, хотя всегда прятался под холодной маской собственной непогрешимости. Но с появлением Рики это становилось все сложнее, чувства и эмоции пытались прорваться наружу, сквозь идеальную и невозмутимую оболочку. Совершенный образ рассыпался в прах. И Катце был свидетелем этой эволюции, наблюдая за всеми тончайшими переливами эмоций, отражавшихся в лице Ясона, которые он и не пытался скрыть, когда Катце вез его к Рики. Он часто мог наблюдать эти выражения и эти перемены, и Катце знал, что был прав. Да, это несомненно - Ясон был несовершенен, как Блонди. Он умел чувствовать... Пожалуй, этот высший Блонди был человечнее многих других. Уже за одно это Катце был благодарен Рики...

-Я позвал тебя по одному очень важному делу, - ровным голосом произнес Рауль.

Этот холодный звук чуть нарушил ровное колебание воздуха, ровно настолько, чтобы выразить заложенную в нем власть и добавить еще толику самоуверенности. Ее становится с каждый разом все больше, отмечал Катце. Рауль растет, учится...

Он как всегда встречал Катце в глубоком кресле с бокалом вина. Катце всегда задавался мыслью, он пьет вино, потому что получает от этого удовольствие или это просто попытка спрятаться за бокалом, чтобы собеседник не разгадал твоих истинных намерений. Эта загадка так и осталась неразрешимой и с Ясоном. Просто пустой и ненужный вопрос, маленькое отвлечение.

-Более неотложные дела отвлекли меня от решения этого вопроса, - продолжал возвещать Рауль, не отрывая взгляда, он смотрел на Катце, но тому казалось, что этот взгляд проходит сквозь него, как через пустоту, - однако это дело представляется мне крайне важным.

Катце выразил на лице полное внимание и заинтересованность, но когда Рауль произнес следующие слова, его заинтересованность стала настоящей.

-Я говорю о смерти Ясона.

Катце резко напрягся, тело почти зазвенело, как струна. Должно быть ему показалось, что в голосе Рауля что-то дрогнуло при упоминании его имени. Но тут же он усомнился, посмотрев на безучастное лицо Рауля. Ясон был для него соратником, непосредственным начальником, но вряд ли другом. Что могло дрогнуть в душе совершенного, не знающего ошибок и сомнений Блонди? Ровным счетом ничего, смешно и предположить...

-Смерть Верховного Консула осталась без внимания. Расследования так и не было проведено, реальный виновник так и не был наказан. Я имею в виду, что нужно найти человека, которой это сделал. Ты ведь знаешь его? - Рауль испытующе посмотрел на Катце.

Тот понимал, как Раулю неприятно касаться этой истории, в которой замешаны монгрелы, с одним из которых у Ясона была связь. Рауль предпочитал просто не думать о таких вещах. Отмахнуться, забыть этот досадный промах одного из Блонди, могущий кинуть тень на них всех. Чем меньше об этой истории вспоминают, тем лучше. Но вспоминать все же приходилось, как бы Рауль не откладывал этот вопрос на потом.

Катце удивлялся, для чего Рауль хочет найти Гая - отомстить? Но тут же он отмел эту мысль. Это неконтролируемое и совершенно нерациональное чувство не было присуще Блонди. Сказать по правде, даже самому Катце не приходила в голову такая мысль о мести. Ведь и он осознавал всю нелепость, бесполезность подобного поступка.

-Я говорю о справедливости, о наказании. Виновник не должен его избежать.

Ну конечно, всего лишь назидание. Поднявший руку на Блонди, а тем более послуживший причиной его смерти, этот человек не имеет права разгуливать по земле.

-Ты должен найти его и наказать, - Рауль холодно улыбнулся.

Катце выругался про себя. Этому человеку было известно многое о привязанности Катце к Ясону, в которой были не только деловые отношения. Слабое место Катце, неприкрытый тыл. Это могло сыграть с ним злую шутку. Нехорошо, что Рауль знает об этом.

-Я полагаю, у тебя есть достаточно причин, чтобы ненавидеть этого человека и желать его смерти, - почти с иронией произнес Рауль.

"Да что ты знаешь об этом, Блонди?" - произнес про себя Катце. Ему хотелось скрежетать зубами от досады.

-В этом вопросе я полностью доверяю тебе, и ты можешь использовать любые полномочия, Катце, - еще раз холодный тон Рауля показал, как он не желает лично касаться этого вопроса.

Да, у него были причины для мести, но также у него было достаточно власти, чтобы отомстить Гаю еще раньше, и для этого вовсе не требовалось официальное разрешение Рауля. Но он этого не сделал. Почему? Возможно, потому что если Гая не будет, то и в жизни Катце больше не будет ничего. Исчезнет то единственное, что ее заполняло - ненависть к Гаю.

Одной рукой Гай завязал на поясе полотенце, выходя из душа. Это было неудобно, особенно в первое время, но постепенно он стал привыкать обходиться одной рукою, как и терпеть боль во второй, не существующей. Эта боль терзала его невидимыми зубами, от нее не было никакого средства спасения, но Гай не лез на стенку. Он был сильным, он терпел. "Ничего, скоро все поправится, - подумал он, - ребята обещали, все будет, как надо..."

Когда Гай вошел в комнату, он сразу же почувствовал неладное... Ощущение чего-то постороннего витало в комнате, как ясно различимый запах... Запах чужих сигарет...

Катце... Он стоял в темноте комнаты и сосредоточенно курил. Его высокую фигуру скрадывал полумрак небольшого помещения, сглаживая контуры его тела, лишь редкие огни отсвечивали на рыжих волосах, зловеще горел кончик сигареты, зажигая глаза, теряя остальное лицо в мягкой темноте. Гай даже вздрогнул от неожиданности, хотя он не был трусом и вовсе не боялся Катце, но его появление заставило насторожиться, вызвав волнение и то, что принято называть предчувствием, но это всего лишь субъективная оценка происходящего и вполне логичное предположение развития событий. Катце не придет просто так, у него всегда есть какая-то причина. И Гая волновало не столько, как Катце попал сюда, как то, с какой целью он сюда пришел. Неподвижная фигура в темноте встрепенулась и чуть подалась вперед, выступая за границы властвования темноты.

Катце посмотрел на Гая, прищурив глаза. Он резко выделялся на фоне убогой, грязной обстановки. Молодой красивый мужчина. Он казался здоровым и полным сил, даже не смотря на свое увечье. Обрубок руки не казался чем-то отвратительным и отталкивающим. Сильное смуглое тело было покрыто каплями воды, мокрые длинные волосы облепили плечи. Все в нем дышало жизнью, едва сдерживаемой энергией, которой он был наполнен до отказа, что уже сыграло с ним злую шутку, со всеми ними...

Гай ответно прищурился, вглядываясь в очертание фигуры Катце. Ему казалось, что темнота подчиняется желанием рыжеволосого человека, нарочно скрывая его так, чтобы дать преимущество и поставить собеседника в тупик. Гай не видел выражения лица Катце, а вот тот видел его прекрасно. Еще и это прибавило неопределенной нервозности к состоянию Гая, которую он пытался подавить гневом.

-Что ты здесь делаешь? - спросил он презрительно.

-У меня есть распоряжения на твой счет, - невозмутимо ответил Катце.

Он окончательно вышел из тени, покрывавшей его, как маскировочная одежда, и приблизился к Гаю.

-Пришел арестовать меня, - усмехнулся тот, - ну попробуй. Мерзкая шавка Блонди.

Он резко плюнул на пол. Глаза Гая яростно сверкнули от кипевших в нем чувств. Он отвернулся и отошел к старому холодильнику. Глядя на него, Катце думал, что он похож на дикого зверя. Затаившегося перед прыжком хищника...

"Интересно, удалось бы Блонди его приручить", - внезапно подумал он. Но тут же решил, что вряд ли. Не от того, что Гай был более сильным и дерзким чем Рики. Нет, Рики тоже был гордым и необузданным. Но еще он был сильным, но не только физически, а душевно. И именно эта сила, внутренняя, отличала его от Гая. У него был сильный независимый характер, и только это позволило ему принять самое сложное решение, поступив так, как он поступил, став петом, нарушить собственные правила и предубеждения, которых у монгрелов не меньше, чем у Блонди. А Гаю бы просто не хватило смелости поступить так, как Рики. "Так же и Рауль боится действовать, как Ясон", - вдруг подумал Катце.

-Да, ты можешь ненавидеть меня, - холодно произнес он, - можешь презирать. Но ты не менее жалок, чем я. Твоя собственная глупость довела тебя до того, что ты убил не только Ясона, но и Рики. Это был трусливый поступок...

Гай презрительно скривился.

-И ты ненавидишь меня из-за того, что я убил твоего любимого Блонди? - тихо прошипел он.

Катце вспыхнул от гнева. Он ненавидел себя за то, что так многим довелось увидеть его слабость. Он был так открыт в своем служении Ясону, что теперь это стало его уязвимым местом. Но он, как обычно, спрятался под маской равнодушия и невозмутимости - этому он хорошо научился у Блонди, сделал вид, что его ничто не трогает, он выше того, что думают о нем другие люди.

Но незаметно для него самого на лице Катце промелькнуло выражение громадной душевной боли, что заставило всколыхнуться и зачерствевшие чувства Гая, сердце которого дрогнуло, вызывал неуместную эмоциональность.

-Я не виноват, что Рики погиб, - еще тише, севшим голосом, произнес Гай, в его словах явственно послышались нотки боли, - я этого не хотел...

-Ты пойдешь со мной, - с трудом заставив звучать голос ровно, произнес Катце.

Он хотел оставаться безучастным и равнодушным, но его вновь поразила их общность с Гаем, их схожая боль, горечь потери, одинаково отравляющая им существования и делая их ближе...

-Черта с два, - раздалось в ответ. Теперь в голосе послышалась холодная и гордая ярость.

Катце только вздрогнул от внезапной перемены настроения Гая.

И внезапно этот дикий зверь кинулся на него. Гай повалил Катце на пол, придавливая его грудь единственной рукой. Катце понял, что Гай гораздо сильнее, чем он предполагал. Его словно придавило огромным булыжником, сильное тело и горящий яростный взгляд приковали Катце к полу.

-Попробуй, возьми меня голыми руками, - усмехнулся Гай, - из-за твоего проклятого Блонди я лишился руки, но я еще кое-чего стою, - его глаза блестели не просто гневом, а бешенством.

Но, несмотря на невероятную силу Гая, Катце понимал, что тот не способен его удерживать слишком долго. Даже такая сила не может быть неиссякаемой.

-Я тоже кое-чего стою, - прошипел он, глядя в сверкающие глаза Гая.

И тот понял, что Катце прав. Он не беспомощная жалкая бывшая мебель, он сильный волевой человек, который сумел добиться столь многого лишь собственными усилиями и упорством. Нельзя недооценивать Катце, который не производит впечатления опасного человека, но несомненно, таковы является.

-Скажи мне, что ты это делаешь ради мести, - вдруг тихим голосом попросил Гай, - а не потому, что тебе приказал этот Блонди. Тогда я, по крайней мере, смогу тебя уважать...

В этих словах было не столько просьбы, сколько воззвания к покаянию, словно это Катце был виновен во всех бедах, как заблудший грешник, и только так он мог обелить себя в глазах Гая. Это унизило и разозлило его.

Катце загорелся не меньше, чем Гай. Его бесила самоуверенность этого монгрела, хотелось поставить его на место. Он не позволит этому самонадеянному ублюдку диктовать ему, что делать. Он сам решает все, что связано с собственным чувством вины, и никого не намерен впускать в столь частную сторону своей жизни.

Он молниеносно вывернулся, выпростав себя из под тяжелого тела, и прижал Гая к полу так, что теперь тот оказался под ним.

-Мне плевать на то, что ты думаешь обо мне, - прошипел Катце, глядя на Гая сверху вниз. От борьбы лицо его раскраснелось, а дыхание часто вырывалось из приоткрытого рта. Грудь Гая так же ритмично и часто опадала и поднималась. Капли воды на теле высохли от жаркой борьбы, но остался запах сильного тела и исходившей от него угрозы. Катце принимал это, как вызов. Его глаза блестели так же ярко, рыжая длинная челка упала на лицо Гая. Они смотрели друг на друга, не отрываясь, словно приковываясь к взгляду, теряя в нем то, что только что произошло, то, что толкнуло их к борьбе. Во взглядах появилось нечто совсем иное, странное и непонятное, но неудержимое. Оно увеличивалось и приближалось, как внезапный смерч, который ничто не в силах остановить...

Их взаимное чувство ненависти было настолько сильным и неукротимым, но в тоже время настолько похожим, что почти роднило их. И не могло не зажечь эту искру, которая в следующий миг пробежала через их тела. Искра превратилась в костер, в настоящий очистительный костер, в котором сгорели все мысли, все упреки, но возродилось очень сильное, то ли чувство, то ли потребность...

Почти одновременно их губы накинулись друг на друга в голодном пожирающем поцелуе...

Он продолжался несколько мгновений. Гаю казалось, что он не может остановиться. Чем сильнее он целовал Катце, тем больше в голове полыхал красный огонь, от которого тело наливалось еще большим жаром. Это было прекрасное ощущение, настолько живое и сильное, что вовсе не хотелось расставаться с ним, ради возвращения к мрачной действительности.

А Катце вообще ничего не соображал. Впервые он позволил голосу разума затихнуть и позволить другому голосу, голосу тела, незнакомому, но такому притягательному, вести его. Только то, что это давящее чувство пустоты, преследовавшее его постоянно, отступило, заставляя его отдаваться этому нелепому и странному, но такому дурманящему поцелую, уже стоило его благоразумия. Он почувствовал, как рука Гая неловко и поспешно пытается расстегнуть пуговицы на его пиджаке. И он не сделал ничего, чтобы помешать Гаю. Зачем? Что будет, если он его остановит? Все кончится? Все кончится рано или поздно, так пускай будет хоть что-то перед этим. Что-то, чем можно будет заполнить тишину и одиночество, вместо обреченных раздумий и горьких воспоминаний. Пусть Катце поступал так, как не должен был, импульсивно и необдуманно, чего никогда не позволял себе. Но сейчас этот необдуманный и внезапный порыв был прекрасен, и он решил, будь, что будет, но потом, а сейчас он не пытался остановить Гая. Только продолжал страстно целовать его, задыхаясь.

Сняв порывисто и нетерпеливо с него пиджак, Гай заставил Катце вновь покорно лечь на пол, и сам лег сверху, снова целуя его, поглощая дрожащие губы. Он никогда не чувствовал такой жадности, такого слепого желания. Потому что прежде ярость не предшествовала любви, и безумие не кидало его в чужие объятия. От того и было слаще сейчас осознавать свою полную беспомощность перед этим чувством, и как оно было замечательно!... Гай всегда мог точно сказать, что ему нравится, а что нет, не ходя вокруг да около. Но вот сейчас с Катце все было более противоречиво, но удивительно. Гай не хотел ничего останавливать. И ему было все равно, что Катце тот, кто он есть. Это был просто Катце. И он хотел его...

-Постой, - сказал Катце, положив руку на грудь Гаю. Жест, заставивший его стыло замереть.

-Что? - глаза Гая распахнулись, в них появились разочарование и досада, - не хочешь?

Он не мог поверить. Ему казалось, что то вожделение, которое душит и сжигает его тело, захватило Катце так же сильно, как и его самого. Он не мог поверить, что Катце, так охотно и страстно отвечающий на его поцелуи, может отказаться, повернуть все вспять.

-Я не могу, - беспомощно прошептал Катце, ощущая невыразимый стыд и беспомощность.

Сейчас он больше всего ненавидел и проклинал то, что он есть такое на самом деле...

-Почему? - удивился Гай, и тут же его пронзило понимание, кто такой Катце - мебель, - что, совсем? - спросил он с досадой, словно стыдясь своей полноценности рядом с ущербностью Катце.

Ему хотелось разделить вместе все, как они делили ненависть и горе, так и теперь должны делить страсть и удовольствие. И Катце был готов к этому. Почему же так вышло, что ничего не возможно? Это убивало Гая.

Ему как будто передалось это потерянное выражение Катце, противоречивое чувство - хочет, но не может. Холодно передернуло, потянуло пустотой и грозившим разрушением того, чего он сейчас так ждал...

Катце только пожал плечами и отвернулся. Он ничего не мог сказать с уверенностью. Ему определенно нравились пылкие поцелуи Гая, он наслаждался ощущением тяжести его тела, давившего на него сверху, ему нравились страсть и нетерпение Гая, и то, что он, именно он - Катце, вызывал эти чувства. Это создавало ощущение единства, равенства, необходимости другому человеку, жажду разделить с ним все эмоции. Но он боялся разочаровать Гая. Да, когда-то давно у Катце был секс, но он уже и не помнил на что похоже состояние возбуждения, похоже ли оно на то, что он испытывает теперь. Он не был уверен, что способен на полноценный половой акт, и Катце чувствовал мучительное чувство стыда от того, что он не может оправдать ожиданий Гая.

На лице темноволосого монгрела отразилось странное размышление, брови собрались у переносицы, казалось, что Гай решает какую-то сложную задачку, и если б не драматизм ситуации, то это бы изрядно повеселило Катце.

-Я сейчас, - просиял вдруг Гай и поднялся с пола, неловко опираясь на него рукой, - никуда не уходи, - предупредил он, словно опасаясь, что Катце может передумать.

Но у Катце не было ни малейшего желания отступать. Напротив, он уверился в том, что поступает правильно, и его пугало только то, что одной решимости недостаточно, для того, чтобы двигаться дальше. Он уничтожил для себя все пути к отступлению и ждал того, что же уготовила ему судьба.

-Последняя осталась, - Гай порылся в одном из старых ветхих шкафчиков и извлек из вечного бардака какую-то маленькую капсулу в пластиковой упаковке, - вот, я ими вообще-то не пользуюсь, так, на всякий случай, - стыдливо улыбнулся он, подходя к Катце и опускаясь на колени.

Катце приподнялся на локте и взял капсулу, предложенную Гаем. Критически осмотрев ее, он спросил:

-Это что?

-Это "хард" - так мы его называем, - Гай усмехнулся, - от этого даже у трупа встанет.

Катце усмехнулся в ответ. Через черный рынок проходили тонны этого дерьма, которое приносило немалую прибыль, но он никогда бы не подумал, что однажды сам воспользуется этим возбуждающим средством. Похоже, пришло время это сделать. Катце посмотрел на Гая, на лице которого отразилась презабавная смесь страсти, неловкости, надежды и ожидания. Это подсказало Катце, что любые усилия того стоят, стоит попытаться, даже если ничего не выйдет, в чем он почти уверен. Но крохотная частичка надежды казалась сильнее, чем тонны темноты сомнений.

Оболочка капсулы лопнула, и на язык посыпался порошок, по вкусу напоминающий глюкозу.

Катце опустился на пол, спиной вжимаясь в его холодную поверхность, и Гай, нетерпеливым движением отбросив полотенце, опять лег сверху. Он некоторое время просто вглядывался в лицо Катце, пытаясь определить его ощущения, словно ища признак того, что средство уже подействовало. Он сдерживал свое нетерпение, зараженный желанием узнать, что сейчас чувствует Катце, не отступит ли он, не испугается, а если и нет, то - почувствует ли что-нибудь вообще? Катце не знал, каков должен быть эффект, но сомневался, даже если средство и не окажется подделкой, что на него это подействует должным образом. Бессмысленно ждать чуда, нужно попытаться получить все, что возможно, если это возможно... Он сам потянулся к губам Гая. По крайней мере, того не оттолкнуло увечье Катце, он по-прежнему полон желания. Это вселяло уверенность и все больше усиливало непонятно притяжение, внезапно возникшее между ними.

Удовольствие на самом деле появилось, только Катце не знал, подействовало ли это средство Гая или же это его собственные ощущения. Они действительно были не физическими, а в большей степени эмоциональными. Трудно было распознать, что же это такое в действительности, охватившее его мягким облаком, дурманящими объятиями. Эйфория и нега, сладость и покой, но покой дикий и безумный, как огромный напряженный океан, шумящий под ногами, манящий своей пронзающей бездной. В его голове рваными клочьями блуждал туман, как от сильного опьянения или наркотика, с этим пришла необыкновенная легкость, уверенность в себе, пропали комплексы. Все эмоции складывались причудливую картину, сплетались в фантастический узор. Каждая в отдельности представлялось чем-то странным, непонятным и почти недоступным, тем, до чего он бы прежде не смог дотянуться. Но все вместе, вся картина ощущений читалась так легко, что не нужно было ничего разгадывать. Это был гармоничный стих, который он читал наизусть, и, несмотря на всю его сложность, необычность рифм и ритмических переходов, он помнил все, каждое слово, каждую интонацию, ни на чем не останавливаясь и не спотыкаясь. Поэма текла легко, как вода. Без краев, без берегов, и он затерялся среди качающихся волн, следуя за своей собственной песней, которую пел и другой голос, ведущий его - голос Гая. И он с легкой радостью шел за ним...

Сколько времени Катце казалось, что он не способен на подобные чувства и переживания, но ведь он даже не пробовал, не стремился к ним, а напротив пытался отгородиться от всяких посягательств на его независимость, от любых проявлений человеческой жизни, настоящей, во всей ее несовершенной неприглядности, но и красоте. Но выходит, что он обманывался так долго, не позволяя себе открыть того, что было в нем заложено всегда. Пылкая натура, скованная внешней сдержанностью и нелюдимостью, хрупкий панцирь, под которым кипит и пульсирует живое и сильное существо, рвущееся теперь наружу с непреодолимой силой.

Желание не быть одному, желание быть по-настоящему нужным, но не за свои умения и заслуги, а просто таким, каким он есть. Вот что за желание постоянно жило в нем. И Гаю удалось разбудить в нем эту невероятную чувственность. Катце казалось, что он способен на все, всем телом он ощущал близость Гая, его удовольствие и даже мог направлять его, а не только следовать и подчиняться. Они оба были и музыкантами и дирижерами, на ходу сочинявшими свою симфонию. Катце казалось, что он слышит не только стук сердца Гая и его дыхание, но и течение крови по венам, горящее в крови удовольствие, словно то, что чувствует Гай, передается ему. Как будто один клубок светящихся нитей, опутывающий их обоих, связывая каждый нерв, каждую чувствительную точку, каждый рецептор, настраивает все ощущения на единый лад. И Катце больше всего, больше собственного такого нового и великолепного удовольствия, наслаждался тем, что он способен дать Гаю такое же потрясающее чувство. Именно это почти синхронное и одновременное наслаждение заставляло его дрожать и погружаться в эту сладость еще полнее, еще глубже.

Но в мелодии всегда наступает конец, завязка, кода... И чем сильнее кульминация, чем ярче накал страстей, тем горше и стуже приходит успокоение.

Должно быть, то, что он испытал, было похоже на оргазм. Ведь оргазм это не только физическое состояние. Это было бешеное ощущение, которым Катце захлебнулся, огромный выброс адреналина заставил его ощутить гармонию легкости и полета, счастья и наслаждения. Пожалуй даже, у этого чувства не было какого-то привычного и вполне конкретного названия. То, что испытал Катце, было слишком сложным, составным и глубоко индивидуальным, чтобы подобрать общепринятую характеристику. Даже удовольствие Гая, хотя и было невероятно сильным, было простым и вполне понятным и объяснимым для обычного человека.

Что бы это ни было, но Катце насладился этим в полной мере. Так же, как и Гай, который обнимал его, положив голову ему на плечо, и тяжело дышал. Ему это было необходимо так же, как и Катце, и они оба получили то, чего хотели. Но сейчас Катце ощутил неловкость от своего положения. Страсть прошла, пар выпущен, а вместе с этим должна вернуться суровая и невзрачная действительность. Что она может принести двум нечаянным любовникам? Катце сомневался, что что-то хорошее. Он поднялся и стал нащупывать свою одежду.

-Ты куда? - очнулся Гай.

Удовольствие привело в его состояние приятного оцепенения, но он быстро взял себя в руки.

Он посмотрел на Катце с растерянным выражением на лице, как будто ища ответ на вопрос, не жалел ли тот о том, что случилось. Катце не жалел и не хотел, чтобы Гай так думал. Он поцеловал монгрела в губы.

-Все было отлично, но мне нужно идти.

Гай понимающе кивнул. Или сделал вид, что понимает...

Глядя на красивое лицо Рауля, Катце вдруг вспомнился Гай. У него даже все сжалось внутри от этих воспоминаний. Да, конечно, Блонди были прекрасны и совершенны, без всяких изъянов... Но Гай - совсем другое дело. Да... Он определенно был красив, причем совершенно естественной и живой красотой. По сравнению с ним Рауль - словно мраморная статуя...

Воспоминания о Гае, а также о том, что было между ними вчера, не оставляли Катце ни на минуту, тем более теперь, когда Рауль осведомился, выполнил ли Катце порученное ему задание.

-Все, как вы приказывали, господин Консул, - невозмутимо ответил Катце, и ни один мускул на лице не дрогнул. Старая выдержка...

Этими словами он отрезал все пути назад, он спас Гая...

Он прекрасно знал, что Рауль ни за что не унизится, чтобы лично проверить правоту слов Катце, к тому же в этом вопросе у Блонди не было оснований не доверять ему... своему тайному советнику, как бы иронично это ни звучало.

Катце вовсе не жалел о том, что произошло - вместо того, чтобы арестовать Гая, он с ним переспал. Он понимал, что это было нужно им обоим в тот момент. Их терзала одна и та же жажда. Какие бы причины ни толкнули их друг к другу, они оба получили сполна. Катце даже не мог предположить, что с ним может случиться что-то подобное, ему казалось, этот аспект человеческой жизни для него недоступен, как впрочем, и многие другие. И не только потому что он мебель. Он слышал, что это далеко не препятствие для сексуальной жизни... Хотя, он не был точно уверен... Причина была в другом - в Ясоне...

Всю свою жизнь, Катце испытывал к Ясону очень сильное чувство, он не мог сказать, был ли он в него влюблен, скорее это было восхищение, поклонение, обожание - вся гамма, которую он мог принести в дань полонения этому совершенству. Рядом с ним каждый казался полным недостатков и ошибок. И только Ясон представлялся в высшей степени совершенным сочетанием ума, силы и красоты. Несмотря на то, что он был лучшим творением Юпитер, Катце всегда казалось, что все эти качества - естественная заслуга Ясона, его личные достоинства, а не результат работы искусственного разума. Он обожествлял Ясона с каким-то слепым чувством, свойственным разве что детскому поклонению. Катце всегда чувствовал себя рядом с Ясоном глупым ребенком, которому еще слишком много нужно расти и учиться, к чему он прилагал все свои неимоверные усилия. И он всегда стремился походить на Ясона. Глупо, опять же, так слепо и по-детски... Быть таким же безошибочным, невозмутимым, холодным, не способным на проявления каких-то жалких эмоций, которые совершенно не рациональны, более того, являющиеся чем-то низким, достойным только монгрелов. И то, что Катце, все же противореча самому себе, влюбился в Ясона, он не считал своей слабостью и ошибкой - Ясон был самым избранным и достойным существом, и подобные чувства к нему скорее естественны, чем ненормальны. Так правильно любить и поклоняться ему, и так прекрасно знать, что он видит и замечает тебя, и мало того - ты ему полезен, ты можешь что-то делать для его пользы, помогать всеми силами и усердием. Этот союз казался Катце идеальным. Ясон ценил и уважал его, и для Катце это было самой желанной наградой. Он никогда не думал о чем-то ином, физическом или более близком, даже не осмеливался - как Ясон мог опуститься до чего-то подобного? Это было противно самой идеальной природе Блонди. Но Катце это не уязвляло и не волновало ничуть, он знал, что значит для Ясона очень много, пусть как талантливый подчиненный, деловой партнер, но все же... Разве кто-то еще удостоился подобной чести - быть так близко к Ясону Минку? Он в полной мере упивался своим привилегированным положением, считая его верхом достижения, чтобы еще чего-то желать.

И вот появился Рики, внезапно, как налетевший ураган, который раскидал и разрушил всю прежнюю жизнь Ясона, и вся идеальная оболочка Блонди рассыпалась у Катце на глазах, как куски плохо соединенной мозаики, которая когда-то была единым и таким совершенным целым. Это не поддавалось логическому объяснению, то, что происходило между хозяином и его петом. Но все же Катце, как ни старался, не был холодным и бессердечным, этого он не смог вытравить из себя, и он понимал, что это сильное чувство, это безумное притяжение между Рики и Ясоном - любовь, на самом деле, в самом полном понимании этого слова. Вряд ли кто-то кроме него в это верил. Но Катце увидел это даже возможно раньше их самих, когда они, только испытывая к друг другу непреодолимую и непонятную жажду, двигались на ощупь, чураясь своих чувств, скрывая их друг от друга и от себя. Но Катце все видел со стороны - с самого лучшего места. Со стороны оно всегда как-то понятнее, есть возможность оценить реальное положение вещей, не путаясь в субъективных впечатлениях. Возможно, он должен был испытывать ревность. Но как он мог ревновать Ясона, если тот вовсе не принадлежал ему? Глупо и бессмысленно, а Катце не был глупцом. Нет, он не питал к Рики ни ненависти, ни даже неприязни. Он понимал, что никогда не сможет предложить Ясону ничего, что бы тот захотел. Он видел, как Ясону тесно в тех рамках, которые ограничивали его существование. Он рвался на волю из этой тесной оболочки, как будто разрывал связывающие его путы, словно его что-то душило, а Ясон рвался на воздух, к свету, свободе. Это было странно, непонятно, противоестественно и очень опасно, но безумно красиво. Ясон это прекрасно понимал. Мотылек, летящий к огню - это тоже безумно красиво и смертельно... Но он ничего не сделал, чтобы остановиться. И Катце ничего не сделал. Хотя вряд ли бы Ясон его послушал. Но мало того, Катце сделал все, чтобы помочь развиваться этим неправильным отношениям и дальше. Даже негласного поощрения было достаточно, чтобы Катце чувствовал, будто он потакает прихотям Ясона, хотя тот и не спрашивал ни его мнения, ни его совета в этой ситуации. Пожалуй, Катце делал это ради счастья Ясона, потому что понимал, что Блонди пойдет на все, даже на смерть ради своего любимого пета. Бесполезно пытаться встать у него на пути, этот бешено мчащийся экспресс собьет тебя и даже не заметит, безумно и слепо следуя к своей цели. И тогда, после их смерти, когда Катце безутешно плакал, он плакал не только от того, что остался один, забытый, никому не нужный. Не только потому, что погиб самый прекрасный человек, которым он восхищался, перед которым преклонялся... Он плакал от того, что погибло такое сильное, такое красивое чувство, ради которого и Ясон, и Рики пожертвовали всем. Это стоило слез сожаления. Но никто их не пролил, кроме Катце. Он отдавал дань уважения своему господину, и он отчего-то чувствовал, что Ясон был бы не просто доволен этим, он был бы благодарен Катце. Пронзительная, словно молния, боль от потери утихла, но не ушла совсем, а глухо затаилась в сердце ржавой иглой, оставив Катце над разверзшейся пустотой, в которую отныне превратилась его жизнь, и ему стоило не малых трудов учиться жить с этим...

А тут вот возник Гай. Не внезапно, но как-то постепенно возникая, словно дымчатый образ на фотопленке, как бы из прошлой жизни, к которой Катце теперь относил все, что произошло до взрыва в Дана Бан.

И Катце не знал, как теперь относится к Гаю после вчерашнего. Он был уверен, что этого больше не повторится. Что бы ни двигало Гаем, наверняка он раскается в подобном импульсивном поступке. После таких необдуманных диких ситуаций сильнее всего слышится голос вдруг пробудившегося обвинительного разума, который до этого предательски дремал, бросая все на волю эмоций. Катце позволил им возобладать, хотя мог бы справиться со своими чувствами, он всегда умел подчиняться только здравому смыслу, не зря же он столько лет себя к этому приучал, и, положа руку на сердце, нельзя отрицать, что справиться со вспышкой страсти, даже такой неожиданно-прекрасной, Катце мог бы без ущерба для себя. Но не захотел. Он все поставил на карту, отдавшись Гаю... И теперь думал, а почему же он это сделал? А вот уже после того, что произошло, Катце понял, что теперь уже не может так просто контролировать свои эмоции, он позволил им вмешаться, одержать верх, и теперь придется расплачиваться за момент слабости. И вот Катце уже не мог думать о Гае, как прежде.

Что-то сдвинулось в нем. Прежнее чувство ненависти придавало ему уверенность и стабильность, которые теперь не пропали, но ушли, затаились, образовав вакуум в душе, который необходимо было заполнить не менее сильным чувством. Он должен отыскать что-то, что станет либо новым безумием, либо сильным отвлечением. Не менее сильное и невероятное, чем страсть к Гаю. Или - именно страсть к Гаю?...

Гай сжал зубы, чтобы не взвыть от боли. Он всегда был выносливым и умел терпеть, но эта боль была просто невероятной. Он пристально смотрел на то, как остов руки из черно-синего металла вживляют в его плоть, почти зажившую, но теперь растревоженную этим чужеродным вторжением.

Красный жар застилает глаза, во рту медный привкус...

Металлические кости буравили его плоть, его ткани, врастая в них, соединясь в неправильном чужеродном совокуплении. Что-то было в этом страшное, чего Гай никак не мог понять. Но собственные предубеждения и глупые страхи не смогли бы заставить его отказаться от принятого решения. Просто боль была невыносимой, и Гай старался найти отвлечение. И это еще не самое страшное. Кости были соединены с обрубком его руки, а казалось, что ее еще большее обрезали, отгрызли, боль полыхала, как капкан, сомкнувшийся на его плече, в который он угодил по собственной неосмотрительности. Когда миллионы тоненьких проводков соединяли с нервами и сосудами, Гаю казалось, что он несколько раз терял сознание от боли. И это несмотря на то, что ему было уже сделано несколько уколов местной анестезии. Он тяжело дышал, пот лился по его лицу, застилая глаза, но ничто не могло заставить его не смотреть на эту долгую и мучительную операцию. Он должен быть сильным, должен видеть все. Гай что-то хотел доказать самому себе.

Потом на металлическую руку наращивали искусственные мышечные волокна и, наконец, кожу. Это было уже не так болезненно, но эхо предыдущих операций еще прокатывалось по его телу ясным и мощным сигналом боли.

Это было так странно, вновь обрести руку. Искусственная почти не отличалась от настоящей, а сенсоры и датчики были такими же чувствительными, как естественные нервные волокна.

Вновь он стал полноценным человеком, а не беспомощным калекой. Только одно это помогло Гаю стоически перенести все мучения. Но все равно, некоторое время ему приходилось привыкать к новой руке, которая чувствовалась чужой. Сначала она ощущалась так, как будто он ее отлежал, а теперь чувствительность потихоньку возвращается с неприятным покалыванием. Так странно, чужая рука, это не чужая одежда, которую временно натянул поносить. Это даже не вставная челюсть, не протез. Фактически, это была отныне его собственная рука. Но Гаю было очень трудно с этим смириться.

-Скоро ты привыкнешь, и не будешь отличать ее от настоящей, - сказал Гаю тот парень, по имени Найк, который и делал ему эту руку вместе с остальными ребятами из этой подпольной лаборатории кибер-технологий.

Тем времен, как Блонди совершенствовались в генной инженерии, монгрелы пошли своим путем, естественно незаконным, и вот уже достигли значительных успехов. Их лаборатория представляла собой огромную разветвленную сеть помещений в подземной части Цереса. Здесь все было напичкано каким-то электронным оборудованием, компьютерами и прочим хламом, в котором Гай ничего не понимал. Но он очень уважал этих ребят, постоянно с ними сотрудничал. Сначала он не соглашался на предложение сделать ему искусственную руку, не желая расставаться с постоянным напоминанием о собственной ошибке. Но поскольку этого требовали от него, как от главаря банды, то Гай решился на такую операцию. От наркоза пришлось отказаться, это бы помешало наладить чувствительность руки. И Гаю пришлось добровольно обречь себя на несколько часов непрерывной боли. Но он только приветствовал их, как искупление, за то, что он пытается обмануть уготованную ему судьбу и избежать наказания, которое он получил, совершив тот ужасный поступок, и лишился руки.

И теперь даже не знал, что чувствовать, ощущение было странным, чужеродным. Но Найк уверял, что со временем все пройдет, и он перестанет обращать внимание на всякие неудобства.

Катце беспокойно вышагивал туда-сюда по квартире Гая. Она находилась в страшном запустении и беспорядке, как и в прошлый раз. Повсюду валялся мусор, вещи раскиданы, где попало. Явные признаки захламления и полного безразличия к своему жилью. Катце, по крайней мере, старался поддержать среду обитания на том уровне, который позволил бы ему наиболее комфортное проживание. Здесь же, в квартире Гая, даже этого не было и в помине, не говоря уже о каком-то уюте. Катце хотелось фыркнуть, ну чего еще можно ожидать от монгрела. Но он не смог. Растерянно-блуждающий взгляд искал, на чем бы остановиться, чтобы привлечь внимание и занять мысли, неприятно напряженные ожиданием... На полу валялся сбитый в кучу коврик, тот самый на котором они лежали в тот раз, свидетель их бесстыдной и страстной схватки... Он страшно волновался, злился на себя, в который раз спрашивая: "Зачем я вообще сюда пришел?". Все это время мысли о Гае, о Ясоне, о Рики смешали в странный водоворот в его сознании, он уже сам не понимал, что с ним происходит. Не мог выделить того, что действительно было важно и имело значение, или дать себе понять, а что же действительно ему нужно... И боялся признаться, что хочет повторения того, что было у них с Гаем. Нет, его ненависть не прошла, но как будто отдалилась на второй план, и уже терзала не так, как проснувшиеся желания. И Катце, всегда гордившийся своей выдержкой и сдержанность, ругал себя за проявление таких неуместных чувств. Он чувствовал себя как какой-то расшатанный, расхлябанный механизм, который еще работает, но вот-вот даст сбой от какой-то малейшей неполадки...

Катце даже вздрогнул, когда звук открывающейся двери вывел его из задумчивости. В квартиру вошел Гай, держа в руках пакеты с едой. Он сразу же, как только вошел, ощутил в квартире присутствие Катце, безошибочно определив запах его сигарет. Его лицо осветилось такой радостью и удивлением, что Катце откинул все свои сомнения. Это было такое искреннее чувство, и такое неожиданное, что Гай не смог бы его скрыть, если б захотел - настолько мгновенное и полное оно обозрело все, что в нем произошло, когда он застал у себя Катце. По крайней мере, Гай рад его видеть. В отличие от него, монгрел не умеет скрывать своих чувств. И только потом до сознания Катце дошла следующая деталь - у Гая было вновь две руки...

Гай усмехнулся и пошевелил искусственной, она все еще казалось чужой, но управлять ей стало совсем легко и почти естественно...

-Подпольные кибер-технологии, - догадался Катце с усмешкой.

Гай кивнул, понимая, что нет смысла отрицать и что-то скрывать от вездесущего Катце.

-Ага, здорово, правда? - он опять быстро пошевелил пальцами, - как настоящая. Они и тебе могут помочь, - улыбнулся он.

Катце усмехнулся и покачал головой.

-Мне? Это вряд ли... Тут даже подпольные кибер-технологии бессильны, - он пытался пошутить, но выходило жалко.

Гай опустил пакеты с едой на стол. Его лицо вдруг стало серьезным. Он подошел к Катце и, заглянув в его глаза, прошептал:

-Я боялся, что ты больше не захочешь сюда прийти.

Собственные сомнения и страхи так ясно отразились в глазах Гая, что Катце больше не мог сдерживаться, и поцеловал его. Гай ответил с голодной страстью и желанием, которое копилось с того самого дня, когда они впервые не сдержали себя.

-Я скучал, - признался Гай, - а ты?

Этот простой вопрос застал Катце врасплох, но он все же кивнул.

-Я жутко голодный, - признался Гай с виноватой улыбкой, - накупил тут кучу всего, не откажешься поесть вместе со мной?

-Не откажусь, - улыбнулся в ответ Катце.

Этот вопрос, такой обыденный, вызвал в нем беспомощность - он впервые оказывался в такой ситуации, где надо вести себя легко и непринужденно, а он так не умел. Гай, по крайней мере, старался выглядеть беззаботно, но Катце видел, как внутренне он напряжен.

Катце мог с уверенностью сказать, что сочное мясо, которое они ели, было самым вкусным из того, что он пробовал в жизни, если он вообще обращал внимание на такую бесполезную вещь, как вкус пищи. Гай ел с большим аппетитом, но не переставал говорить и улыбаться. У него было очень хорошее настроение от того, что пришел Катце. В основном он говорил о каких-то нейтральных мелочах, и Катце был рад, что Гай ему дает возможность вести и поддерживать столь незатейливую беседу. Гай имел поразительную особенность говорить ни о чем. Оба тщательно избегали острых углов, и в этом тоже проявилась их новая согласованность.

-Нравится? - спросил Гай, кивнув на бутерброд Катце, - конечно, это лучше, чем синтетика, если не думать, из кого оно приготовлено... - он мрачно и комично нахмурился.

Катце недовольно посмотрел на Гая. Нет, тот не думал над ним издеваться или насмехаться, просто у него был такой своеобразный грубоватый юмор. Впечатление странное, но приятное, когда с тобой пытаются шутить, даже так...

В основном Гай рассказывал о своих впечатлениях об операции. Катце был благодарен, что тот не задает вопросов, почему Катце пришел, да и вообще, о странности их развивающихся отношений.

Когда Гай вылез из-за стола, он подошел к одному из пакетов, который не успел разобрать, и порылся там.

-У меня есть кое-что для тебя, вот, - он протянул Катце целую упаковку "харда".

Рыжий парень вдруг ощутил, как неудержимо краснеет. Но Гай был чертовски прямолинеен. Он вдруг испуганно посмотрел на Катце, как бы боясь, что тот сейчас передумает и скажет, что Гай ошибался в своих намерениях. С чего он взял вообще, что это повторится? Чтобы развеять его, да и собственные сомнения, Катце ловко проглотил одну капсулу. Затем стал быстро расстегивать пиджак. Гай последовал его примеру. Они раздевались судорожно и торопливо, не прикасаясь друг к другу, но не отрывая напряженных взглядов и тем самым сохраняя постоянный неразрывный, хоть и нефизический, контакт. Оставшись без одежды, Катце почувствовал себя уязвимым и беззащитным. Ему хотелось скорее нырнуть под укрытие одеял. Но постель Гая представляла собой форменный бардак. На грязном мятом покрывале валялись какие-то беспризорные коробки, пачка сигарет, полная пепельница, странные вещи непонятного или давно забытого назначения, которые по какой-то злой воле попали на эту постель. С извиняющейся улыбкой, Гай схватил край покрывала и одним рывком сорвал его вместе со всем содержимым, отбросив в сторону. Катце быстро лег на несвежую постель, прикрывшись простыней до пояса. Он посмотрел на Гая, который возвышался над ним, стоя рядом с постелью. Теперь казалось, что на его теле нет изъянов, оно так и пышет здоровой живой красотой и силой. Только тоненький розовый шрам на плече, там, где к культе была присоединена искусственная рука, представлял собой единственный физический изъян Гая.

-Ничего, скоро заживет и не отличишь от настоящей, - нервно улыбнулся Гай.

Облизнув пересохшие губы, он смотрел на Катце. Хотя его возбуждение достигло немыслимой силы, он не решался ничего сделать. Им еще владела неуверенность, которая никогда не была его отличительно чертой, но сейчас была самой главной эмоцией, помимо страсти... Катце взял его новую руку и прижался губами к кончикам пальцев.

-Ты что-нибудь чувствуешь? - спросил он тихо.

-Да, - прошептал Гай в ответ. Он сел на край кровати и, откинув простыню, легонько провел другой рукой по животу Катце, спускаясь все ниже, - а ты?

-Да, - хрипло ответил Катце. "Должно быть, подействовало", - подумал он, но ему так хотелось верить, что эти приятные ощущения - результат действия не возбуждающего средства, а ласки Гая.

Гай наклонился к нему и нетерпеливо поцеловал в губы. В этом поцелуе он выразил все нетерпение, мучительность и неопределенность ожидания, все терзания, которые он испытал за этот промежуток времени, между двумя посещениями Катце. Он и немного боялся, и был нетерпелив, и хотелось быть нежным, заботливым, именно таким, какого любовника пожелал бы Катце...

Потом Гай лег сверху на Катце, вжимая того в постель, и обнял со всей поспешностью страсти. Гай уже не мог себя сдерживать. Его тело требовало не просто срочного удовлетворения, а слияния, немедленного ответа на его страсть, на его чувства. Он вопросительно посмотрел в лицо Катце.

-Давай, - кивнул тот, прикрыв глаза.

Получив долгожданное согласие, Гай, не разменивая себя на раздумья, перешел к более знакомой ему физической стороне отношений, он поднял ноги Катце, положив к себе на плечи. Катце недоуменно и смущенно посмотрел на него, снова краснея, как стыдливый подросток Откровенность и эротизм позы смущали его, но и приводили в неописуемый восторг. Гаю это понравилось. Он нагнулся, поцеловал Катце и улыбнулся.

-Бывало, мы так делали это с Рики...

Он ничего не понял, когда Катце внезапно его оттолкнул. Разрыв контакта показался болезненным, как ожег льдом... Гай пресек его порыв вскочить с постели, ухватив Катце за руку.

-Ты чего? - он взглянул в полные обиды и униженной боли глаза Катце и тут только до него дошло, - черт, я не то хотел сказать...

Катце вырвался.

-Постой, не уходи. Я кретин, я не должен был этого говорить, прости меня...

Но Катце продолжал целеустремленно одеваться, не обращая внимания на Гая. Его ставший холодным взгляд ясно давал понять, что любые попытки подступиться к нему теперь - бесполезны.

Когда он ушел, громко хлопнув дверью, Гай со стоном повалился на постель.

-Придурок, - хлопнул он себя по лбу.

Ему было паршиво. И дело было не в неудовлетворенном желании. Ему было паршиво от того, что он обидел и уязвил Катце. Это было действительно обидно... Он усмехнулся.

-Странно, что я вспомнил Рики...

До этого любое воспоминание причиняло лишь боль, и когда кто-то говорил о Рики, Гаю хотелось его убить. Бывало, он на стенку готов был лезть, когда приходили воспоминания о счастливых деньках с Рики... А теперь он так просто и даже шутливо вспомнил о нем. "Может это от того, что прошлое перестало причинять мне боль?" - подумал Гай.

Потому что в этот момент он думал не о том, что, воспоминания о Рики причиняют ему боль, а о том, что они причиняют боль Катце.

Катце чувствовал глубокое разочарование. Какое же оно горькое на вкус... Ну конечно, что он мог предложить Гаю, у которого был Рики. Рики, перед которым не устоял даже Ясон. Жалость к себе, ненависть к собственной неполноценности проснулись в нем очень ярко. Но Катце злился не на Рики, а на Гая. И на себя. Потому что позволил развиться тому чувству, которое возникло у него к Гаю в тот самый день, когда они боролись на полу, а потому целовались, как безумные. Тогда и возникло это чувство, эта связь... Но что это? Острая потребность, влечение, страсть, симпатия... Или что-то совсем другое?

Тем не менее, Катце уже не мог перестать думать о Гае. Та недолгая близость, что у них была, показала ему, что такое чужое человеческое тепло, что такое ласка, удовольствие - просто, когда рядом кто-то есть... И Катце вновь хотелось ощутить это. Но он знал, что не переступит через свою гордость, как в прошлый раз, и не пойдет в квартиру Гая. Ни за что...

К счастью сетевое совещание с Раулем позволило ему отвлечься на некоторое время. На экране монитора лицо Блонди казалось еще более холодным и неживым. Рауль больше не возвращался к тому вопросу о наказании Гая, и Катце подсознательно ощутил облегчение. Сейчас Рауля интересовал несколько иной вопрос.

-Я знаю, что ты поддерживаешь контакт с некоторыми уличными бандами, - уверенно заявил Рауль, и Катце почудилось в этом тоне презрение, - так вот, я хочу, чтобы ты уделил им как можно больше внимания. Их количество растет. Конечно, эти монгрелы не могут представлять серьезную угрозу для Танагуры, но выяснение их отношений, борьба за сферы влияния в Цересе нарушают спокойствие мирных граждан...

"Есть ли в этом что-то личное? - гадал Катце, вполуха слушая Блонди, - вряд ли". Однако в Рауле чувствовалась не просто враждебность к монгрелам, но и желание, если не избавиться от них вообще, то держать под строгим контролем. Конечно, он не боялся, что растущие группировки могут угрожать незыблемости его власти. В конце концов, за ним Юпитер. Но видимо Раулю претила сама мысль, что монгрелы ведут себя так, как им вздумается, совершенно не считаясь с властью и законом, как будто хозяева на своей земле. Это существенно ударяло по самолюбию Блонди, который стремился быть лучше. "Лучше, чем Ясон, - подумал Катце с горечью, - который не устоял перед монгрелом".

Разговор об уличных бандах вновь напомнил ему о Гае, и сердце тоскливо заныло. После смерти Рики Бизоны фактически перестали существовать, на арену вышли другие группировки, которых в Цересе теперь действительно довольно много. Рауль пока не приказывал их уничтожить, только следить и по возможности контролировать. Но разве можно контролировать монгрелов?...

"Что со мной происходит? - ругал себя Катце, - нужно срочно приводить свои нервы в порядок". Он, так гордившийся своей сдержанностью, был очень недоволен собой, позволив эмоциям контролировать его. Так дело не пойдет. Катце чувствовал себя усталым и слабым, он знал только одно средство от ненужным мыслей - с головой окунуться в работу. Прежде это всегда помогало избавиться от нежелательных эмоций.

Оставшиеся не удел Бизоны теперь вновь почувствовали прилив энтузиазма и сил, к тому же Гай существенно расширил их состав, набрав новых ребят. Прежние соратники по банде были очень удивлены, они то думали, что Гай никогда не захочет вернуться к Бизонам. Из-за Рики. Но именно из-за Рики Гай хотел возродить их былую славу. Возможно, он искал искупления, прощения... Ребят, Рики, своего собственного...

-Ради памяти Рики мы должны стать лучшими, - говорил Гай собравшимся Бизонам, - он сделал очень многое для этого. И теперь мы не должны подвести его. Мы докажет всем этим новоявленным Питонам и Волкам, что старые добрые Бизоны чего-то стоят.

Сид и Люк удивленно переглянулись. Раньше Гай сходил с ума при одном только упоминании о Рики, готов был лезть от бешенства на стенку или прибить любого, кто заикался о бывшем лидере их банды, а теперь говорит о нем спокойно, даже торжественно.

Гай был хорошим лидером. Хорошим, но не больше. Не таким, как Рики. И он это знал. Он был отличным организатором, и сумел заставить разрозненную и разбитую банду функционировать вновь. Его уважали, к нему прислушивались. Но этого не хватало. Он чувствовал, что в нем нет тех качеств, присущих настоящему предводителю. В нем нет огня, нет одержимости и страсти, того, что выделяет из толпы вождя, ради чего люди готовы пойти за ним куда угодно и верить безропотно каждому слову. Все это было в Рики, который сиял внутренним пылом, заставляя верить себе, идти за собой, даже не прилагая никаких особых способов убеждения. Рики умел заставать себя слушать, потому что люди хотели этого сами. Гай это все понимал, что никогда не станет таким. Но так же знал, что это не повод трусливо опускать руки, прятаться за своей болью, раскаянием. Чтобы получить прощение, он должен действительно что-то сделать. И теперь пришла пора это доказать. По крайней мере, его уважали, ему доверяли, а это уже что-то.

-Мы - Новые Бизоны, и мы станем лучшей бандой в Цересе, я вам обещаю, - гордо возвестил Гай, и возможно впервые товарищи увидели в нем блеск того огня, того фанатизма, который все же был в Гай. Который и довел его до того безумия, стоившего Рики жизни, а ему - руки.

Он постоянно твердил себе, что Рики их предал, но настало время и вспомнить, что он для них сделал. Возможно, это перевешивало гораздо сильнее то, что Гай никак не мог простить и считал самым страшным грехом Рики.

Единственное, что теперь беспокоило Гая - это Катце. Воспоминания о собственной глупости, которой он обидел парня, терзали его постоянно, так что Гай больше не мог этого выносить. Он должен разобраться и с этим. В конце концов, он не трус, не рохля, и не будет бегать и прятаться от своих собственных ошибок.

-Как ты попал в мою квартиру? - недовольно спросил Катце Гая, сидевшего на диване.

Парень моментально вскочил, на его лице отразились одновременно сотни чувств - и радость, и стыд, и надежда, и мольбы, и желание... Но холодный взгляд Катце мог остудить чей угодно пыл.

Но только не Гая.

Он бросился к Катце и, схватив его за плечи, заставил посмотреть на себя.

-Прости меня, прости, - взмолился он, - я такой дурак. Болван... я не хотел этого говорить, я не хотел тебя обидеть...

-Но сделал это, - сухо произнес Катце, пытаясь вырваться.

Но Гай крепко удерживал его, обеими руками.

-Послушай... Я хочу тебя, очень, мне с тобой очень хорошо, правда, - слова срывались, натыкаясь друг на друга, голос Гая звучал так жалобно и искренне, что невольно растрогал Катце.

Ему не хотелось показывать, как эти слова порадовали его, он старался сохранить на лице невозмутимое и отстраненное выражение. Но Гай обхватил его лицо, повернул к себе и поцеловал... К Катце тут же вернулись все муки последних дней, память об одиночестве и память о теплых объятиях, которые его разогнали. Он неуверенно ответил на поцелуй. Тогда объятия Гая стали более страстными, порывистыми. Он оторвался от губ Катце и тяжело задышал ему в шею.

-Не могу больше, я хочу тебя, - признался он.

В этом голосе было столько тоски, что Катце понял - нелегко такому человеку, как Гай, сделать подобное признание.

Катце осторожно оттолкнул его и произнес тихо:

-Раздевайся.

Словно замкнулась электрическая цепь...

Гая не нужно было просить дважды. Он быстро стаскивал себя одежду, даже не пытаясь скрыть восторженное выражение на лице и предвкушение в сияющих глазах, которые ни на минуту не отрывались от Катце. Катце чувствовал себя неуютно под этим взглядом, как только он разделся, его руки инстинктивно потянулись, чтобы прикрыться.

Гаю всегда казалось, что кастраты выглядят женственными, их тела имеют мягкие и округлые формы. Но Катце скорее был похож на подростка - худой, угловатый, сутулый и высокий. Он состоял из одних острых углов, длинных конечностей и налета умудренности жизнью, который скрывает томление и тоску. Он всегда казался Гаю очень взрослым, человеком много знавшим о жизни, несмотря на то, что выглядел довольно молодо. Гай не знал, сколько ему лет, но именно сейчас Катце выглядел таким юным и беззащитным. Взволнованным и растерянным... Он стеснялся взгляда Гая, потому что стеснялся своего уродства. Шрам на щеке был всегда прикрыт волосами, но вот как скрыть другое увечье, которого он сейчас неимоверно стыдился.

А Гаю хотелось лечь на кровать и наблюдать за Катце, заставить его выйти на середину комнаты... Он не казался ему ущербным или уродливым. Он был красивым. Своей, неповторимой красотой, такой Гай не видел ни у кого, и это ему нравилось. Это было что-то новое, непонятное. Сам Катце был таким непонятным, но он так нравился Гаю, что тот просто не мог понять, откуда вдруг все это возникло в нем...

Он взял руки Катце, развел в сторону и пошептал на ухо:

-Ты красивый.

От ласки все качнулось. Катце ничего не мог с собой поделать, но он вспыхнул, как смущенный мальчишка, каким сейчас себя и чувствовал. Он был благодарен Гаю, не просто за то, что тот обратил на него внимание и захотел его, а за искренность чувств, которых Гай никогда не скрывал, благодарен просто за эти тихие слова. Ему самому страстно хотелось этой искренности, он хотел дать Гаю взаимность, разделить с ним то, что возникло между ними. То, что он так силился скрывать в себе за холодным выражением, было ясно написано на лице Гая. Именно эта общность желаний подтолкнула Катце к тому, чтобы раскрыться перед ним и самим собой, и не прятать того, чего он хочет...

Гай порылся в кармане своей куртки, лежащей на полу, и, немедленно достав оттуда упаковку "харда", протянул ее Катце. Но тот покачал головой.

-Нет, не надо этого.

-Ты уверен? - недоверчиво, но радостно спросил Гай.

Ему так хотелось, чтобы Катце было хорошо с ним без этого средства, ну хоть немного... Это бы польстило ему, заставило гордиться и принесло гораздо больше радости.

Катце кивнул, он протянул Гаю руку и повел к своей постели. Он прекрасно понимал все эти чувства Гая, как и то, что ему самого хотелось того же самого...

"Я так и знал, что это не "хард", - с улыбкой подумал Катце, - так и знал".

Он лежал на груди Гая, вдыхая такой естественный аромат его тела, который возвещал о только что испытанном удовольствии лучше всяких слов. Катце понимал, что его собственное удовольствие, должно быть, существенно отличается от того, что испытал Гай. Но ему было хорошо просто от близости, от внимания, от ласки, которую они делили. От насыщенного чувства, витавшего в воздухе, от уюта объятий. Даже сам Гай не понимал, как много это значило для Катце. Он осторожно перебирал распущенные длинные волосы Гая, пропуская между пальцев густые, жесткие темно-русые пряди. Это был момент полного удовлетворения, полной гармонии.

-У тебя есть сигареты? - спросил Гай.

Катце усмехнулся.

-Еще спрашиваешь...

Он достал пачку из тумбочки у кровати, и они оба закурили. И молчали. Это молчание не было тягостным или неприятным, но Катце боялся, что теперь им будет не о чем поговорить с Гаем. Они делили тишину и сигарету...

Гай докурил и, раздавив сигарету в пепельнице, повернулся к Катце.

-Ты меня простил? - спросил он тревожно.

На лице Катце отразилось недоумение.

-Послушай, я же вижу, что это еще мучает тебя... ну, то, что я сказал тогда. Но это ведь не значит, что я хотел Рики, а не тебя. Нет... это не так... Просто, ты ведь знаешь, что Рики многое значил для меня... и...

Катце захотелось немедленно прекратить этот разговор.

И даже после всего, что произошло, прошлое продолжало стоять стеной между ними, оно никуда не делось. Тонкая ледяная пленка, покрывающая стремительно развивающиеся чувства, отношения... Но сейчас Катце не хотелось думать об этом и портить один из немногих счастливых моментов в жизни.

Он прижал ладонь к губам Гая и прошептал.

-Не надо, ничего не говори. Я все знаю...

Гай обхватил его ладонь и поцеловал.

-Хорошо, а то я так боялся, что больше мы не увидимся.

Катце вновь поразила простота, с какой Гай говорил о своих чувствах и переживаниях. Сам он так не мог.

Гай погладил его по лицу, потом убрал длинную челку и провел большим пальцем по шраму. Катце отдернулся. Он не хотел, чтобы Гай прикасался к шраму. Это было слишком личное, слишком много значившее для него самого. Гай не имел права прикасаться к его шраму, как не имел права на его прошлое.

-Откуда это? - спросил Гай.

Катце отвел взгляд. Еще одно напоминание о прошлом, от которого не сбежать. Ему так не хотелось сейчас возвращаться к этим мыслям, поэтому он просто запустил пальцы в густые волосы Гая, притягивая его к себе, и жадно поцеловал. Гай загорелся немедленно, он обхватил Катце железным объятьем, страстно и порывисто. Он был очень рад, что теперь Катце больше не нужны таблетки, и он сам может его завести. И они могу заниматься сексом, как настоящие любовники, а не просто случайные партнеры, которые оказались в постели лишь прихотливой игрою случая...

Когда Гай уходил, то как-то смущенно спросил:

-Ты не против, если я буду приходить к тебе. Ну, ты понимаешь... а то в моей квартире такой срач...

-Я не против, - спокойно сказал Катце, ничем не выдав, какой восторг и облегчение в его душе вызвали эти слова.

Захотелось потянуться и улыбнуться, как ребенку. Гай уже не видит, так что можно позволить себе сделать это.

И что теперь? Что дальше? Эти вопросы мучили Катце, как надоедливая и не прекращающая боль, ноющая где-то глубоко в теле, так, что ее невозможно успокоить.

Мерцающий монитор освещал его бледное лицо краткими вспышками синеватого цвета. Компьютер слабо и натужно гудел, обрабатывая какую-то информацию... И под этот невзрачный аккомпанемент Катце углублялся в свои мысли, разбирая свою жизнь по полочкам...

Тоскливый взгляд, брошенный на экран, безответный вопрос: "Для чего я все это делаю?"

Раньше, когда он делал это для Ясона, у него был какой-то стимул, был смысл, желание быть нужным, незаменимым...

А что теперь? Для чего все это? Для Рауля? Едва ли... Он нужен Раулю гораздо больше, чем тот ему... Для себя?

"А делал ли я что-нибудь для себя?" - спросил себя Катце.

Неблагодарное дело спрашивать самого себя - всегда знаешь ответ, но никогда его не получишь...

Для Гая?... Может быть...

Что происходит у них с Гаем? Катце пытался составить все кусочки сложной мозаики их взаимоотношений... между ними было слишком мало, чтобы считать это серьезными отношениями, и слишком много, чтобы быть друг другу чужими. По странной иронии судьбы они оказались связанными.

Он, Катце - бывшая мебель, жалкий кастрат, лишившийся своих яиц ради тепленького местечка в доме Блонди... Действительно жалкий...

Но Гай, этот презренный монгрел, который убил единственного человека, перед которым Катце преклонялся, единственного, кому было хоть какое-то дело до Катце... Самый совершенный, лучший из лучший, Ясон Минк... И его больше нет. Но столько ли в этом виноват Гай... Он оказался просто случайным исполнителем того, что в итоге должно было произойти. Разве не знал Ясон, на что шел? Он прекрасно знал... Это должно было случиться с самого начала. Отступление от правил стало его концом... И не Гай, так кто-то другой... Тот же Рауль или даже Юпитер... Но оправдывает ли это Гая?

А главный вопрос - оправдывает ли это Гая в глазах Катце?

Но, как бы то ни было, Гай - его любовник, а он любовник Гая. И с его присутствием в жизни все сдвинулось с мертвой точки, изменилось, и Катце все не кажется теперь уже таким бесполезным и бессмысленным. Есть какая-то наполненность, может даже цель... Пока непонятная.

Но не так-то просто Катце со всем смириться, все забыть и простить. Что случилось, того не изменишь.

"Он придет опять", - эту мысль Катце встретил с неприсущим ему волнением.

Рядом с Гаем он испытал весь спектр незнакомых или давно позабытых чувств, которые когда-то должны были быть в его жизни, но он все пропустил. Его нелегкая жизнь почти лишила его восприимчивости к чувствам и эмоциям, покрыв задубевшей кожей выдержки и самоконтроля. Ясону удалось смягчить его, но не настолько, чтобы это противоречило принципам самого Катце. А Гай размягчает его... плохо это или хорошо? И есть ли смысл цепляться за прежнюю защитную оболочку, когда появилась новая преграда - преграда между ним и Гаем. И Катце мучительно решал, уничтожить ее или укрепить...

Утро назойливо будило Гая. Ему было сонно и лениво, вставать не хотелось. Ворча, он поднялся с постели, пытаясь отогнать с лица неизвестно откуда взявшийся, заблудившийся солнечный зайчик. Голым он прошелся по комнате. Чертовски болела рука. Та, которой не было, а новая, искусственная, как обычно, со сна почти не чувствовалась. Гай открыл в холодильник, там была только надсмехающая пустота, а в животе настойчиво урчало. Но еще больше хотелось выпить.

"Душу бы продал за любое самое поганое пойло", - подумал Гай.

Почесывая грудь и зевая, он вернулся назад к кровати, по пути запнувшись и пнув сбитый коврик на полу, тот самый, на котором они лежали с Катце, и который он так и не поправил. Но Гай этого даже не заметил, хотя думал действительно о Катце.

-Что происходит? - спросил он вслух, - что-то странное... мы трахаемся вместе, все здорово. Что же не так?

Он никогда бы не поверил, что будет в таких отношениях с Катце. С Катце!... Более того, все было не так просто. Это сейчас, наедине с собой, Гай мог усмехнуться странности сложившегося положения. Но рядом с Катце он чувствовал себя растерянным, но и придавал сил самому Катце.

"Не пытаюсь ли я найти кого-то на замену Рики?" - спросил он себя откровенно.

Это было бы странно. Рики никто не заменит. Но если б он и искал такую замену, вряд ли бы ей стал Катце. Меньше всего он подходил на эту роль. Нет, тут что-то другое. Что-то чувствовалось, глубоко внутри, неясно и подсознательно, но Гай не мог нащупать ответ.

"Я пытаюсь загладить вину за то, что сделал?".

Да. Частичка этого, возможно, была во всех намерениях Гая.

Хотя, никаких намерений-то и не было. Порыв, так внезапно толкнувший его к Катце, удивил самого Гая. Возможно, подумай он, все бы сложилось иначе. А потом Катце и сам пришел. И тогда ничего нельзя было изменить.

"Мы оба от чего-то бежим, спасаемся... должно быть, от самих себя. Вдвоем это легче".

Рассматривать Катце лишь как прибежище для своих неясных чувств было гораздо легче. Но горько жгло душу то понимание, что Гай себя обманывает. Катце не был ширмой, ограждающей Гая от собственных проблем и вины. Он был чем-то особенным, занимавшем огромное, самостоятельное место в его душе.

-Глупо думать о каких-то чувствах, - усмехнулся Гай сам себе, поймав свое расколотое отражение в грязном треснутом зеркале. Удивительно, что там вообще что-то отражалось под слоем пыли. И как странно, отражалось далеко не самое лучшее - все сомнительные измышления Гая, его неуверенность, его готовность вот-вот признать, что он допустил слабость. Он не был неженкой, никогда не распускал нюни, не позволял чувствам взять над собой верх. И даже с Рики, о, как настойчиво он себя в этом убеждал, это не ревность его подтолкнула, а акт возмездия за предательство, чувство справедливости. Да он любил Рики. Но Рики был того достоин, сильный и яркий, обладающий огромной притягательностью, умевший заряжать жизненной энергией и уверенностью, так естественно, что они были вместе, лучшего партнера Гай и представить не мог... Пока все не перевернулось.

Но что с Катце, подходит ли он для такой роли?... Бывшая мебель, увечный, скрытный, странный, даже непонятный, холодный и дерзкий. Сколько раз прежде он выводил Гая из себя своей самоуверенностью и непоколебимым чувством превосходства.

Но он увидел и другого Катце. Несчастного, слабого, одинокого и потерянного... Там, в Дана Бан, когда он вытащил Гая из готового вот-вот взорваться здания... Каких усилий это стоило Катце, каких мук... Гай тогда отворачивался, чтобы не видеть этого... Собственная боль казалась сильнее и важнее. Что ему до этой, чужой? Что ему до умершего Блонди, которого он так стремился убить? Но Катце страдал. Страдал не меньше, чем Гай.

-Может, время искупления грехов прошло? - с надеждой спросил Гай свое искривленное и разбитое на части отражение, - может это прощение и шанс начать новую жизнь?

Он ощутил, как при этом быстро забилось сердце в сладком предвкушении надежды. И он решил... Он будет с Катце. И плевать на все...

Но тут сердце замедлилось и уже беспокойно стукнуло.

А простил ли его Катце?...

Посиделки в баре "Depraved" были чем-то традиционным для прежних Бизонов. Здесь обсуждались дела, праздновались удачи, и просто ребята убивали время, играя в карты и болтая, когда больше нечем было заняться. К чему избавляться от хороших традиций. Новые Бизоны так же почти не выбирались из бара.

Прежние члены команды не знали всего об этой истории с Рики, Гаем и Ясоном. Они, как и прежде Гай, считали, что Рики их предал, оставил ради Блонди. Но в отличие от своего нынешнего лидера давно простили и не таили на него обиды. Возможно даже, было что-то внутри них такое, что заставляло их понять и простить Рики. Но Гаю, который все больше и больше ощущал вину за содеянное, постоянно казалось, что он видит немой упрек в глазах Катце, своего любовника. Ему хотелось избавиться от этого чувства. Стало быть, все, что он делал, было ради себя, а не ради банды, не ради ребят. Возможно, так и было. Но, скорее всего, - и того, и другого понемногу. Гай совсем запутался в своих чувствах. Все, что он знал - он будет вести Новых Бизонов к успеху, сделает их лучшей бандой, стяжает прежнюю славу. Конечно, такое рвение своего лидера только поддерживалось ребятами. Гай делал все, как надо.

Тяжелые мысли клонят голову Гая. Эта ответственность - это сложно. Всегда принимать решения. Правильные решения, которых от тебя ждут. Постоянно... Нельзя ошибиться. Однажды он это уже сделал. Разве теперь можно испоганить второй шанс не только вернуться к жизни, но и сделать это для других, для своих ребят, с которыми они вместе столько пережили, которые были его семьей. Может Рики и предал их, может у него были на то причины... Может быть... Не Гаю его судить... Впрочем, это он уже сделал... пора бы сделать что-то действительно правильное. Остальные не должны расплачиваться за их ошибки, все не должно разрушиться из-за личных обид... из-за того, что уже не вернуть. Это то, что Гай поставил перед собой, как цель. У него есть, по крайней мере, к чему стремиться. И жизнь уже не так пуста... В ней есть уже столько много... Столько, с чем нужно разобраться. Когда он с Катце, то это собственные чувства, чувства Катце и их отношения. Это так сложно для Гая. Но когда он со своей бандой, все просто и понятно, он точно знает, чего ждут от него. Гай знает, как этого добиться. Они должны быть лучшими, они должны избавляться от конкурентов.

Сейчас они были сильными, как никогда, но были и другие, не менее сильные группировки, враждующие с ними. Особенно Волки. И их главарь - Вольф, главный соперник Гая на сегодняшний день. Сильный и дерзкий, полный самоуверенности и чувства собственного превосходства. Он открыто бросил вызов Гаю, железному Гаю, как уже успели его прозвать за пару месяцев, благодаря не только лишь искусственной руке, но и несгибаемому характеру. Волки разгромили подпольную кибер-лабораторию, где Гаю приделали руку. Такое простить невозможно.

Вольфа Гай не боялся. Подобный страх был ему неведом. Если и пугали Гая какие-то вещи, то совсем иного характера, в частности, касающиеся его самого и его внутреннего мира. Внешнего он не боялся. Но Вольф был опасен, и с ним приходилось считаться. Главный противник, конкурент, претендент на полное и безраздельное влияние на улицах Цереса. Именно Вольф объявил главным призом титул "королей улиц Цереса". Этим он поставил цель для каждого лидера многочисленных банд, в том числе и для Гая. Прежде они были лучшими, пусть многие с этим не соглашались, но Бизоны не раз это доказывали. Пора б теперь ему доказать чего он стоит, и вновь стать лучшими.

-Он бросил тебе вызов, ты должен принять его, - подстрекательски сказал Гаю Зик, юный новичок в их банде, своим задором и пылом напомнивший Килли. Гай даже скучал по тому маленькому мерзавцу, который их кинул. Что с ним стало после?

В Зике горела неудержимая жажда к подвигам, он видел в Гае настоящего лидера и героя, почти такого же кумира, которым несомненно был для него и всей молодежи Цереса Рики. Гаю это льстило и ему бы очень хотелось оправдать ожидание этого мальчишки и всех других новичков их банды.

Но на подбадривания Зика с другой стороны слышались возражения старших членов банды.

-Он опасен, - недоверчиво говорил Сид, - что-то я ему не доверяю. Такие, как Вольф, вечно что-то задумывают. У них всегда козырной туз в рукаве.

Гай знал то, что правы и новички и бывалые - и он должен был поступить так, чтобы удовлетворить и тех, и других.

Бросить вызов в состязании на байках - что ж, это справедливо и разумно, отличный способ показать свою смелость. Гай делал это много раз, он не был зеленым новичком, чтобы бояться. Но опытные Бизоны предупреждали Гая о наличии какого-то обязательного подвоха, что нужно ждать со стороны Вольфа. Гай и сам чувствовал нечистоплотность и коварство этого человека, в конце концов, на то он и лидер, чтобы чувствовать с виду незаметные вещи.

Но с другой стороны новички смотрели на Гая горящими глазами, в которых читалась жажда этого вызова, возвысившая бы Гая в их глазах. Они верили в его силу, а что будет, если он откажется? Прослывет трусом в их глазах, низвергнется, как лидер в этих юных горячих сердцах. Нужно уметь выбрать во всем золотую середину. Он уже не мальчишка, чтобы кидаться очертя голову в любую подвернувшуюся опасность.

Гай вспомнил нависшую над столом фигуру Вольфа, его презрительно суженые глаза, искривленные губы, бросающие усмешку.

"Покажи на что ты способен, Железный Гай, - выплюнул Вольф, - мне кажется, что ты растратил свою былую смелость, да и Бизонов уже не вернуть. Пора тебе уходить на покой..."

От этих слов пробирала мелкая противная дрожь. Какой парень способен спокойно снести подобное оскорбление и не ответить на вызов? Особенно такой горячий, как Гай. И эти холодные глаза Вольфа... похожие на глаза Катце, на глаза того Катце, который презирал Гая. Он на все готов пойти, чтобы в глазах любовника больше не появлялось это выражение, и ему невыносимо видеть отголоски этого чувства в глазах кого-то еще. Нет, он не уйдет в сторону даже из благоразумных соображений. Он уберет с этих губ противную усмешку, он заставит эти глаза гореть страхом, уважением, собственным разочарованием Вольфа, когда Гай докажет ему, чего стоят Бизоны и их лидер...

"Я делаю это не только ради себя самого и искупления вины, не только ради Рики, - убеждал он себя, - но и ради них, этих ребят, бывалых и новичков, которые ждут от меня верного решения, которое я должен принять, тем не менее, не потеряв себя..." Непростая дилемма. Но трудности не пугают Гая, они куда слаще, чем собственные любовные муки, куда желаннее, чем неопределенность отношений с Катце, и они помогают забыть на время о той преграде, что существует между ним и его любовником...

-Я принимаю вызов, - твердо объявляет свое решение Гая, - но обещаю, быть начеку, - успокаивает он настороженные взгляды старых друзей.

Ему нужен риск, ему нужна опасность и схватка, чтобы ощутить себя прежнего и чтобы забыть себя нынешнего. Гай так запутался во всем, ему так нужно какое-то сильное отвлечение.

Остовы проржавевших машин громоздились друг на друга, подобно башням. Эти странные небоскребы окружали все пространство свалки, устланной мелким красноватым песком, который взвивался при малейшем дуновении ветерка. Красноватое небо и сиреневые тучи, розовый диск солнца и черные громады свалки - причудливый и соответственный пейзаж для этого состязания. Рычание байков прорезает воздух. Нетерпеливые взгляды и возгласы пересекают все пространство пустыря, воздух напрягается электрическими разрядами и сухой пылью.

Все отлично понимали, что такие разборки были запрещены. Гай знал это от Катце - новые постановления Консула. Знал и то, что Катце вряд ли стал бы его покрывать. Но сейчас не время и не место, чтобы думать о любовнике, а уж тем более о том, что Гай нарушает закон. Закон Блонди...ха, да он плевать на него хотел. Неприятно кольнула та мысль, что Катце работает как раз на Блонди, всячески следя за исполнением этого закона. Ну и черт с ним... Пусть Катце полностью изменил его изнутри, поменял его личную жизнь, но этой стороны Катце не должен касаться. Чтобы откинуть ненужные сейчас мысли о Катце, Гай поддал газу, как бы призывая противника к готовности.

Из-под русой челки блеснули хищные глаза Вольфа, он презрительно облизнулся, глядя на Гая. Его взгляд, его готовое разжаться тугой пружиной тело, кривящийся рот - все выражало презрение и готовность быть первым. Похоже, они ни во что не ставил лидера Новых Бизонов. Гай собирался показать этому новоявленному выскочке, чего он стоит.

Байки рванули с места почти одновременно, почти, но не совсем... На какие-то доли секунды Гай отстал, задерживаясь позади Вольфа, с расстоянием отрываясь от него все больше и больше, чтобы дать фору противнику и тем самым получше изучить его... Нет, Гай уже не тот заносчивый и горячий юнец, каким был прежде... И у него нет больше возможности полагаться на Рики. Он сам теперь лидер и сам принимает решения, он должен действовать мудро и осторожно. Изучить противника по рисунку напряженных мускулов, скрученных в жгут неимоверных усилий, по сгорбленной позе резкой фигуры, прижимающейся почти грудью к баку, по нервно сведенным пальцам на руле, по капелькам пота на висках, и даже глухому кому, подступающему к горлу... Все это он видел разом, единым мигом охватив и оценив всю картину, сверив их силы, выбрав нужную тактику - Гай определенно знал, что делать. Как он и обещал друзьям - он не собирался рисковать, но и упускать победу тоже...

В Вольфе кипела недюжинная внутренняя силы, ярость, огромная воля и упорство - отличные качества для победителя... Но трезвый рассудок, умение анализировать свои и чужие поступки, умение задержать свой пыл, когда это нужно - так же необходимые качества.

В облаке песчаной пыли Вольф победоносно обернулся на настигающего его Гая. Байки ревели, как мощные металлические животные, их блеск потух, покрывшись грязью, приглушенный дымом и скоростью. Два черных диких зверя, и на них два всадника... Кончиками пальцев Гай ощущал сам пульс своего железного коня, его внутренний рокот, словно собранное усилие, которое он чувствовал сам - вторая рука, искусственная, была уже настолько чувствительна, как и настоящая, что Гай порой забывал о том, что она чужеродная, и сейчас она полностью вбирала в себя мощь байка, как и все остальные клетки его тела...

Заметив, что Гай стал приближаться, Вольф решил перейти к более действенным маневрам. Толпа зрителей нервно и разочарованно загудела, когда очередной поворот лабиринта свалки скрыл от них картину состязания. Этого было достаточно для Вольфа, чтобы упорно протаранить байк Гая. Потом еще и еще, довольно ухмыляясь, радуясь слабости противника. Тот хладнокровно удержал равновесие и злорадно усмехнулся:

-Грязные трюки! Я так и знал...

-Заткнись, - рявкнул Вольф, и выжал из своего байка максимальную мощность, наверстывая упущенную скорость.

Гай понял, что это финальный рывок, когда противник выкладывает полную свою силу. Он взвил свою машину на дыбы, резко пропорол песок одним задним колесом, а потом оголтело бросился вперед под шквал одобрительных возгласов Бизонов. Они узнали прежнего Гая, того самого, который прежде, потеряв Рики, как безумец загонял свой байк, пытаясь убить то ли свое горе, то ли себя... Сейчас вся его безумная ярость была как раз кстати. Выходка Вольфа не только показала Гаю, что силы противника на исходе, но и раззадорила его, зажгла в его душе мрачный огонек...

Байки заносило на виражах, казалось, колеса плавились от невыносимого жара... Красная пыль поднималась в воздух, скрывая сиреневые силуэты свалки...

-Он сумасшедший, - выдохнул Вольф, все его тело стягивало страшное напряжение.

Несмотря на всю браваду, он боялся Гая, особенно теперь, и даже не его скорости и выносливости, а того фанатичного огня в глазах...

Длинные волосы Гая растрепались, лицо покрылось грязью и копотью, он, вырвавшись далеко вперед, с мрачным удовольствием оборачивался на соперника, выжимающего остатки своих последних сил... Байк Гая несся с запредельной, невозможной скоростью, притом каким-то чудом Гай удерживался в седле. Кривая усмешка, как ядовитый шрам, рассекала его спокойное лицо... Он знал, что победил, знал, что он лучший... Это приятно согревало и успокаивало...

Байк Вольфа занесло на повороте, машина залегла на бок, невероятная сила сбросила ее с дороги, парень, беспомощно дергаясь, отлетел в сторону, рухнув в песок. К нему тут же подбежали соратники по банде с испуганными и смущенными лицами.

-Он сумасшедший, - бормотал Вольф, держась за разбитую голову. В его глазах читалось неверие и растерянность.

-Он лучший, - ровным и торжествующим тоном произнес рядом с ним Норрис.

-Надеюсь, теперь у вас нет сомнений, кто тут короли Цереса, - победно усмехнулся Зик, с трудом подавляя желание победоносно пнуть Вольфа.

Все взгляды уставились на подходящего Гая, который небрежно стряхивал пыль с куртки. Его лицо было спокойно, безумие в глазах угасло или просто затаилось где-то глубоко внутри. Весь он выражал спокойную уверенность и осознание собственной победы.

Вот так он увеличивал свое влияние на улицах Цереса, пока власть Катце росла во всем Мидасе... Оба они стремились собственными дорогами к своей в чем-то великой и бессмысленной цели...

С целой рекой выпивки в баре отмечалась победа лидера Бизонов, а значит и самой банды. Ребята не сомневались, что последуют и новые вызовы и разборки, но, несомненно, Гай сумеет с честью постоять за себя и авторитет банды. Гая всеобщее веселье не слишком трогало, он сидел чуть поодаль, чуть в одиночестве, замкнувшись со своими мыслями. Да, это было здорово и приятно, победить в честном поединке этого заносчивого Вольфа, заставить ребят гордиться собой и тем, что они Бизоны. Но горячка соревнования прошла, и он предоставил друзьям наслаждаться победой. К нему же вернулись все нерадостные и суматошные, но и полные горячего томления мысли о Катце... С некоторых пор ему стало казаться, что он влюбляется...

К Гаю подсел Сид, поставив на стол ополовиненную бутылку. Гай только мельком взглянул на него из-под ладони, в которую упирал лицо.

-Что у тебя с Катце? - без предисловий спросил его соратник по банде.

Гай чуть не поперхнулся. Он широко распахнул изумленные глаза.

-О чем это ты? - с незаметной дрожью в голосе произнес он.

-Ну, ты тусуешься у него, я так понимаю, у вас там какой-то бизнес, но почему ты нам ничего не рассказываешь? Это что-то крупное, серьезно дело или по мелочам?

-Это не имеет отношение к бизнесу, - сдавленный шепот вырвался из внезапно ссохшихся губ Гая.

Брови собеседника взлетели в удивлении.

-Это наши личные дела, - более твердо добавил Гай.

Удивление не покинуло взора его приятеля.

-Кажется, я ничего не понимаю. Вы что же, стали вдруг приятелями? Я думал, вы друг друга ненавидите?

-Теперь нет, - отвернулся Гай, - мы забыли о прежних разногласиях, - он в упор, с мрачным огнем, вспыхнувшем внутри, посмотрел на Сида, как бы бросая ему вызов, - а что, у меня не может быть друга?

Сид внутренне попятился назад. Он давно уже считал, что Гай немного не в себе. У него бывали странные взгляды, странные слова и, должно быть, мысли. Сейчас этот взгляд словно предупреждал: "не лезь ко мне". Сид счел лучшим оставить Гая в покое - пусть делает, что хочет. Главное, что для Бизонов он делает все лучшее.

-Ладно, как знаешь, дело твое...

К счастью, ему даже в голову не могло прийти, что Гай может испытывать к Катце какие-то чувства. Именно об этом подумал Гай и облегченно вздохнул. Нет, он вовсе не стыдился своего странного любовника. Просто еще не был готов к расспросам и уж тем более к разъяснениям по поводу их отношений.

Катце многое знал о делах Гая и в прошлом, и теперь, иногда у них были даже совместные интересы и дела с прежними Бизонами. И сейчас Катце отчаянно цеплялся за них, чтобы было о чем говорить. Он не переставал удивляться двойственному характеру их взаимоотношений. Их телесная любовь была наполнена взаимопониманием, полной отдачей, слиянием, взаимным проникновением мыслей и чувств, удивительным согласием. Но все, что касалось общения, доставляло невыносимые терзания. Общение давалось Катце трудно. И он был благодарен Гаю, который заводил разговоры о мелочах, о совершенно нейтральных вещах, о чем-то глупом, несущественном. Сам Катце говорить ни о чем не умел, поэтому покорно полагался в этом на Гая. А говорить о серьезном они оба страшились. Гаю казалось, что то, что у них происходит гораздо сложнее, чем все проблемы, чем раздел сфер влияния и стычки с другими группировками. Он и не предполагал, что внутренние движения души, противоборства с самим собой, чувства - все это так сложно, так давит на человека, выбивая его из привычной колеи внешней жизни, делая совсем иным.

Когда спала первая любовная горячка, Гай более спокойно попытался взглянуть и осмыслить свои отношения с Катце, и понял, что они его пугают... Да, пугают своей странностью и серьезностью. Это было очень сложно для его восприятия отношений, в которых все было совсем иначе, нежели с Рики. Да, с Рики все было не так. С Рики все получилось просто и естественно. Они подходили друг другу, да ведь они столько времени были вместе, столько испытали, были партнерами по банде, даже казалось, что они чертовски похожи - смелые, веселые, красивые и отчаянные парни. Они вместе мечтали, вместе пытались чего-то добиться. Испытали столько радостей и бед. Это было так правильно - то, что они сошлись с Рики, словно по-другому и быть не могло. Их столько связывало... Однако, даже этого оказалось в итоге не достаточно...

С Катце их связывала одна только тоненькая ниточка взаимной ненависти и чужых смертей, но как ни странно, этим отношения только крепчали... Что же в них было? Гай не мог этого понять. Не мог выяснить для себя, как же к нему относится Катце, этот нелюдимый человек-одиночка. Казалось, что ему вообще никто на свете не нужен, кроме его драгоценного Блонди. Гаю даже хотелось горько рассмеяться - сначала он ревновал Рики к Ясону, а теперь еще и Катце? А есть ли в этом смысл? Забыл ли Катце своего Блонди? Что он чувствует к Гаю? И вновь мучительный вопрос - простил ли? Слишком много было невысказанного, чтобы Гай мог воспринимать ситуацию спокойно.

Может все дело в постели? Этот вопрос он не раз мучительно задавал себе. Да, секс значил многое, очень многое, пожалуй, гораздо больше, чем должен по своей сути. Как это ни банально звучит, но когда соединялись их тела, то соединялись и их души... даже не души, а их внутренние сущности, то что делало их самими собой, но вместе с тем же - кем-то новыми, какими они становились, лишь соединяясь. Как две половинки целого - и снова банальный штамп. Словно два черепка от одного разбитого сосуда. Они подходили так точно, но не полно. Между ними оставалась трещина, которая уменьшится, если черепки прижать друг другу сильнее... Или склеить. Но как склеить два разных материала? И пусть эти черепки одно целое, но каждый осколок не такой, как другой... Как же склеить камень и медь, железо и стекло? Как сократить или вовсе уничтожить трещину между ними, ту преграду, которую Гай чувствовал постоянно, по мере того, как росло его собственное чувство. И наличие подобной преграды, барьера, который он сам же и воздвиг - это убивало его...

Разговор с Раулем был не то, что неприятен, он был унизителен для Катце, стыден, безобразен. Его отчитали, как нашкодившего мальчишку.

-Я приказал тебе следить за этими бандами монгрелов, - ледяным тоном произнес Верховный Консул, - а они спокойно устраивают гоночные соревнования. Рев их байков, должно быть слышали и в самой Апатии...

Блонди был в гневе. Конечно, сам Рауль Ам не назвал бы так это чувство недовольства тем, что его приказы не исполняются. Но Катце хорошо знал Блонди, и этот синий, словно газовый огонь в глазах, был ничем иным, как гневом. Гневом, направленным теперь на Катце. Тот слушал, внешне спокойный и равнодушный, внутренне сгорая от гнева собственного... Нет, конечно не на Гая, а на себя. Гай знал, что в его положении нужно держаться потише, а лучше быть совсем незаметным, но законы не писаны для диких монгрелов.

А вот сам Катце... Знавший секреты Танагуры, с помощью которых можно было держать в руках самого Ясона Минка, он пренебрег всеми законами Амоя и своими собственными ради этого дикаря. И если первые законы обойти для него не вызывало ни сложности, ни угрызений совести, то пойти против себя самого... Нет, этого не было даже с Ясоном. С тех пор, как Катце перестал быть мебелью, а стал кем-то, приобрел значимость в глазах других и в своих собственных, он всегда отличался тем, что никогда не шел против своих принципов. В данном случае он просто забыл обо всем... О том, что было прежде.

Даже образ Ясона как-то потускнел...

"Неужели я влюбился в этого монгрела?" - отчаянно спрашивал себя Катце.

Стоило только пригреться в тепле, и вот уже он не отвечает за свои мысли, поступки и эмоции. Он не контролирует ситуацию, пустив все на самотек, позволив Гаю стать хозяином положения. И Катце понимал свою полную обреченность в сложившем положении. Изменить что-либо он не мог.

И все же он решил поговорить с Гаем. Даже ради самого себя, чтобы доказать, что они равны, что он еще не полностью сдался этому длинноволосому монгрелу, с такой дикой и соблазнительной улыбкой, с таким яростным блеском в глазах...

Он сам пришел в жилище Гая, в эту мрачную нелюдимую комнату, в которой он впервые сдался Гаю, в которой он испытал полную силу и сладость своего поражения и все очарование чужого тепла.

Увидев его, Гай был удивлен и обрадован. С тех самых пор, когда Катце обиженный напоминанием о Рики, убежал от него, он никогда не приходил к нему - Гай сам приходил к Катце, и он не знал, а действительно ли тот рад его видеть или просто притворяется. И в душе он так хотел, чтобы Катце пришел к нему вновь, сам пожелав этого.

Но лицо Катце было даже холоднее, чем обычно, и в глазах не зажглось того теплого огонька, который появлялся при любом проявлении нежности со стороны Гая. Тот постарался не замечать ничего и попытался обнять Катце с широкой улыбкой на засветившемся лице. Он был почти не удивлен, когда его любовник равнодушно отстранился. Гай с заледеневшим сердцем смотрел на него. Тонкие сжатые губы, бледная кожа лица, вспыхивающий багрянец шрама под россыпью длинной рыжей челки и странная, пугающая пустота в глазах...

-Что случилось? - нервно и осторожно спросил Гай.

Он так испугался в эту минуту, что сам был удивлен, сердце сжалось в болезненной судороге, живот свело тугим узлом, в голове помутилось - Катце пришел, чтобы бросить его, решил, что им пора расстаться, и их отношения не могут продолжаться...

Но Катце заговорил о другом.

-Что за гонки вы устроили недавно на заброшенной свалке? Разве ты не знаешь о том, что это запрещено?... - с негодованием заговорил он.

Гаю хотелось рассмеяться от облегчения. Ему даже казалось, что этот суровый тон Катце несерьезен. Не может же он, в самом деле, сердиться из-за такой ерунды.

-Ну, у меня были дела, - беспечно ответил Гай, - пришлось выяснить отношения с одним заносчивым ублюдком, который вообразил себя хозяином Цереса. Пришлось показать ему, кто настоящий хозяин.

Катце презрительно фыркнул.

-Уж не ты ли? - с сарказмом проронил рыжеволосый, его губы исказились такой ядовитой ухмылкой, что Гай невольно отшатнулся, - кажется, ты забываешься. Единственным хозяином и правителем тут является Верховный Консул Рауль Ам с дозволения самой Юпитер...

Это разозлило Гая.

-Да плевать мне на этого Рауля, - фыркнул он.

-А мне нет, - сверкнул глазами Катце.

Гай удивленно посмотрел на своего любовника. Сейчас в нем не возникало никаких теплых чувств, никакого узнавания, как будто они были чужими, он просто не узнавал Катце. Сказав эти слова, тот стал таким чужим...

-Да брось ты, - почти с надеждой проронил Гай, попытавшись беспечно улыбнуться, - что за чушь, только не говори, что это правда...

-Но это правда.

-Да какое тебе дело до этого чертового Блонди? - вспыхнул Гай.

-Я работаю на него, и я предан ему, - сухо и бесцветно проронил Катце, ни тоном, ни взглядом не выдав, что он думает в действительности.

-Да черт возьми, Катце, наплюй на это, - Гай был даже не раздражен, а удивлен, - зачем тебе служить этому Блонди и уж тем более ему подчиняться? Я же знаю, у тебя достаточно власти и влияния, чтобы послать его ко всем чертям. О тебе ведь говорят, как о втором человеке на Танагуре. На кой черт ты продолжаешь работать на него?

В голосе и глазах Гая было такое искреннее нетерпение и желание знать правду, что Катце растерялся - это были вопросы, на которые он сам не знал ответа.

-Я не могу. Я делаю то, что должен делать...

В похолодевших глазах Гая появилось то самое выражение, которому прежде Катце не придавал значения, до их романа, но теперь страшно испугался - презрение, отвращение, нечто похожее, по крайней мере...

-Только не говори, что рожден, чтобы служить Блонди. Это что, твое призвание, Катце?...

На это гневный и полный боли выпад Катце мог только промолчать. Что он мог сказать Гаю? Он только болезненно ощущал, как почти физически рвется связь между ними - это было ужасно. Но и поступиться со своей гордостью Катце не мог.

-Что тебя держит рядом с этим Раулем? - продолжал Гай вырывать крючками своего горького сарказма всю душу из Катце.

Тому хотелось закричать, заткнуть уши руками, только бы не слышать этого голоса, этого обвиняющего тона...

-Или дело вовсе не в Рауле, - усмехнулся Гай, - а в другом Блонди, в Ясоне? - он с ненавистью обронил это имя.

Катце вздрогнул и затравлено посмотрел на Гая, который срывал один за другим с него все покровы мощной брони, которая не позволяя прежде просочиться хоть единой капельки боли и сомнений к его сердцу.

-Ясон умер, - проронил Катце отчаянным шепотом.

-Но ты все еще помнишь его, да? - рыкнул Гай.

Внезапно вся его мощная фигура двинулась к Катце, заставляя испуганно попятиться и вжаться спиной в стену. Гай схватил ладонями его ошеломленно недоумевающее лицо с оттенками ужаса. Гай с тоской и надеждой смотрел в глаза своему любовнику, ища подтверждения, но больше опровержения своих слов. И ничего там не находя, только светящееся упорство и больную пустоту...

-Скажи, ты все еще думаешь о нем, помнишь его?

-Я не смогу его забыть, - произнес Катце необычайно твердо.

Нет, ради Гая он не предаст Ясона, не предаст память о нем, ни за что...

Теперь уже Гай испугался не на шутку, казалось, все рушится у него на глазах. Все резко и внезапно нахлынуло на него вновь, то, что казалось ушло и похоронено в прошлом и в глубинах памяти. Он бессильно выпустил из ладоней лицо Катце.

-Ты все еще помнишь, - обречено повторил Гай, - значит, ты все еще не простил меня, не забыл то, что я сделал?...

Катце самому было тяжело видеть боль Гая и крах своих надежд и робких мечтаний, но щадить Гая он не собирался.

-Как я могу это забыть? - проронил он слабо без надежды на отступление и спасение, - ничто никуда не ушло... что было, то было... и прошлое всегда будет стоять между нами стеной.

Последняя фраза словно окончательно вбила последний гвоздь в гроб всех их надежд...

Гай отошел немного, продолжая смотреть в глаза Катце. Он не мог поверить в то, что происходит. Отчетливо он понимал, как тщательно прежде они избегали этих разговоров, сколько всего накипело, сколько невысказанного, наболевшего, что всегда разделяло их, поэтому они так старательно избегали этих тем... Но теперь...

Гай собрал все душевные усилия, чтобы задать этот вопрос, самый болезненный для него:

-Ты все еще любишь этого своего Блонди?

Катце отвернулся, чувствуя, что на глаза набегают слезы, слезы слабости и муки, которые он не хотел показать Гаю.

-Он не мой Блонди, он Блонди Рики, - только и произнес Катце сдавленно.

Гай отвернулся. Его словно охватила апатия, чувство собственной беспомощности что-либо изменить в этой ситуации. Он должен был ожидать чего-то подобного, но трусливо прятался от правды. А она оказалась еще горше, чем он думал.

-Да, Рики предал нас ради того, чтобы быть с ним... - неожиданно для себя произнес Гай.

-Как и Ясон, - тут же добавил Катце.

Гай неожиданно и странно взглянул на него. Они все еще стояли достаточно близко, чтобы видеть выражение глаз друг друга, чувствовать дыхание - слабый физический контакт... Тонкая, рассыпающаяся ниточка, натянувшаяся до предела...

-Да, они пожертвовали многим, чтобы быть вместе, - вдруг произнес Гай.

Эти слова поразили Катце, изумленно он добавил:

-Он пожертвовали всем ради своей любви.

-Похоже, они были сильными, - добавил Гай.

Они оба чувствовали, что этот странный обмен фразами - последняя возможность удержать контакт, ниточка которого так стремительно ускользает из их дрожащих пальцев...

-Ты бы так не смог? - очень тихо и с трепетом спросил Катце.

Гай замер, испуганно и затравлено. Они никогда не касались столь серьезных аспектов их отношений и чувств. Гай даже не пытался по настоящему заглянуть в себя. Но теперь ответ на этот вопрос возник очень отчетливо в его голове. Нет, он не смог бы так поступить... ради любви, да, ради любви к Катце, к Рики, ради их банды... Однажды Рики предал и бросил их всех ради своей любви... Поступить также - значит вновь допустить собственную безответственность, поддаться своим эгоистичным порывам и, значит, совершить ошибку... Нет, слишком велика была ответственность перед другими и желание искупить вину, чтобы поступать как хочется ему самому... как велит сердце... Да, на такие сентиментальности у Гая не было права теперь...

Молчание Гая убивало Катце. Оно говорило ему слишком многое, больше тех слов, что он мог услышать, если бы Гай что-то все же ответил. Но Гай молчал, погрузившись в себя. Катце понял, что ему мучительно хочется прикоснуться к нему, провести кончиками пальцев по коже - по щеке, по губам... И все же он понимал, не только своим логическим умом, но и всеми нежными чувствами - все кончено...

Гай тоже это понимал... дальнейшее выяснение отношений было бессмысленно... Бессмысленно было и то, что они вообще начались. Все разделяло их с самого начала, но они безрассудно отринули все препятствия и кинулись в объятия к друг к другу со всей иссушающей страстью боли и одиночества... Тогда казалось, что они нашли друг друга, но на самом деле - только потеряли.

Сказать больше нечего. В душе, в мыслях такая пустота, что просто хочется взвыть, хочется разнести весь этот мир в щепки.

Нервно дернулся мускул на лице Гая, он сорвался с места и, яростно хлопнув по выключателю, вырвался из душившей его комнаты, комнаты воспоминаний, комнаты, в которой стоял сейчас, оставшийся в полной темноте, растерянный и смущенный Катце...

Темно и тихо... за окнами звуки, огни, все такое далекое, нереальное, как из другого мира, тоже нереального... Реальный тот, в котором Катце, натыкаясь в темноте на углы, держась за стены, продвигался к дверям... Он пытался заставить себя поторопиться, оставить эту комнату, с которой столько связано, чувства и разум выгоняли его наружу...

Все кончено... только это билось в голове, только это имело значение. Больше ничего. Прошлое... Оно не ушло, оно пришло в настоящее, чтобы все разбить в нем... Чтобы разрушить то, что было, хотя и таким странным, но таким прекрасным. Катце жил всем этим... И все исчезло в один короткий миг, когда они опять вспомнили о прошлом, о котором они, негласно сговорившись, предпочитали не вспоминать вообще...

В этот момент Катце понял, что любит Гая... по-настоящему... И еще ему показалось, что он ненавидит Ясона...

Яростное безумие, ветер и скорость - это сочетание разжигало в душе Гая тот необходимый огонь, который хоть на время выжигал боль внутри. Там была огромная пропасть, пустота, которая, как он уже привык, заполнялась Катце, а теперь вновь наступила на него своей пугающей силой, и он ничего не мог сделать.

Ему казалось теперь, что потерять Катце было еще больнее, чем потерять Рики...

Да и с Рики все было иначе. Пересматривая их отношения, Гай вдруг стал задаваться вопросом, а любили ли они вообще друг друга. Они сошлись так легко и естественно, делили опасности, кров, постель, все радости и горести их нелегкой жизни - все было просто и легко. Потом на Гая напала жажда мести не только за предательство Рики на и за какое-то оскорбленное чувство собственности, словно тот Блонди отнял у него то, что принадлежит ему по праву... А теперь ему казалось, что у Рики и того Блонди все было по-настоящему... и у него с Катце тоже - настоящая любовь, именно та, особенно сильная, которое возникает у людей, которых больше разделяет, чем связывает. Да, так было у Рики и Ясона, и теперь у него с Катце, он убежден... Да только вышло все против них, и Гай понял, что теперь ему не остается ничего другого, как только проклинать себя, все испортившего и теперь расплачивающегося за свои ошибки. Он думал, что достаточно настрадался, но оказалось, что прежние мучения по были ничем по сравнению с нынешними любовными терзаниями... Гай даже не подозревал, что может быть таким мягким и ранимым в плане чувств, что эта расставание с любовником так его подкосит...

"Просто я не любил по-настоящему, - думал он, - а теперь узнал, что это такое... Узнал, чтобы все потерять".

Если б в его жизни не было обязанностей, то она потеряла бы смысл вообще. К счастью, у него было за что держаться. И все равно бешенное напряжение, кроваво-страшную рвану души он не мог излечить, и все, что рвало его на части, терзало и не давало сна, он пытался выплеснуть в бешенной гонке с самим собой, терзая свой байк немыслимой скоростью, от которой закладывало уши, а ветер немилосердно хлестал по лицу... От этого Гаю становилось спокойнее, потому что как будто мысли выметались из головы и улетали вместе с песчаной пылью из-под колес...

Но по ночам глаза не смыкались, и призраки былого счастья не давали заснуть... Странные и счастливые воспоминания приносили только новые мучения, но Гай вновь и вновь перебирал их, как старые письма, как фотографии давно умерших людей, чтобы воскресить их в памяти.

Перед его глазами возникало лицо Катце, то такое отчужденно, бесстрастное, под маской неприступного высокомерия, которому он обучился у проклятых Блонди... а то он был таким нежным и робким, когда они занимались любовью, он казался испуганным собственным удовольствием, его невероятностью и красотой... Тогда Гай ощущал доверие и полную близость...

Все это было так прекрасно, что причиняло такую боль...

Неудержимая натура Гая не могла, не желала мириться и принимать происходящее, как должное... Перебирая в памяти всю свою жизнь, ошибки и поступки, как бы возвращаясь в прошлое, он пытался найти хоть что-то, чтобы сгладило его вину, что бы могло дать хоть малейший шанс все изменить, вернуть Катце, заслужить его прощение...

И вновь возвращался к началу своих бесплодных мыслей и поиском себя и своего потерянного счастья...

И единственный способ забыться - окунуться в яростную борьбу, за власть, за влияние, чтобы стать первыми, самими сильными, доказать что-то всем и самому себе... Они буду королями улиц Цереса, этого города безродных бродяг, воришек и бандитов, грязных улиц со сточными канавами, пахнувшими самой его душой, отражающими саму его суть... мусор и грязь, ветер и серые дома - достойное для них царство, чтобы бороться за него и получить его... Достойное того, чтобы сделать эти сточными канавы смыслом жизни, нечего сказать... Но раз ничего другого не остается... Все это так смешно и так печально, что Гай не знает, плакать ему все же или смеяться. Только ему казалось, что смысл его жизни утерян, обретен и теперь вновь утерян, но порой он ничего не понимает, а есть ли вообще у его жизни смысл? Что он делает? Только то, что делает, на что способен, что он должен и может... и ничего другого... А разве что-то остается?

"Как Катце", - мелькает у него...

Тот тоже делает что-то бессмысленное... пусть говорит, что угодно, уж Гай-то знает, у него было достаточно времени и возможностей, чтобы изучить Катце... Да, когда был Ясон, у Катце была какая-то цель, что-то он делал, и это имело смысл. А теперь тот обманывает сам себя, как и Гай, цепляясь за прошлое... А может просто стоит раз и навсегда забыть и отказаться от него... Прошлое итак слишком многое им испоганило... Гаю так хотелось плюнуть и начать все сначала... Но Катце не пойдет на это. Он такой гордый, еще более гордый, чем Гай, еще более упрямый, но сдержанный и бесстрастный, умеющий скрывать свои чувства... И черт знает, что творится в его рыжей голове, черт знает, что он думает и чувствует на самом деле. А Гай с печальной неотвратимостью чувствовал и понимал только одно: "Катце меня не простил"...

Убийственно замкнутый круг...

А потом была кровавая стычка с Питонами, уродливое сцепление, полное ненависти и самой настоящей крови, зализывание ран в своих норах, и болезненное спасение от каких бы то ни было мыслей вообще...

...Потом были новые приказания от Рауля, который, кажется, поставил своей главной целью наказать непокорных и дерзких монгрелов, которые, не таясь, нагло превратили улицы Цереса в бранное поле для раздела своего влияния, выливая все стычки в кровавые разборки...

Катце должен следить за безопасностью... Катце должен был предотвратить это... он должен разобраться со всем... Как во сне Катце выполнял свои обязанности, посылал своих людей, отряды полиции в Церес... Туман, плотный и глухой, не дающий чувствам выбраться на поверхность, а глубоко внутри ветреная карусель мыслей и вопросов... Все чаще Катце возвращался к тем словам Гая - а почему он еще остается рядом с Раулем? Когда-то он сочинил для себя худо бедное оправдание и привык им довольствоваться, чтобы не мучиться бесполезными размышлениями... Все казалось упроченным и спокойным... Но теперь его мысли занимал только один сумасшедший монгрел, который был где-то там, в центре того кипящего котла, замешанный во всем...

"Мы опять оказались по разные стороны?" - печально спрашивал себя Катце... И ведь всеми чувствами понимал, и даже разумом, что Гай был прав, во всем прав... Что-то он в нем сдвинул, непреднамеренно, но непоправимо, страшно бесповоротно... Теперь уже от прежнего Катце остались жалкие клочки, отрепья гордости, в которые он еще пытался кутаться, водружая на себя величественный кокон власти и силы. Никто не знает, что в этом человеке, в котором все привыкли видеть силу, остерегаться и подчиняться ему, что-то надломилось, и в глубине его поселился страх... Да он боялся, за себя, за Гая, за то, что стало с ними... и чего уже не будет...

Но больше всего за Гая... За Гая, черт бы его побрал, этого гордого упрямца, который задался целью показать что он лучший... Ха, лучший бродяга в Цересе, лучший монгрел...

Но Катце твердо знал, что Гай в кровь изобьется, лишь бы добиться своего, что он не остановиться, что-то там доказывая себе и своему сброду, кидаясь в самые опасные переделки... и заставляя Катце мучиться в своей каморке, сжиматься от страха и опасения за него... Проклятый монгрел, ублюдок...

Белые пальцы до боли сжимаются на краю стола, раскрошенная в пепельнице не зажженная сигарета, запах тоски и отчаяния в темной комнате, а еще - вновь поселившееся одиночество... Запах Гая, въевшийся в подушки, простыни, в сам воздух комнаты, все еще отпугивает то, чего так боится Катце, но когда все это исчезнет, одиночество опять поглотить его... нет, будет медленно обгладывать, подтачивать, пока он окончательно не свихнется, превращаясь в собственную тень...

-Ублюдок чертов, что ты со мной делаешь? - бормочут тонкие губы, а глаза лихорадочно вглядываются в сводку донесений...

Рауль намерен чуть ни снести весь Церес, стереть всех монгрелов с лица земли... Да, похоже он долго терпел, долго этого ждал...

"И все же, разве это не личная месть?" - опять задался этим вопросом Катце. Но уже совсем отстранено, без прежнего интереса.

Все его мысли там, где Гай... Он в опасности... Он в опасности всегда, но теперь... Теперь особенно. Все очень серьезно и страшно.

Катце чувствовал, что должен предупредить его... Пусть они не могут быть вместе, но это не значит, что он может беспокоиться о Гае... Нет, он волнуется, очень, очень сильно... От этого волнения щеки покрываются возбужденным румянцем...

Пусть он предаст Рауля, но он сделает это, он предупредит Гая, чем закончится эта встреча с бандой Питонов, их главным конкурентом и противником, встреча, в которую вмешается несколько сотен вооруженных до зубов людей Консула... Да, он пойдет к Гаю и все ему расскажет... От этой мысли у Катце волна дрожи пошла по всему телу... Он увидит Гая, уже одного этого было достаточно, чтобы потерять рассудок, и не подумать, а как же к этому отнесется сам Гай...

Он пришел вечером... В комнате было темно, пахло пылью и чем-то нежилым, постылым... Эта комната казалось чужой, как будто Катце попал совсем в другое место, а не в то, которое так стремился... Внутри даже все сжалось от этой мысли... Но нет, эта комната Гая... И все тот же сбитый коврик, который Гай так и не удосужился поправить и, наверное, даже не замечал, но Катце мысленно приветствовал его, как старого приятеля...

Гай стоял у стола, склонившись над мерцающей тусклым светом бутылкой, опираясь на грязную столешницу кулаками, неподвижно замерев, глядя в пол... Он вздрогнул от неожиданного появления Катце.

В темноте расширившиеся зрачки Гая уловили бледную фигуру, застывшую перед ним в жутком отчаянии, у него самого все свело судорогой при взгляде на нее...

-Катце... - выдохнул он, почувствовав, как отпускает то острое болезненное чувство, что сдавливало ему грудь все это время...

Порывисто Гай кинулся к Катце и схватил его за плечи, желая приблизить к себе... Раненная рука отозвалась болью в плече... Теперь Гай никак не мог назвать ее искусственной, болела она как настоящая...

Почувствовав прикосновение Гая, Катце так мучительно хотелось метнуться в эти недоверчивые объятия, разлить свою нежность, ощутить успокоение... Но, ненавидя себя и проклиная собственную гордость, он отшатнулся, впившись взглядом в лицо Гая, утомленное, бледное, какое-то постаревшее, с глубоким порезом, рассекающим скулу. "Почти, как у меня", - как-то некстати подумал Катце...

Потрясенный и обрадованный встречей, Гай вдруг с разочарованием понял, что Катце пришел не за тем, о чем он думал... не простить его, не вернуться к нему... Что-то другое, это видно в глазах... На миг Катце смутился, его лицо стало робким и покорным, как и прежде, когда Гай попытался обнять его... Но нет, теперь оно вновь сдержанное и холодное, и возвращения к их прошлым счастливым временам нет...

-Зачем ты пришел? - сухо и со сталью спросил Гай, отвернувшись...

Пошарил по кровати, отыскал пачку сигарет, затерявшуюся в складках скрученного несвежего покрывала, отрыл зажигалку... закурил, затянулся... Во всех движениях - сдержанное напряжение и намеки на ярость... На лице - следы усталости и недавних драк... Катце все подмечается, и рваное движение рук, выдающее физическую боль, и подрагивающую нервную походку, россыпи синяков и ссадин на руках и плечах в обнаженных вырезах майки, - все это неожиданно приносит Катце сильную боль.

-Гай... - тихо позвал Катце сухим голосом, облизнув губы... голос подрагивал...

Гай обернулся, единым порывом оказавшись перед Катце, сверкнув глазами, искривив губы, как особенно не нравилось Катце...

-Зачем ты пришел, - голос выдавал последнюю грань между отчаянием и спокойствием, на которой держался Гай... ему ничего не стоило сорваться, - зачем? Опять попытаешься меня арестовать, Катце?

Он сказал это почти презрительно...

-Нет, я здесь не для того, - сдержанно произнес тот, - я пришел, чтобы предупредить тебя...

-О чем? - Гай отошел к столу и нашел в бутылке остатки какой-то выпивки, разом глотнул, сморщился от противного вкуса, который был однако не так противен, как гул в ушах и желчь на губах...

Катце был так близко и так далеко от него... Это сводило с ума и злило...

-Гай, это очень серьезно... Тебе грозит опасность. Я знаю о той масштабной разборке, которая намечается у вас с Питонами через несколько дней...

Гай широко открыл глаза и чуть попятился.

-Откуда?... - он кашлянул... - ну да, конечно, у тебя должно быть тут куча своих шпионов, ты должен быть в курсе всех дел... Не так ли, Катце?

Ядовитый сарказм собственных слов обжигал губы, когда Гай выплевывал их... Но он ненавидел этот тон и взгляд Катце, который словно превращался в "первоклассную служебную шавку Блонди".

-Это известно не только мне, но и Раулю, - трагически проговорил Катце, заглядывая прямо в глаза собеседнику.

Гай замер, но потом беспечно и фальшиво усмехнулся.

-Ты же знаешь, что мне плевать на нашего господина Верховного Консула. Я ведь не гражданин...

-Но ему не плевать... Он ненавидит тебя, всех вас... Он пошлет войска, полицию, чтобы арестовать вас всех на месте преступления, он упрячет вас в тюрьму или прикажет всех перестрелять... - иступлено говорил Катце.

Ему казалось, что Гай невнимателен, он не достаточно серьезно относится к его словам, а Катце старался говорить все убедительнее, усерднее, чтобы достучаться до Гая...

-Я ничего не понял, - оборвал его Гай, - ты приходишь ко мне и говоришь, что твой дорогой босс готовится разгромить две самые мощные группировки в Цересе... Мне кажется, или, предупреждая меня, ты делаешь то, что ему бы очень не понравилось...

Катце молчал...

-Ты разве его не предаешь? - нахмурившись, продолжал Гай.

Катце продолжал молчать, только умоляюще глядя в глаза своему любовнику, бывшему любовнику. Ему казалось, что Гай не слушает его, не пытается понять, из-за своего упрямства, гордости и ненависти ко всему, что касается Блонди...

-Почему ты это делаешь? - тихо спросил Гай, сраженный молчанием Катце.

Тот беспомощно отвернулся. Он должен сказать, потому что люблю тебя... Разве это не было бы правильно? Так почему же он молчит, не в силах произнести ни слова или даже языком пошевелить?...

Молчание раздражало Гая... Он чувствовал, что именно должен сказать ему Катце, но то, что он ничего не говорил, бесило Гая. Только сейчас он до конца понял, как же им на самом деле сложно общаться... А ведь ему казалось, что они понимают друг друга и у них много общего...

Молчание затягивалось, как петля... Гай чувствовал, как они тонут в море несказанных слов, несделанных признаний... Это нужно было разбить, немедленно, пока он не задохнулся...

-Спасибо, конечно, что пришел меня предупредить... Это очень мило с твоей стороны...

Катце содрогнулся от горького сарказма этих слов. А Гай невозмутимо говорил:

-Но ты знаешь, я не могу воспользоваться твоим предостережением... Видишь ли, я не трус. Я Железный Гай, - он усмехнулся, - да, меня так прозвали, представь себе. У меня есть банда, знаешь? Новые Бизоны. Я восстановил их по кусочкам, вернул прежнюю силу. Я обещал им, что мы будем лучшими. Для многих новичков я авторитет, я настоящий лидер, - Гай говорил, уже захлебываясь словами, - они мне верят, они идут за мной. Все, чего я хочу - быть хорошим лидером, сделать Бизонов лучшими.

Он с вызовом посмотрел на Катце. Казалось, тот никак не реагирует на его слова.

-А эти Питоны - они крепкие орешки. Мы уже цапались несколько раз с ними. Видишь, - Гай указал на рану на лице, - это их главарь. Эта встреча, как ты говоришь, разборка, она решающая - все по честному, мы выясним раз и навсегда, кто из нас лучший. Поэтому мне наплевать на каких-то там Блонди, на их овчарок с автоматами... Ты думал, я испугаюсь, да?

Катце попробовал возразить:

-Гай, послушай...

Гай его не слушал.

-Думал, я поскорее смотаюсь, затаюсь где-нибудь, чтобы переждать опасность. За кого ты меня принимаешь, Катце? Да, я свинья, я знаю. Я столько всего сделал, что и не расплатиться. Но я пытаюсь быть лучше, я пытаюсь все изменить... И знаешь что? Я не отступлю... пусть там нас всех порешат, мне плевать. Я просто приду туда...

Слова замирали на языке, Катце знал, что нужно возразить, но не мог подобрать того, что бы дошло до упрямого Гая.

-А теперь знаешь что, уходи, - их глаза встретились, - да, Катце, уходи. Я не знаю, почему ты пришел. Но ты пришел зря. Просто уйди и ничего не говори. Так будет лучше, уж поверь...

Катце с молчаливым раздражением повиновался. Как он мог подумать, что Гай послушает его, а не сделает все по-своему. Как будто он не знал Гая... Да и чего ради? Так зачем же он пришел?

Может потому что, что, может так получиться, и он больше не увидит Гая?...

Гай вовсе не был дураком, чтобы не воспринять всерьез предупреждение Катце... Его не удивило, что и Катце, и Рауль знают об их планах. Они не слишком таились, да и у правительства было множество шпионов даже в Цересе. В последнее время за них что-то серьезно взялись, похоже, новый Верховный Консул обеспокоен проблемой монгрелов, и решил прекратить все связанные с ними беспорядки... Гай только усмехнулся - приструнить монгрелов, посмотрим, как ему это удастся...

Он не зря получил репутацию умного лидера, который находит верное решение, а не кидается опрометчиво куда-то в самые неприятности. Поступить так, как того ожидает Блонди или сбежать было бы вдвойне неправильным. Нет, он поступил умнее... Лидер Питонов по кличке Черт тоже оказался достаточно мудрым предводителем - они сумели договориться, на время оставить свои распри, заключить перемирие, чтобы объединиться и дать достойный отпор воскам властей и полиции...

Больше всего Гая мучил вопрос, почему Катце предупредил его - из каких-то своих личных мотивов, может из-за чувств к Гаю... Нет, Гай никак не мог предположить в этом подвоха... Хотя, однажды, как теперь кажется, очень давно, именно благодаря Катце, сманившего Килли, они попали в ловушку, которая положила им конец... Нет, теперь Катце изменился... Он не станет опускаться до таких мелких трюков... наверное... Тогда что?

"Неужели все-таки из-за меня? Я ему все же небезразличен?" - гадал Гай. Ему так хотелось в это верить. Но сам Катце так ничего ему сказал, а глаза его были полны сомнений и неуверенности, оставив Гай в тоскливых раздумьях, не дававших покоя. Чего он хотел, он и сам не знал... Сейчас главное - дать отпор мощному натиску, который собирается смять их...

И все же в глубине души теплилось что-то приятное - Катце беспокоился о нем, волновался, что с ним может случиться беда, и сам пришел предупредить его...

"Может, не все так плохо?" - с надеждой спросил сам себя Гай... Главное, чтобы все не оказалось слишком поздно...

Операция Рауля была тщательно спланирована, утечки информации быть не могло... Катце кусал губы - но именно благодаря ему, ближайшему человеку Рауля, эта утечка все же произошла, он по сути предупредил преступников о готовящейся облаве... И он не испытывал угрызений совести... Только огромное снедающее его беспокойство о Гае... Что он сделает, как поступит? Останется ли в живых? При мысли о том, что он может потерять и Гая, Катце охватывал леденящий душу озноб ужаса... Нет, только не это...

В назначенный день он не мог спокойно усидеть на месте, лично наблюдая за ходом операции. Ему здесь было не место, он только мешался, но все же Катце не мог вернуться к себе и ждать...

Ему казалось, что он слышит спутанные звуки рева моторов, выстрелы, крики и стоны боли... Все внутри обрывалось и таяло... Там творилось что-то ужасное... До Катце доносились только клочки и обрывки сведений... Карательная операция превратилась в бойню... Боль и взрывы... Неожиданный отпор войскам... Две объединившиеся банды, которые прежде люто враждовали - никто не мог ожидать такого развития событий... Катце не сомневался, что это выходка Гая, а он непосредственно причастен к этому... Причастен по сути к своему провалу - провалу Рауля, потому что предупредил Гая... Но он нисколько не жалел... С тех самых пор, как он это сделал, он вдруг почувствовал, как обрывается все то непрочное, что еще как-то привязывало его к Раулю... Теперь все ушло, его беспокоил только Гай... Его тянуло туда, на это странное поле битвы, в самое пекло, в гущу событий, туда где был Гай, его Гай, как всегда самый лучший, как всегда первый... Гай, которого он мог потерять в любую секунду. Да, в этот момент Катце был эгоистом, но ему было плевать на весь Амой, а волновало только это...

Раненые солдаты доносили тревожные сведения, заставившие всю душу Катце всколыхнуться... Лейтенант, покрытый запекшейся кровью и ожогами, докладывал своему командиру, лежа на носилках:

-Они нас ждали, они все знали... Они заодно... подложили взрывчатку кругом... Мы оказались в западне...

Он изошелся кровью и потерял сознание... Катце холодел от страха...

-Наши потери огромные, но и с их стороны немалые...

Обрывки фраз этих скупых сводок буравили мозг Катце, пробиваясь под защитную пленку уверенности, что Гай в безопасности, с ним будет все в порядке... Но его тянуло туда... Он должен увидеть Гая, убедиться...

Глухой далекий взрыв потряс все его существо... Катце совсем обезумел... Все его маски были сорваны, он превратился в совсем другое, испуганное существо, которое мчалось к этому пеклу, к воронке взрыва, чтобы отыскать своего любовника, живого или мертвого...

Это походило на развалины Дана Бан, да, очень сильно... События, произошедшие несколько месяцев назад, снова встали перед глазами... и он опять блуждал среди горящих развалин... Дым струйками поднимался от обугленной земли... На этот раз было много мертвых, очень много... Эта картина ужасала Катце только тем, что он мог обнаружить среди трупов Гая... Тот конечно же полез вперед, в самый эпицентр опасности... Проклятый упрямец, ругал его Катце, и тут же, не замечая, что по лицу текут два грязных ручейка слез, умолял Гая, чтобы тот остался жив... Питоны, Бизоны, люди Рауля... Все перемешались в этой толчее смерти... Она была повсюду, ее острый запах проникал прямо в душу, ее тонкие пальцы сжимали сердце... Ее бесстрастный голос нашептывал на ухо самые страшные слова отчаяния и бесполезности надежд... Но Катце не оставил своих попыток найти Гая, он спешил, пока не еще появились те, кому приказано все убрать, очистить это место от всяких доказательств провала Блонди... Катце было плевать... Ему нужен только Гай...

Как тогда, непрошено мелькала эта мысль... Нет, он не хотел, чтобы было, как тогда... Он вообще больше не хотел вспоминать о прошлом, которое умерло не с тем взрывов, а с этим...

Гая он нашел в радиусе нескольких сотен метров от эпицентра взрыва... В горле застрял комок, когда он увидел одинокую фигуру, распростертую на черной земле, неестественно и неудобно выгнутую, недвижимую... Нет, Катце не хотел думать об этом... Он просто со всех ног кинулся К Гаю...

Дышит или нет, жив он или нет?... Катце стремительно подскочил и с ходу упал на колени, неудобно обхватил Гая и приподнял его, вглядываясь в покрытое грязью и копотью лицо...

-Гай, - прошептал он, - грудь того не вздымалась, лицо было неподвижным, словно застывшим, - Гай, - крикнул Катце громче, - истерика, как прибой накатывалась на него, жуткие иглы паники протыкали его виски, Катце затряс Гая в руках, сильно и безутешно, в отчаянии завопив, - Гай!...

Ему было все равно, что его могут увидеть, найти, убить... Все, что вокруг не просто потеряло значение, но исчезло, растворившись в бледном и неживом лице Гая и непонятно спокойным выражением на нем.

-Тише, тише, - прохрипел Гай, - ты меня задушишь...

Глаза Катце, готовые заполниться слезами, уставились на Гая, который резко очнулся от криков и крепких объятий Катце, морщась и хмурясь от боли, лицо его исказилось, он поднял руку к голове, - ох, черт... - пробормотал он.

Еще недоверчиво, в не себя от радости Катце попытался перехватить Гая в своих руках поудобнее, устраивая на своих коленях его голову, тем не менее неосознанным порывистым движениям прижимая его все ближе к себе... к своей груди, к сердцу...

-Да осторожнее ты, я тоже рад тебя видеть, но мне больно, - проворчал Гай, потом поднял удивленный взгляд на Катце, - что ты тут делаешь?

-Я... я думал... ты умер, - с силой выдавил из себя Катце, все-таки признаваться в своей слабости было нелегко...

-Да нет, я выжил, правда, помят немного, - Гай попытался засмеяться, но тут же скривился в болезненной гримасе, схватившись за бок, - ох... Ты что, пришел, потому что волновался обо мне? - спросил он недоверчиво.

-Конечно, волновался, ублюдок чертов, - раздраженно выкрикнул Катце, все еще прижимая к себе Гая, не в силах отпустить его, оторвать взгляда от его лица, ему все казалось, что он спит или бредит...

-Но почему? - поднял брови Гай, - почему? - его трагический шепот выдавал, что парень все знает и сам. Но он хотел услышать это.

-Почему? - взбесился Катце, крепко перехватив тело Гая и мощно прижав к своей груди, - придурок, потому что я люблю тебя...

-Эй, малыш, я тебя тоже люблю, но отпусти меня, а то ты мне все ребра помнешь, а они итак, кажется, сломаны...

Гай попытался улыбаться и шутить, но глаза были невероятно серьезны, в них таилась глубокая нежность и безмятежная радость.

-Что... что ты сказал? - недоверчиво выдохнул из себя Катце, осторожно опустив Гая на свои колени.

Рука, покрытая ссохшейся кровью и грязью, коснулась его лица, проводя по коже и размазывая мокрую дорожку слез, пачкая новыми следами, Катце перехватил его ладонь и крепко сжал...

-Я сказал, я рад, что ты волновался за меня и пришел, - Гай улыбнулся, сделав мощное усилие, он приподнялся и сел, приблизившись к губам Катце своими.

Катце скорее перенял его слова по движению губ, чем услышал, прежде чем они коснулись его собственных...

-И еще я сказал, что тоже тебя люблю...

(С)Воронцова Анна