Часть 1. Горячка белая

Родители наградили меня именем Джонатан. А природа – белыми, как бумага, волосами. То есть без пигмента в принципе. Альбинос, короче. По идее, глаза у меня должны были быть красными, как у кролика Роджера после второй бутылки. А хрен – тоже белые. В детстве я мучился, часами изнывая под солнцем в надежде хоть чуть-чуть загореть. Кожа на мне лупилась и лезла клочьями, но темнеть упорно не хотела. Сверстники дразнили меня Белоснежкой и изводили вопросами, где мои гномики. Я был белой вороной в прямом и переносном смысле, и они ненавидели меня за сам факт существования. Когда я возвращался из школы, они подкарауливали меня, чтобы набить себе руку, а мне - морду.

Позже к моим несчастьям добавилось еще одно: в восьмом классе я влюбился в соседа по парте. Да-да, именно в соседа. Я всеми силами старался задавить в себе это чувство, но стоило ему невзначай коснуться меня – ну там, дружески хлопнуть по плечу, - или хотя бы посмотреть в мою сторону, я чувствовал, как у меня перед глазами все плывет и подгибаются коленки. Тогда я с прискорбием вынужден был признаться себе: я гей. Го-мо-сек-су-а-лист. С соседом по парте у меня, конечно же, ничего не получилось – он самозабвенно гонялся за юбками, компенсируя свой невысокий рост и хрупкое сложение дерзостью и самонадеянностью молодого жеребца. А я таял от нежности, втихомолку мечтая носить его на руках, защищать от каждого дуновения ветра… Потом у меня, разумеется, были приключения – метания в поисках любви, но все, к кому обращалась моя душа, воспринимали меня только как экзотическую игрушку. Проклятый белый цвет преследовал меня повсюду: я резал ножницами белые рубашки, которые во множестве мне дарились, беспощадно мусолил волосы всяческими красками… И я таки добился желаемого – помогла хна, от которой рыжеют даже черные кошки в темной комнате. Мои бесцветные хайры наконец-то начали расти с легким, едва-едва заметным золотистым оттенком. И вот, когда я торжествовал победу, напившись до потери пульса и сопротивления, меня сбил какой-то лихач в переулке. По иронии судьбы, лихачил этот урод на белом коне марки “Нисан”.

Наверное, я очень естественно смотрелся на белоснежных больничных простынях, только что слегка запачкал их красным. Последнее, что я запомнил – ослепительные белые вспышки кварцевых ламп и встревоженное бормотание врачей: “Разряд! Мы теряем его! Разряд…”

Когда я в следующий раз открыл глаза, то сначала решил, что эскулапы все-таки спасли мое бренное тело. Я лежал на чем-то жестком, а над головой моей мерзко светились мертвенно-белые лампы. Потом я пригляделся и понял: тут что-то не так. Антураж палаты, где я находился, - если, конечно, это была палата, - напоминал декорации к какому-нибудь фантастическому фильму. Два светловолосых существа неописуемой красоты, напоминающие мультипликационных эльфов, склонились надо мной. Они обсуждали нечто малопонятное, и им неведомо откуда вторил третий голос, вряд ли принадлежавший человеку.

- Хромосомный набор уникален, - сказал один из эльфов. – В жизни не видел ничего подобного, - далее последовала россыпь медицинских терминов, из которой я заключил, что другого такого урода, как я, еще поискать.

- Он, несомненно, один из нас, однако его память, его реакции, его выносливость – все почти так же примитивно, как у любого беспородного, - заметил другой эльф. – Но, с другой стороны, вот в этой части – взгляните-ка на эту цепочку – он превосходит любого блонди. Любого, - подчеркнул он. - Как вы думаете, что это может значить?

- Продолжайте исследования, - повелел невидимый механизм. – Проведите серию тестов на умственные, психологические и социальные способности.

И начали они меня гонять. Поселили меня в большой комнате, прикрепили к башке кучу всякой хероты и давай мотать мои синапсы и косинапсы на электромагнитные катушки. Ну и я их, понятно, тестировал помаленьку. Они мне вопрос – я им десять. Они мне не отвечают – я им тоже. Они пытались играть со мной во всякие идиотские психологические игры, ну, чтобы я выдал себя взглядом или допустил оговорку, но я молчал, как рыба об лед. Они мне говорят: “У тебя низкий интеллект”. И показывают мне, как круто они сами умеют все эти задачки решать. “Ну и что, - говорю, - а компьютер еще круче умеет. А у вас хоть интеллект и высокий, а мозгов все равно нет. Ну кто же задает подопытному тесты, не объяснив предварительно всех условий? Дополнительный стресс, нагрузка на сердце… Тут по одним биологическим показателям результаты колебаться будут в пределах 15% - это, по-вашему, достоверность?..”. И чувствую – уел эльфов. Призадумались. А потом разыграли мне сценку про хорошего и плохого следователя. Один говорил, что эксперимент по всем показателям неудачен, и меня нужно немедленно уничтожить, а другой – что я еще себя не показал, и пока следует сохранить мне жизнь, тем более что санкций от руководства не поступало. Ну, тут мне это надоело, и я решил, что нужно мотать. Причем, по-быстрому. Я, конечно, просек, что этот треп в моем присутствии – очередная уловка, но мало ли, что они там себе думают на самом деле?…

Я уже обнаружил, что ключом к моей палате является генетическая информация моих тюремщиков. Значит, мне нужно получить эти данные. Не так уж сложно, как кажется. За пару дней я раздобыл образцы обоих. Как? Да элементарно: эти красавчики повсюду трясли своими длиннющими девчоночьими хайрами, которые, правда, не сыпались, но осторожненько оттяпать маленький кусочек было, в общем-то, делом техники.

Теперь оставалось только ждать, пока они придут вдвоем. Зачем? Да тоже элементарно: вряд ли я смог бы убедить эту их премудрую аппаратуру в том, что из комнаты может выйти человек, который в нее не входил. А выходить будут – не оба же дверь открывать полезут…

И вот я наконец дождался. Я уже держал образцы наготове. Припомнив длину, на которую просматривался коридор, и скорость их шага, я вылетел вслед за ними буквально через пару секунд, чтобы машина не засекла особого расхождения во времени. “Получилось!” - ликовал я, пробираясь полутемными коридорами, скользя по перилам лестниц (не сочтите мальчишеством, я просто не хотел, чтобы кто-нибудь услышал мои шаги). На моем пути встретилась еще парочка дверей, которые так же успешно открылись при помощи моих генетических отмычек. Я ужасно боялся, что у дверей, ведущих непосредственно на улицу, наткнусь на полицейский пикет и буду водворен на место. Но, слава богам, обошлось. Я миновал последнюю стеклянную преграду и вышел в тихую, теплую ночь.

Отойдя подальше, я перевел дух и принялся осматриваться. Архитектура здесь была оригинальная, но даже в темноте я видел, что на старой доброй матушке Земле не могло быть построено ничего подобного. По крайней мере, еще лет 200 точно не могло. Одно из двух: либо я проснулся после летаргического сна веке этак в 25-м, либо меня похитили инопланетяне. В любом случае, я влип. Один, без денег, без документов… “Что бы сделал на моем месте великий Джедай Люк Скайуокер? – съязвил я и сам себе ответил: - Сказал бы, что у него плохое предчувствие, и позвал бы на помощь папу”. “Но послушай, у тебя же есть твои генетические отмычки! – продолжал я внутренний диалог. - При здешнем уровне технологии они же наверняка и деньги. Если уж по ним тебя выпустили из засекреченного НИИ, так неужели ж не нальют тарелку супа и рюмку чая?” Затираясь в толпы на улицах, я изрядно пополнил свой воровской арсенал – карманы моей чудной одежды распухли от разноцветного хайра. Теперь нужно найти какую-нибудь гостиницу и переночевать. Шиковать вряд ли стоит, а то еще заподозрят в чем. Тут я вспомнил, что в любой даже самой просвещенной и роскошной столице обязательно есть нищие кварталы и злачные места, где ты платишь деньги – и никто не задает вопросов. Туда-то мне и стоит отправиться. Только вот как их найти?.. А, дело плевое: надо просто идти туда, где ниже здания и меньше интенсивность освещения. Тогда я уж наверняка приду на окраину.

Часть 2. Кот рыжий, беспородный

Окраина представляла собой беспорядочное нагромождение обшарпанных зданий, разделенных грязными узкими переулками – будто кто проделал бороздки в коровьей лепешке. Народ тут практически не попадался, а те редкие прохожие, которых я окликал, почему-то быстро испарялись. Пуганые какие-то… Хотя, впрочем, места-то дикие, может, и мне тут от кого придется поиспаряться…

Изредка мне попадались какие-то бары, засиженные пьяными компаниями, но ни одного мотеля я так и не приметил. Вдобавок к моим несчастьям начался дождь. В считанные минуты я вымок до нитки.

Через полтора часа тоскливого шастанья по лужам я уже начал подумывать о том, чтобы заползти в какой-нибудь подвал и хотя бы обсохнуть. Проклятый ливень не имел ни малейшей тенденции к прекращению. Уныло фланируя по тротуару, я не сразу заметил транспортное средство, медленно едущее рядом. И встревоженный голос, раздавшийся над моим ухом, заставил меня вздрогнуть от неожиданности.

- Что случилось?..

Я обернулся.

- Простите, я принял вас за другого, - упавшим голосом сказал парень, окликнувший меня.

- За другого? – скривился я. – Да я вообще никакой! Слушай, друг, если не сильно в напряг, подкинь меня до какого-нибудь клоповника, где можно переночевать, а?

Я услышал щелчок открываемой двери и счел это приглашением садиться.

- Извини, друг, у меня повышенная влажность – выжимать можно, - бросил я, залезая на переднее сидение транспортного средства. В кабине зажегся свет, и я наконец получил возможность рассмотреть своего неожиданного спасителя. Правда, сначала я увидел только глаза – огромные прозрачные озера дымчатого золота, в которые я ухнул и тут же влюбился с первого взгляда. Зато со второго разглядел болезненно-бледное тонкое лицо, изуродованное шрамом на щеке, крепко сжатые губы, обметанные, как при сильном жаре, и нечесаные пряди прямых рыжих волос. Под глазами парня залегли глубокие темные тени – видать, не спал несколько ночей, а табаком от него шмонило так, что я невольно поморщился. Помидоры любви тоскливо завяли.

- Как вы здесь оказались? – спросил мой рыжий ангел-спаситель.

- Сам хочу знать… - пробормотал я. Он посмотрел на меня, как на умалишенного. Но подозрение в его взгляде сменилось пониманием, когда он разглядел на моей одежде лабораторные бирки. Вероятно, буквы и цифры, на них значившиеся, говорили ему что-то, чего не мог понять я.

- Так-так, - насмешливо скривился мой ангел. – Юпитер решила заняться усовершенствованием совершенных? Что-то пока не слишком удачно.

- Слушай, друг, это гнилой базар. И, между прочим, я не знаю даже, как тебя зовут. Я, правда, сам хорош… Джонатан Янг, - я отряхнул руку от воды и протянул ему. Рыжий ангел удивленно повел бровью.

- Кажется, я понял, к чему тебя готовили, - настороженно сказал он. – Ты выглядишь, как стопроцентный блонди, у тебя соответствующее имя, но разговариваешь ты, как последний монгрел в Цересе. Ладно… Зови меня Катце.

- Странное имя. Еврей, что ли? – заметив, как неаппетитно вытянулось личико моего ангела, я поспешил заверить, - Да ладно, забей. Я не антисемит, я так просто спросил.

Катце… хм… Катце… Кажется, по-немецки это значит “котенок”. Ну конечно же, это ник – какой урод будет представляться незнакомому человеку настоящим именем? Разве что я…

- Слушай, котенок, я влип, и влип капитально. Ты вряд ли зашибешь крупные бабки, если сдашь меня им: у них есть мой генетический материал, так что найти меня для них плевое дело… А вот если б ты помог мне залечь на дно…

- Может быть, ты еще подскажешь, каким образом? – скептическая усмешка из серии “этот лох не сечет, во что вляпался”.

- Да легко… - смутился я под холодным сверлящим взглядом.

Следующие пару часов мой рыжий ангел катал меня по городу на своей тачке, а я, как последний шелудивый пес, метился на каждом углу. С целеустремленностью сеятеля я повсюду разбрасывал обрывки своих волос, обрезки ногтей, кропил камни своей кровью и… ну, кое-где и другой жидкостью. Меня переполняло злорадство варвара, одержавшего победу над цивилизованным Римом: “А ну-ка, умники, поищите-ка меня теперь, когда я такой вездессущий!”.

Глубоко заполночь Катце привез меня в свою квартирку. Восхищенный простотой и гениальностью моего решения (“Прости, я, кажется, поторопился назвать тебя неудачным экспериментом”), он милостиво согласился предоставить мне временное убежище, но не дольше, чем на пару дней. Затем он обещал подыскать мне какое-нибудь жилье. Я понятия не имел, как буду жить дальше. Значит, пора приниматься за построение планов.

Я оценил собственное состояние и обнаружил, что на данный момент меня трясет, а в таком виде я не только никаких планов не построю, но и что есть, доломаю. В общем, психику надо беречь, она у меня одна, и ей за последние пару месяцев и так изрядно досталось. Для снятия напряжения подошел бы ящик пива (интересно, здесь есть пиво?), часика полтора хорошей музыки или… Я скосил глаза на своего спасителя. Зажав в зубах сигарету, Катце раскладывал для меня один из диванов. “Для меня? Или для нас?” – кольнуло где-то внизу живота, распространяясь волной тепла по всему телу. В моей дурной голове, уже отравленной тем, что в нее ударило, сама собой выстроилась цепочка фактов: меня подобрали на улице, в районе явно криминальном, и это притом, что я мальчик далеко не субтильный, и сомневаться в моей способности набить лицо было бы чревато; мне оказали серьезную услугу, грубо говоря, за спасибо, а теперь еще и домой к себе привезли… Может, я, конечно, чего-то не понимаю – все-таки, другие нравы, другая культура – но, по-моему, все прозрачно. Я никогда не любил быть “парнем на ночь”, предпочитал завязывать серьезные длительные отношения, но в качестве благодарности и в целях снятия стресса… Ну да, от него несет табаком. Но какая у него фигурка! Конечно, его уродуют эти безобразные шмотки, которым я бы нашел лучшее применение (скажем, полы помыть в общественной уборной), но он же их снимет… При этой мысли мои помидоры воспряли и сладко заныли в предвкушении.

В общем, я собрался с духом и начал осторожно, но совершенно недвусмысленно приставать к рыжему ангелу.

- Чего ты пытаешься добиться? – резко спросил Катце, отстраняясь.

- Да ничего… я просто подумал…

- Больше не думай, - оборвал он.

- Понял, отвалил… - тоскливо вздохнул я. – Извини, друг… мне показалось, что ты… ну… в общем… что ты сам… ну, не против…

- Ты что, слепой? Или смеешься надо мной? – его тонкие губы дрогнули в гримасе ядовитой злости.

- Не понял… - растерялся я. И тогда мой прекрасный рыжий ангел расстегнул ширинку. То место, где у всех нормальных мужиков растет… ну, вы понимаете, что… у моего ангела было перечеркнуто уродливыми рубцами…

- Так понятнее? – сказал он спокойно и язвительно. А я даже ответить ничего не мог, только ошалело глядел на него. Катце застегнул штаны, бросил мне “Спокойной ночи!” и уселся за свой компьютер.

“Однако… - подумал я, подобрав челюсть с полу. – Это что ж за нравы такие, чтобы такого классного парня, и вдруг…?! И ведь не спросишь, за что… и не извинишься… Идиот озабоченный!”. Окончательно раздавленная стрессом, моя психика свернулась улиткой и потребовала сна.

Но заснуть я так и не смог. Я слушал нарочито ровное дыхание Катце (он устроился на диване напротив) и готов был поклясться, что рыжий ангел не спит тоже. Дорого бы я дал, чтобы узнать, о чем он думает…

- C тобой хоть поговорить-то можно? – наконец спросил я тоскливым полушепотом.

- Ну мне же отрезали член, а не язык, - язвительно отозвался Катце. И тогда я насел на него с вопросами, которые оставили без ответа мои белобрысые тюремщики. Катце отвечал сухо, сжато, на многие вопросы нехотя. Но того, что я из него выжал, мне хватило, чтобы почувствовать себя дурно. Куда я попал?! Маленькая бесплодная планетка неизвестно где и неизвестно когда (значит, это из-за низкой гравитации я тут почти что летаю!); общество, управляемое суперкомпьютером (Matrix has you, млин!) при помощи искусственно созданных белокурых сверхлюдей... Кто-то здесь определенно начитался классиков нацизма. Хм… IQ выше 300?.. Наверное, в юности эта Юпитер была обыкновенным пользовательским компьютером, и какой-нибудь темноволосый юзер задолбал ее анекдотами про блондинок. И про секс, конечно. Потому что в этом плане тут тоже первостатейный бардак, мечта садомазохиста, ночные кошмары дедушки Фрейда. Искусства нет, культуры нет, даже у белобрысых, науки – и той нет, все законсервировано на том уровне, на котором было при заселении планеты. Им бы Ефремова почитать, “Час быка”… Интересно, они сами-то понимают, куда катятся? Или эта их Матрица окончательно промыла всем мозги? Эволюционно-социальная катастрофа, вот как это называется! В общем, я хренею, дорогая редакция…

- В каком смысле “редакция”?

Понятно, прессы тоже нет. Про гласность и свободу слова глупо спрашивать. А с историей у нас как? Запрещена? Ну кто бы сомневался!

Пока я охреневал, Катце сварил кофе недурного, кстати, качества и курил сигарету за сигаретой, а я смотрел, как белые волны дыма очерчивают тонкие ноздри, и это было так обыденно и так жутко – дым, запах кофе, жесткий диван… Весь мой мир рухнул в одночасье, и только этот рыжий парень тоненькой ниточкой дыма связывал мой рассудок с реальностью. Спутанные пряди упали на его лицо, заслоняя шрам, и теперь, в темноте, слегка размазанной уличными фонарями, он казался мне безумно красивым… и таким беззащитным!.. Он ничего не говорил о себе, но мир, в котором он жил, был слишком жесток и абсурден, и одно это вызывало невольное сочувствие. Эххх, если бы просто руку - ему на плечо, не больше!..

Наконец Катце раздавил в пепельнице последний окурок, улегся, не раздеваясь, и съежился под одеялом (в комнате было сыровато).

- Мерзнешь?.. – осторожно спросил я.

- Нет, - устало солгал он без тени злобы или язвительности в голосе.

- И я нет, - сказал я и накрыл его тем одеялом, что он дал мне. И, пока он пытался протестовать, я аккуратненько подоткнул оба одеяла, чтобы ему было теплее. Он заворочался, устраиваясь. Котенок, рыжий котенок…

Еще минут десять я слушал, как он вертится в тщетных попытках согреться, а затем решился. Скользнул к нему и устроился рядом.

- Давай, котенок, представь, что я пуховик. Ну, одеяло такое, набитое пухом. Да можно, наверное, и синтетическим волокном… Ну, в общем, большой белый пуховик, теплый и уютный, - сказал я, бережно обнимая его хрупкую фигурку.

- Я не фарфоровый, - усмехнулся он над моей осторожностью.

- А я не Кинг-Конг.

Кажется, он меня не понял, но это и не важно. Главное, что устроился у меня на плече и заснул. Я убедился, что таки да, заснул, и тогда на мгновение дал волю своей нежности – осторожно поцеловал его в макушку и шепнул “Спокойной ночи, котенок”. Катце робко прильнул ко мне и пробормотал какое-то имя, определенно мужское (что-то вроде “Джейсона”). Из этого я заключил, что не обманулся, по крайней мере, в ориентации парня.

Утром Катце ушел раньше, чем я успел проснуться. На столике меня ждал остывший кофе, четыре бутерброда с чем-то, отдаленно напоминающим колбасу, и записка, в которой ровным, почти детским почерком значилось короткое: “Буду после 12”. Я взглянул на часы – почти 11. Ладно, хорошо хоть время на этой планете идет так же, не надо привыкать к режиму. Я помыл свою помятую ощетинившуюся рожу (хотел ее побрить, но не нашел бритвы – вероятно, Катце она была без надобности) и принялся за завтрак. Набивая полный рот, я смотрел в окно и тоскливо размышлял о том, что все-таки живучая тварь человек: казалось бы, я тут до потолка должен прыгать от ужаса, а я ничего, бутерброды хаваю…

Катце пришел вздернутый и весь такой страшно деловой. Сказал, что повезет меня на новое место жительства. Я посмотрел на него глазами собаки, которую выгоняют на улицу, но делать нечего – поплелся за ним. Ужасно хотелось попросить у него что-нибудь на память, но он на что-то злился и явно не хотел, чтобы его запоминали. Так что я ограничился рыжим волоском, прилипшим к спинке сиденья.

Часть 3. Свидание с реальностью

Моим новым местом жительства оказался огромный муравейник из стекла и пластика. Он напоминал гостиницу, причем не из дешевых. Чистые светлые коридоры, улыбчивый персонал… Ну да ладно, будем надеяться, Катце знает, что делает.

Оказалось, знает, и даже слишком хорошо. Ублюдок… В комнате, куда он меня привел, в крутящемся кресле у окна восседал блонди. Важный такой, как королевский пингвин, прямо на морде написано: “я памятник себе”. Я почувствовал себя Дон Жуаном, к которому пришла в гости статуя Командора. С той только разницей, что к этой статуе я пришел сам.

- Здравствуй, Джонатан Янг, - вымолвила статуя Командора бесцветным голосом, приличествующим мраморному изваянию. – Я рад наконец-то познакомиться с тобой лично.

- Прости, я рассказал… - пробормотал Катце, стараясь слиться с обстановкой (ни дать, ни взять – мебель…). Статуя Командора окатила его ледяным взглядом и приказала выйти. Створки дверей сомкнулись за спиной иуды. Я тоскливо поглядел ему вслед, понимая, что мной в очередной раз воспользовались – помогая мне затеряться, прагматичный Катце лишь набивал мне цену... На душе стало совсем омерзительно.

- Присаживайся, Джонатан Янг, - сказало изваяние, просвечивая меня своими синими, как кобальтовые лампы, глазами. И, проследив мой взгляд (я прикидывал расстояние до окна – уж лучше разбиться насмерть, чем дать им вскрыть мои мозги), добавило скептически, - Не успеешь.

- Сам вижу, - обреченно вздохнул я и бросил кости в кресло напротив статуи Командора. – Радуйтесь, сцапали… Можете продолжать свои высоконаучные изыскания с последующей вивисекцией головного мозга и наматыванием извилин на конденсаторы…

- Ты совершенно напрасно нервничаешь, Джонатан Янг, - сказал блонди. – Мы оценили твои способности и находим весьма полезным их применение в определенной сфере. Разумеется, мы завершим исследования твоих логических построений и их корреляции с твоими нервными импульсами. Твой хромосомный набор поистине уникален…

- Да я просто альбинос, - перебил я.

- Ты блонди, - возразил он, – но блонди лишь наполовину. Гибрид, созданный in vitro для получения новых свойств.

- Я человек с планеты Земля. Мои родители зачали меня, кувыркаясь в постели, и ни один из них не похож на вашу ублюдочную расу! – резко ответил я. Мой собеседник поморщился - эти высокомерные чопорные задавалы наверняка следят за чистотой своей долбаной речи, а между собой, наверное, вообще изъясняются исключительно математическими формулами: “Коллега, ваш икс равен нулю. Так что уберите вашу гиперболу в свои пифагоровы штаны и идите на икс игрек зет. Поищите себе другую параболу”.

- Свои сокровища – самодельные рогатки, стреляные гильзы и даже один настоящий патрон 45 калибра - ты прятал под крыльцом черного хода, а твоей первой любовью был Майкл Чески, твой сосед по парте в восьмом классе… - блонди последовательно выкладывал мои самые сокровенные секреты. – Это внушенная память, Джонатан. Твои воспоминания отбирала и сортировала целая лаборатория.

Последняя ниточка, связывавшая меня с реальностью, оборвалась. Сначала у меня отобрали будущее, а теперь и прошлое. Я никто и нигде, мой мир – симулятор виртуальной реальности; все, чем я жил, все, что любил или ненавидел – все существует только в моем воображении… Так, что ли?! Эй, ребята, не смешно! Этот фильм я видел – “Матрица” называется. Ладно, значит, меня сделали вы. Хорошо, тогда вот вы мне за все и ответите.

- А куда смотрела ваша гребаная лаборатория, когда я пробовал героин?! – завопил я. – А когда я влюбился в Рокки и сбежал из дома, разругавшись с предками, а через полгода этот хмырь меня выставил на улицу, в чем мать родила?!

- Тебе лишь предлагали те или иные ситуации, но линию своего поведения ты выбирал сам, - объяснил блонди. – И надо заметить, что в половине случаев ты вел себя непредсказанным образом. Но, тем не менее, заданными свойствами ты обладаешь. Эксперимент удачен. А теперь, Джонатан Янг, ты возвращаешься домой.

- Это куда же? В пробирку? – съязвил я.

- В Эос. Для тебя зарезервировано место младшего сотрудника в отделении С, - и, предваряя мои вопросы, - Терпение, Джонатан. Ты узнаешь все, что будет необходимо.

- Последний вопрос, ваша честь. Какими свойствами я обладаю?

Блонди окинул меня суровым взглядом и холодно улыбнулся:

- Сожалею, это закрытая информация.

Часть 4. С воем среди своих

Отделение С оказалось небольшой конторой, чья деятельность туманно именовалась “обеспечением коммуникаций”. Мой шеф – надменный айсберг по имени Рауль Ам – проинструктировал меня относительно того, как себя вести.

- По факту, каждый блонди является продуктом генной инженерии, и здесь ты ничем не отличаешься от других, - вещал он с видом Великого Инквизитора. - Мысли о собственной уникальности недопустимы, - далее следовал перечень принятых в Синдикате взысканий. В общем, ненавязчиво и доходчиво: сиди, дитя, не высовывайся, делай, как мы.

Засим я был отправлен на рабочее место - постигать нелегкую науку государственной статистики.

В скором времени я окончательно убедился, что судьба таки ненавидит меня. Первое: я безнадежный тормоз. Второе, вытекающее: мои белобрысые коллеги смотрят на меня свысока и с такой холодностью, что меня не покидает ощущение, будто я нахожусь не то в морге, не то в музее восковых фигур. Третье: эта тарелка явно не моя, я такого блюда не заказывал. На своей новой исторической родине я чувствую себя героем блокбастера “Тайна одиннадцатой планеты”, этакой Алисой Селезневой в стране чудес, в окружении белых кроликов, правда, без часов и жилетов, зато в перчатках. А сама оная родина под названием Амой представляет собой планету Шелезяка: полезных ископаемых нет, флоры-фауны нет… я оглядывал своих монументоподобных коллег и с чувством высшего откровения заканчивал цитату: населена роботами.

Четвертое: предписанные мне виды досуга не сообразуются с моими моральными и эстетическими нормами. Как выяснилось, культура на Амое все же есть, но вся ниже пояса. Впрочем, всех, кроме меня, она вполне устраивает: детишки, именуемые “домашними животными”, наслаждаются своими похождениями на ниве секса и только что не умоляют: “Садистушка, помучай!”, а мои белобрысые коллеги пялятся на них с восторгом детей, дорвавшихся до родительской видеотеки. Я как примерный мальчик старался адаптироваться, но мне, понятно, даже в этой сфере хотелось большего. К тому же, вид насилия, которым мои коллеги, кажется, упивались, заставлял мои кулаки непроизвольно сжиматься. В плане своих развлечений раса блонди казалась мне сплошь сборищем выродков. Что меня, впрочем, не удивляло: население Амоя начиналось со ссыльных уголовников, а их гены как ни усовершенствуй, уголовниками и останутся (изящный реверанс в сторону Чезаре Ломброзо). Поначалу меня еще подмывало съязвить на тему гладиаторских боев, но потом я решил, что идея, не дай бог, покажется им привлекательной (юмора-то не понимают). А этого я себе никогда не прощу.

И последнее, уничтожающее: я не могу забыть Катце. Ну не могу, и все тут. Если бы не это, все остальное, наверное, еще можно было бы пережить. Но. Он был последним живым человеком, с которым я общался. Конечно, он предал меня, но разве и это не было по-человечески? Корпя ночами над служебной информацией, я мозолил глаза о монитор, тянул горький кофе и вспоминал тонкое лицо в клубах белого дыма, золотистый взгляд сквозь рассветные пряди… Я знал, что даже если и увижу Катце когда-нибудь еще, мне все равно ничего с ним не светит. Но я позволял себе мечтать. Я воображал Катце обнаженным, в разных соблазнительных и бесстыдных позах, представлял, как целую его шею и плечи, пробую на вкус нежную кожу в ямочке между ключицами, спускаюсь губами по груди, обвожу языком напряженные соски; представлял хрупкое тело, выгнутое навстречу моему члену, свои руки на его узких бедрах… ставил на стол чашку с кофе и уныло плелся дрочить в сортир.

Словом, я был в отчаянии. И с каждым днем моя депрессия прогрессировала.

Через четыре месяца мое терпение окончательно лопнуло. Я заявился в кабинет шефа без предварительной записи и с порога выпалил:

- Скажите мне, для чего я создан. Я хочу наконец это знать.

- Это закрытая информация.

- Ладно… Тогда скажите мне хотя бы вот что: я все еще подопытный кролик? Или я настоящий блонди, такой же, как все, полноправный член Синдиката?

- Второе, - сдержанно ответил Рауль Ам. – В соответствии с моим распоряжением два месяца и шесть дней назад тебе должны были объявить об окончании тестирования.

- Да, мне объявили. Ну что ж, раз я блонди, тогда я в своем праве, - сказал я и положил на стол шефа заявление с просьбой направить меня на нейрокоррекцию. Я требовал избавить меня от внушенной памяти, которая – и здесь я привел широкую аргументацию – мешает мне качественно выполнять свои обязанности блонди. Шеф внимательно изучил мое заявление, задал пару вопросов и расчеркнулся: “просьбу удовлетворить”. Я вздохнул с облегчением и весь день ждал, когда же меня пригласят на процедуру. К вечеру пришла резолюция Юпитер: “В нейрокоррекции отказать. Причина: особые свойства сознания”. Без стеснения ругаясь матом при коллегах, я настрочил новое заявление и направил его шефу с соблюдением всех установленных процедур. В конце рабочего дня шеф вызвал меня на ковер.

- Надеюсь, ты понимаешь: я делаю это для твоего же блага, - сказал он, демонстративно разодрав мое заявление на мелкие кусочки. – И надеюсь также, что тебе хватит сознательности не повторить свою ошибку.

- Раньше вы соглашались с моими аргументами.

- Я и сейчас с ними полностью согласен. Но это не меняет дела. Правила устанавливает Юпитер.

- И что мне предлагается делать?! – в отчаянии возопил я. – Практиковаться в прыжках без парашюта с крыши Синдиката?!

- На случай, если ты не знаешь: в перечень моих должностных обязанностей входит психоаналитическое консультирование.

- Ну давайте, экзорцист… - уныло согласился я, - подставляйте жилетку…

Часть 5. Поднимите мне веки

Выслушав мою исповедь, Рауль Ам в своей обычной бескомпромиссной манере отчитал меня, напомнив, что мысли о собственной уникальности недопустимы. “Каждый блонди в той или иной мере подвержен психологическим проблемам, сходным с твоими, - вещал златокудрый инквизитор, просвечивая меня своим рентгеновским взглядом. – Но не следует забывать, что мы созданы как элита, призванная поддерживать правопорядок на планете и обеспечивать благосостояние ее граждан, и мы обязаны нести груз той ответственности, которую возложила на нас Юпитер. Запомни, Джонатан Янг: служба - прежде всего. И превыше всего. Блонди не имеет права на слабость. Привыкай держать себя в руках”.

Я слушал проповедь Рауля и чувствовал: еще немного – и я сорвусь и наору на него матом. Хоть какая-то разрядка. А может, наш психоаналитик этого и добивается? Я перехватил его взгляд – и вся моя решимость моментально улетучилась, потому что в глазах Рауля металась беспомощность пополам с безнадежностью. Несмотря на свою внешнюю холодность и строгость, он явно хотел мне помочь - и явно не знал, как. “Поедем со мной, Джонатан, - наконец предложил он со всей мягкостью, на которую только способен блонди. – Я хочу сделать тебе подарок”.

Украдкой разглядывая резной профиль “второго лица Амоя”, отраженный в тонированном стекле его личного авто, я клял себя за то, как же слеп я был прежде. Нет в нем никакой холодности, он просто угнетен и подавлен, хоть и старается скрыть это. Стремительные морщинки лучиками от глаз, – ему 34! – скорбные складочки в уголках губ, непокорная прядь, спадающая на лицо, которую он все время поправляет тонкими нервными пальцами… Все эти мельчайшие детали, почти незаметные в общем величественном облике блонди, нарисовали мне совсем другого Рауля, в котором я впервые увидел не машину – человека. “Рауль, Рауль, да я бы сам тебе подарки дарил хоть каждый день, только бы не видеть больше этой твоей грустной мягкости, граничащей с фатализмом!”. А я-то, идиот, еще себя жалел! Стыд какой! Нет, ребята, хватит, с сегодняшнего дня я буду наблюдателен, как Шерлок Холмс в Баскервиль-холле.

Поглощенный своими мыслями, я не следил за дорогой, и только выйдя из машины, понял, куда меня привезли. Мистраль, аукцион работорговли. Я никогда не ездил сюда сам, предпочитая совершать сделки через брокера по Сети: вид подростков, покорно ожидающих своей участи, вызывал в моей голове мысли о революции, а в желудке - такие ощущения, будто там уже кто-то штурмует Зимний. Но пренебречь заботой шефа было бы нетактично.

- Не смотри на цены, - сказал Рауль, протягивая мне каталог сегодняшних лотов класса А. – Я хочу сделать дорогой подарок.

Я вздохнул и принялся без энтузиазма листать каталог, пестреющий яркими голограммами. Дважды проглядел его от корки до корки и виновато воззрился на шефа.

- Может быть, вы мне что-нибудь посоветуете?

До начала торгов оставались считанные минуты. Рауль развернул каталог, комментируя мне достоинства и недостатки лотов, а я уныло слушал его, краем глаза наблюдая за входом. Вся эта разношерстная публика – расфуфыренные блонди, наряженные в стиле “провинциальный панк отдыхает”, юркий угодливый персонал, растерянные туристы и надменные VIP-персоны с других планет – вызывала у меня куда больший интерес, чем предмет приближающихся торгов. И вдруг…

…высокая хрупкая фигура, стремительная походка, небрежно зачесанные пряди струящегося огня… Неизменная сигарета в зубах, струйка дыма – знаком вопроса над головой: “Помнишь?” Мое сердце тут же ультимативно заявило, что в груди ему тесно, и заколотилось где-то в горле, грозясь вырваться наружу. Перед глазами словно взорвалась маленькая звезда, и жидкий огонь потек по жилам вместо крови…Я медленно сполз по спинке кресла, молясь, чтобы Катце не обернулся, не посмотрел в мою сторону.

- Шеф… - выдавил я, облизывая мгновенно пересохшие губы, – пожалуйста, давайте уйдем отсюда…

- Тебе плохо? – встревожился Рауль. – Отвезти тебя домой?

- Да… если можно… спасибо…

Шеф настоятельно рекомендовал мне в ближайшее время пройти медицинское обследование и, убедившись, что мне ничего не нужно, оставил меня наконец в одиночестве. Минут сорок я нервно метался по дому, не находя себе места. Надо было собраться с мыслями, проанализировать ситуацию и выработать стратегию дальнейших действий. Но стоило мне вспомнить о Катце, как все мысли улетучивались со скоростью спирта, колени начинали подгибаться, а ладони почему-то покрывались холодным потом.

Наконец ноги привели меня в гостиную, где стоял рояль. Я безотчетно уселся за него и попытался сыграть что-нибудь простенькое, дабы успокоиться – у меня ощутимо дрожали руки.

И там, в полутемной гостиной, освещенной лишь огнями Эоса, со мной произошло что-то, чему даже спустя годы я не сумел дать названия. Я сам не заметил, как начал импровизировать, и на острие своего инсайта увидел вдруг эту планету – больную, горячечную, измученную своей болезнью – таким я помнил Катце: обметанные губы, лихорадочный блеск в глазах, нездоровый румянец… Два образа наложились друг на друга, и осознание - “я люблю” - пришло спокойно и легко, как в детских снах являются феи. Я люблю этого человека и люблю этот мир, какие они есть – но я вижу, что они больны, и им нужно лекарство. И внезапно во мне словно что-то щелкнуло – включилась иная, новая личность. Это был я, но что-то во мне неуловимо изменилось, как будто с души сошла шелуха. Потерянный, скулящий Джонатан Янг исчез - растворился в тех звучных аккордах, которыми отвечал на мои прикосновения послушный рояль. Все, что я прежде осознавал урывками, клочками, теперь сложилось в моей голове в четкую, безукоризненно логичную схему, по которой жизнь моя выстраивалась вперед на годы.

Я люблю, а значит, я должен быть мудр, ибо только разум может лежать в основе истинной любви – любви очищающей и созидающей – а другой мне не нужно. Для той, что есть у меня, мне уже понадобится целый мир, где она могла бы расти и приносить свои плоды. Этим миром однажды станет Амой. Во имя и в целях моей любви я очищу его, взломаю эту коросту, которую прежде считал живой кожей. И, обновленный, он обратится ко мне с ответной любовью.

Таково мое решение. Отныне все, что делаю – делаю ради любви.

Часть 6. Ради любви

Музыка под моими пальцами разрослась, как запущенный сад, не стесненный более рамками садовой ограды, - и, достигнув своего апогея, завершилась торжественным аккордом, к эху которого я еще долго задумчиво прислушивался. И вдруг где-то сзади раздался шорох, заставивший меня обернуться. В темном коридоре мелькнули тени – петы порскнули, как вспугнутые зверьки. “Неужели поняли?!” - изумился я: глупость и поверхностность маленьких проституток считалась аксиомой и притчей во языцех. Что ж, этот пробел я тоже восполню. Но для начала…

Для начала я набрал домашний номер Рауля Ама.

- Шеф, я в норме. Спасибо. Вы вернули меня к жизни.

- Рад слышать, Джонатан.

- В скором времени мне вновь понадобится ваша помощь. Теперь уже в других аспектах. В частности, я хотел бы серьезно заняться генетикой.

В трубке послышался вздох облегчения. Для биохимика Рауля генетика была куда более простой и приятной темой, нежели психология.

- Буду рад оказаться полезным.

Попрощавшись с шефом, я мысленно поставил галочку “сделано” и направился в другую половину дома.

Как хозяин я имел право являться в комнаты своих рабов без предупреждения и в любое время суток. Но в мире, который я строил, - в моем мире - такое поведение было недопустимо. Поэтому, прежде чем войти к Дэни, свой мебели, я вежливо постучался.

В темноте тесной конурки, освещенной лишь монитором компьютера, плавали плотные клубы табачного дыма. Дэни вскочил и вытянулся, как новобранец перед командиром.

- Здравствуйте, Джонатан-сама!

Он смотрел на меня с преданностью дворняги, подобранной на улице. Предыдущий хозяин вышвырнул парня с волчьим билетом за то, что тот осмелился вступиться за какого-то маленького пета, которого блонди травил ну уж слишком жестоко. Когда я впервые увидел Дэни, его лицо было черно-красным от кровоподтеков и ссадин, а глаза едва открывались. Сейчас об этом напоминала лишь пара швов на скулах и над левой бровью.

- Вольно, - усмехнулся я, проходя в комнатку. И, разогнав рукой дым перед своим лицом, заметил, - Слишком уж много ты куришь.

- Простите, хозяин, я не думал, что вы… я сейчас уберу, - смутился Дэни и поспешно вытряхнул пепельницу в утилизатор.

- Это что, общая привычка всех furniture?

- Так ведь… - он совсем растерялся, - одна только радость у нас и есть, что сигарету в зубы…

У меня тоскливо сжалось сердце при мысли о том, что где-то сейчас Катце тянет сигарету за сигаретой, небрежно стряхивая пепел, и белые волны дыма струятся из его тонких губ, к которым я так мечтал прикоснуться, что почти завидовал этим хрупким бумажным цилиндрам, набитым табачной крошкой… Позже, Джонатан, все по порядку.

- Каково это – быть мебелью?.. – неожиданно для самого себя спросил я.

- Ну… - Дэни замялся и потерянно замолчал.

- Не бойся, - я взял его за плечо, - Я просто хочу услышать честный ответ.

Улыбка, появившаяся на губах Дэни, выглядела до омерзения жалко.

- Трудно это. Больно, - он потупился. – В сортир каждый раз со слезами… По утрам, когда вставать должно, а нечему, так вообще на стенку лезть хочется… А кофейку как следует шарахнешь, выкуришь пачку, да если еще ночь не спать – тогда ничего…

…Катце… Катце с кружкой кофе, с вечной своей сигаретой, Катце, уткнувшийся в монитор воспаленными бессонными глазами… Катце, котенок… Позже, я сказал!

- Прости, Дэни, - я потрепал его по плечу. – У меня к тебе дело. Как ты думаешь, дети еще не спят?

Дэни уже давно перестал удивляться тому, что я называю своих петов детьми. Ну а как еще я должен был их воспринимать?..

- Какое там спят? Они раньше трех дня и не поднимаются.

- Тогда труби общий сбор.

Шепоток стих, едва я переступил порог зала. Двадцать две пары испуганных глаз воззрились на меня, ожидая, должно быть, взбучки за несанкционированное прослушивание концерта.

- Вы все понимаете, что вы здесь не навеки, - начал я, внимательно следя за реакцией каждого. – И все вы знаете, что бывает с петами, когда их выгоняют на улицу… Поднимите руки, кто хочет выйти отсюда грамотным и с профессией, с которой можно найти работу в Танагуре.

Мне пришлось ждать не меньше двух минут, прежде чем из зала вытянулась первая робкая рука. Какие же они запуганные!.. За первой – вторая, третья… Лес рук.

- Замечательно. Предметы, которые вы будете изучать: чтение, письмо, математика, компьютерная грамотность и прикладная механика. Сегодня и завтра я побеседую с каждым в отдельности, чтобы выяснить уровень ваших знаний. У кого есть вопросы, поднимаете руку и спрашиваете. Всем все ясно? Тогда начнем. Кто из вас умеет писать?..

Через четыре с половиной часа, вымотанный до предела, я наскоро умылся и рухнул в постель. “Спокойной ночи, Оскар Шиндлер”, - усмехнулся своему отражению в зеркале и выключил свет. В голове промелькнула мысль об учебниках начальной школы, которые завтра где-то надо попытаться достать, но додумать до конца я не успел, потому что вырубился раньше, чем моя голова коснулась подушки.

Часть 7. Рыцарь прикольного образа

Проснувшись, я впервые за много дней почувствовал себя свежим, бодрым и отдохнувшим, хотя спал от силы часа четыре. У меня было великолепное, азартное настроение хулигана, замыслившего расписаться масляной краской на свежепобеленной стене соседского дома. Я не могу быть таким, как все? – прекрасно! Я и пытаться не буду! Раз уж я настолько эксклюзивен, что мадам Ю отказалась форматировать мне мозги, то и пользоваться своим положением я буду внаглую. Я отымею эту Матрицу во все ее логические дыры. И начну прямо сегодня.

В тот день я произвел настоящий фурор в родном офисе. Не знаю уж, способны ли удивляться “горячие амойские парни”, или же они просто подвисли, не в состоянии обработать информацию… Но попробовал бы другой блонди явиться на службу с волосами баклажанно-лилового цвета! Между прочим, я не нарушил ни единый пункт должностных инструкций. Специально перед тем проштудировал весь служебный кодекс: там нигде не оговаривалось, какого цвета должны быть волосы у блонди.

Рауль сделал мне выговор – мол, немедленно на обследование, ты не в своем уме. Я улыбнулся ему во все тридцать два зуба и елейным голоском напомнил: “Если вы диагностируете у меня нарушение мыслительного процесса, то ваш долг - направить меня на нейрокоррекцию”.

Поначалу шеф каждодневно выговаривал мне, как мамаша – нашкодившему отпрыску, потом смирился, а через месяц вообще выдал индульгенцию. “Количество клиентов службы нейрокоррекции за последний месяц сократилось на 31,82%, - сообщил он мне так, будто не я ему этот отчет составлял. – Информация о целях твоего создания не входит в мой служебный допуск, но я предполагаю, что Юпитер ввела тебя в систему как дополнительный модуль для психологической разгрузки персонала”. Я мысленно присвистнул, отметив, что даже второй человек на планете, глава службы генетического планирования и контроля, не посвящен в тайну моего рождения! Однако, как бы там ни было, а с того дня я официально считался придворным шутом и штатным возмутителем спокойствия.

Что, впрочем, не избавляло меня от необходимости выполнять мои основные обязанности. Но и в них я нашел-таки свою прелесть. За каждой цифрой я старался разглядеть конкретных людей с их конкретными нуждами и проблемами, и там, где не сходились цифры – именно там смыкались и сталкивались личные интересы, не подвластные математической логике. Наслаждаясь совершенством своего анализа, подкрепленного личными наблюдениями, я читал Матрицу по колонкам чисел – и сухие цифры ожили, развернув для меня удручающую картину внутренней жизни Синдиката. Хищения, подлоги, взятки (борзыми петами ;-)), злоупотребление служебным положением и использование оного в личных целях, махинации с ценными бумагами – вот далеко не полный список подвигов моих белобрысых коллег…

Бедняжка Юпитер, она даже не подозревает, что творят ее добрые детки: 84% экономики планеты (sic!) составляет черный рынок, поделенный на сферы влияния и контролируемый самими блонди через доверенных лиц. И я ужаснулся, когда понял, зачем они это делают. Несчастные атланты, держащие в своих отнюдь не каменных руках управление планетой, закованные в жесткие рамки, пресыщенные всем, что для них допустимо, скучающие, как Онегин на провинциальном балу, - они всего лишь пытаются развлечься! Финансовые махинации и вооруженное противостояние группировок на черном рынке – не что иное как шахматные партии, разыгрываемые белокурыми касталийцами. Тоже мне, млин, игроки в бисер! Будь моя воля, всех бы вас откорректировал так, чтоб Юпитер родная не узнала!

Иногда меня охватывало отчаяние. И этот мир я пытаюсь изменить, научить его любви, сделать людей из этого сборища кадавров, неудовлетворенных сексуально?! Но я заставлял себя вспомнить Катце и в следующую минуту уже клял себя за малодушие. А с утра снова шел веселить коллег детскими проказами – пусть лучше так развлекаются, чем играют судьбами ни в чем не повинных граждан.

Вскоре о моей нескромной персоне заговорил весь Синдикат. Наслаждаясь своей безнаказанностью, я вдохновенно оригинальничал, а сам потихоньку наблюдал за реакцией коллег. И постепенно выявил следующую неутешительную тенденцию:

- выражение “здесь вам не тут” вызывает двухминутный логический ступор у 90% блонди;

- если сказать, что я видел Главного консула Минка в гробу и в белых перчатках, 62% коллег пойдут проверять;

- 38% из них вернутся, чтобы сообщить, что информация неверна;

- если на створке лифта написать красным маркером: “Лифт идет в парк”, 99,(9)% блонди попытаются выяснить, где у него парк и делает ли он остановки на этажах, а если да, то на каких… И т.д. и т.п.

Ощущение создавалось очень знакомое. Я долго думал, на что это похоже, и наконец меня осенило: старая добрая среда Виндоуз! Ну конечно! Синдикат – это же не что иное как операционка мадам Ю. “Призрак бродит по Амою, призрак Билла Гейтса…”, - тихонько напевал я, пробираясь пустыми, полутемными коридорами Синдиката в нощи, аки тать. Вооруженный отверткой, я намеревался отвинтить соответствующую табличку с дверей сортира. Я нашел для нее гораздо более подходящее место, а именно – дверь кабинета Ясона Минка. И vice versa, разумеется: табличка с его дверей неминуемо должна украсить собою врата комнаты общественного пользования.

Да, согласен, это уже перебор, мальчишество и мелкое хулиганство. Но тогда у меня еще не было другого способа выказать свое негодование этому зарвавшемуся хлыщу. С самого первого дня своей службы в Синдикате я интуитивно испытывал к нему антипатию. Поначалу я списывал это на первое впечатление – мол, зря на человека обижаюсь, ему тоже вряд ли особенно приятно было меня расстраивать, рассказывая, что я такое и как меня сделали, - но, присмотревшись, я понял, что интуиция меня не подвела. Ясон Минк, гениальный глава Амойской администрации, действительно был ханжой, лицемером и подлецом.

Юпитер наделила свое любимое дитя красотой бога, беспощадной логикой машины и сердцем скорпиона. Возможно, неотразимое обаяние Ясона предназначалось для успешной реализации внешней политики планеты, но под этот маховик попадали амойцы самых разных статусов и званий, начиная с монгрелов (вспомнить того же Катце) и заканчивая высшими чинами амойской олигархии (даже мой безупречный шеф, и тот по уши втабуретился в эту гадину!). Ясон Минк не щадил никого: оказывая мимолетные знаки внимания, он заманивал человека в сети привязанности - и жертва готова была заплатить жизнью за один сапфировый взгляд, за одно движение аристократически тонких пальцев. Этим Ясон и пользовался, непринужденно загребая жар чужими руками.

Впрочем, были и те, кто пытался противостоять ему. Этих он ломал, не гнушаясь ничем. Я наблюдал, как он играючи расправляется со своими оппонентами, продумывая сложнейшие стратегии и блестяще проводя каждый удар, - и не мог не восхищаться им. И не мог не ненавидеть. Я по-детски лелеял мечты о том, как превзойду и сокрушу любимое дитя машины, но до поры ограничивался лишь своими шутовскими экзерсисами. Никому в голову не приходило, что взбалмошный придурок может быть опасен. А я тем временем методично собирал компромат и держался в стороне от всех стратегических игр блонди. Я не хотел вступать в бой под чужими знаменами и еще не готов был развернуть собственные.

И лишь однажды, три месяца спустя, я отступил от своей политики невмешательства, да и то в угоду собственному мессианскому комплексу.

Это случилось в преддверии ежегодного Саммита по безопасности межпланетной торговли и путей сообщения. Шеф отделения S (службы внутренней и внешней безопасности), железный канцлер Амоя генерал Тэм был последним крупным политиком, противостоящим Ясону – на прочие ключевые посты тот уже расставил своих людей. Да и в отделении S у Ясона был свой ставленник – Кайру Ичи, куратор отдела разведки и контрразведки (“по совместительству” он контролировал львиную долю амойского оборота наркотиков, за что я наградил его прозвищем “адмирал Каннабис^*”).

Руками Каннабиса Ясон систематически пакостил генералу Тэму, срывая сделки в его секторе черного рынка и отправляя его молодых сподвижников на сплошную нейрокоррекцию одного за другим. Теперь же подлец Минк спланировал решающий удар - провокацию, способную вызвать на Саммите крупный межпланетный скандал, который неминуемо окончится для старого генерала Федеральным судом и публичной казнью (по ложному обвинению).

Такого нарушения правил игры я допустить не мог. Одна ма-аленькая ошибка маршрутизатора – и кое-какая безобидная статистика, вовремя попавшаяся на глаза генералу Тэму, позволила ему с блеском и достоинством отвергнуть все обвинения и выдвинуть встречные! Вместе с железным канцлером я торжествовал победу, наблюдая холодную ярость в кобальтовых глазах Минка.

Сливая информацию, я, разумеется, себя не назвал, а подписался интригующим “THE PHANTOM OF THE OPERAtive memory”. Однако тем же вечером посыльный принес мне конверт, на котором значилось мое имя. Опасаясь взрывного устройства, я запер нераспечатанное письмо в сейф на двое суток, и только потом вскрыл его. В конверте лежали два компакт-диска и коротенькая записка, украшенная изящным вензелем Эрсу Тэма. Записка гласила: “Это меньшее, чем я могу вас отблагодарить”.

Я не был особо сентиментальным парнем и, как мне казалось, всегда отличался изрядной выдержкой – хоть наполовину, да все-таки блонди. Но когда я проглядел содержимое дисков, у меня в горле встал ком. Era, Enigma, Scorpions, Beatles, Vangelis, Vanessa Mae, Emma Shapplin, Fausto Papetti, огромная подборка оперной и инструментальной классики от Гайдна до Гершвина, шотландский, ирландский и скандинавский фолк - и прочее, и прочее… Почти вся фонотека из той, прежней моей жизни!..

Полночи я валялся на кушетке в гостиной и слушал музыку. А затем распахнул дверь и, ни слова не говоря, впустил Дэни и выводок из двадцати шести петов. Они расселись на полу, образовав круг, и с горящими глазами внимали звукам несуществующего мира. А потом в круг вышли трое – двенадцатилетние близнецы, мое единственное приобретение класса А…

Это был танец – просто танец без малейшего намека на секс - и именно в этой спонтанности и чистоте была его прелесть. Легкие точеные фигурки, изящные движения, сначала несмелые – вдруг хозяину не понравится? – затем стремительные, ослепляюще грациозные…

Когда мелодия смолкала и начиналась новая, дети сменяли друг друга в кругу, а я подбирал музыку под темперамент каждого танцора и восхищался безукоризненной красотой и музыкальностью своих воспитанников. Отдать бы всех разом в балетную школу, вот это была бы труппа!..

Из меня, конечно, танцор хреновый, особенно по сравнению с ними, но удержаться я все-таки не смог. Подобрал подходящий плэйлист и вышел в круг, окунаясь в звучащий спектр. Петы быстро осмелели, их тонкие руки смыкались вокруг меня, и я чувствовал себя сопричастным некому торжественному таинству.

Но был тот, кому робость не позволяла выйти в круг наравне с остальными. К нему я подошел сам и подал руку, помогая подняться: “Дэни, пожалуйста, я приглашаю тебя”. Он был угловат и скован и смущенно заливался краской при каждом неловком движении. Но никогда в своей жизни я не видел более счастливых и благодарных глаз…

Часть 8. Последний патриций

“…и скрылся в неизвестном направлении”

Тихой воскресной ночью, плавно перетекающей в понедельник, я по обыкновению торчал за рабочим терминалом, обрабатывая файлы для статистического отчета о работе службы нейрокоррекции и попутно пополняя свои досье.

“Георг Дэру, 42 года, первый ассистент куратора отдела внешней торговли. Хищение в особо крупных размерах. Нейрокоррекция с частичным стиранием памяти, существенное понижение в должности”. Попался, голубчик. Тебя посодют, а ты не воруй. “Арвид Ниши, 44 года, заместитель чрезвычайного полномочного посла Амоя на Ассарне. Пропаганда чуждого образа жизни. Сплошная нейрокоррекция с производными первого порядка”. То есть со всеми идентичными клонами. Ну разумеется, сорную траву – с корнем… “Итон Корда, 17 лет. Данные отсутствуют”. Стоит провентилировать…

И вдруг…

“Эрсу Тэм, 98 лет, генерал службы внутренней и внешней безопасности. Возрастные изменения психики, носящие дегенеративный характер (тестирование по рекомендации К. Ичи). Сплошная нейрокоррекция”. Дата – сегодняшнее число. Минк – сволочь! А я – лох…

Я скопировал файл и, не закончив отчет, бросился в Центральный банк Танагуры, чтобы оттуда, с одного из терминалов для моментальных внутренних расчетов, отправить генералу Тэму послание с просьбой о встрече. Направляясь в Церес, на ту самую улицу, где я впервые увидел Катце, я думал о том, что место встречи изменить нельзя, и чувствовал себя, как Штирлиц на грани провала.

Машина генерала уже стояла там, под разбитым фонарем – изящный контур в облаке тени. Оставив посреди улицы свой раздолбанный катафалк, на который однозначно не польстится ни один монгрел, я скользнул в темноту и ощупью нашел среднюю дверцу. В кабине на секунду загорелся свет, выхватив из мрака лицо генерала Тэма – как будто кто-то набросал резкие, ломаные линии его профиля мелом на грифельной доске.

- Здравствуйте, Эрсу-сама, - сказал я и вдруг сообразил, что желаю здоровья смертнику – выжить после сплошной нейрокоррекции в его возрасте нереально. – У меня для вас очень плохие новости.

- Iason Mink strikes back?.. – темнота за моей спиной усмехнулась мягким, живым баритоном, так непохожим на механические, бесстрастные голоса блонди. – Благодарю, мне это известно.

Ну разумеется, я как всегда стормозил! Интересно, а данными о Минковой подставе он тоже располагал недели этак за три до того, как их прислал ему я?

- Ваша тревога была напрасной, - продолжал Эрсу. – Даже приказ, подписанный самим Главным консулом, можно опротестовать, пока он не заверен Юпитер.

- А если заверен и даже внесен в список заданий процедурной на сегодня, на 7 утра?

- Вот как… - он надолго замолчал и наконец уронил тихо, – Что ж… мне следовало быть предусмотрительнее.

- Я принес файл, чтобы вы могли убедиться, - затараторил я, пытаясь сгладить неловкость момента. - Вот диск. Распечатки нет, потому что я не ожидал, что вы приедете лично. Я польщен.

- Нет, это я польщен, Джонатан Янг, - отозвался Эрсу.

- Как, черт побери, вы меня вычислили? – встрял я, надеясь, что железный канцлер все же укажет мне слабое звено в моей конспирации.

- Видите ли, Джонатан… на этой планете имя Эндрю Ллойд Уэббер^** в настоящее время знакомо только двоим. И один из них – я, - усмехнулся Эрсу. - Вы знаете, когда-то я пытался представить себе, каково это – увидеть последнего человека Земли, говорить с ним… и знать, что вот эти глаза видели планету, которой нет уже больше тысячи лет, эти вот самые руки помнят ощущение прикосновения к предметам, давно рассыпавшимся на элементарные частицы… Вы ведь не станете обижаться на старика за то, что ему взбрело в голову немного пофилософствовать перед смертью?

Мне хотелось возразить ему – нет, я не видел настоящей Земли, моя память о ней – всего лишь узор синапсов мозга, покорного внушению машины. Но это его “перед смертью” заставило меня устыдиться и смолчать.

- Я знаю, о чем вы думаете, - сказал Эрсу. – Для меня это не имеет значения. Вы человек Земли. И вы доказали это.

- Что вы знаете обо мне? – не удержался я. – Зачем меня создали?

- Боюсь, на этот вопрос у меня нет ответа. Информации, которой я владею, недостаточно, чтобы делать выводы. В прежние времена я был дружен с Этаном Коданом – он занимал пост, который теперь царской рукой пожалован некомпетентному господину Аму. О, ничего личного, я лишь имел в виду, что Рауль Ам все же исследователь, не администратор. И к тому же, закон запрещает блонди занимать должности в высшем эшелоне власти, если хотя бы однажды ему было вынесено публичное порицание. А господину Аму публичное порицание выносилось четырежды – именно столько раз он игнорировал приказ о повышении и подавал прошение сохранить его в должности начальника лаборатории прикладной генетики. Но разве закон может остановить Главного консула Минка?..

Простите, я отвлекся. Так вот, лаборатория, где вы создавались, находилась в ведении Этана Кодана, однако даже он не владел информацией об истинных целях эксперимента, а заявленные цели не соответствовали уровню секретности лаборатории. Он был столь высок, что персонал работал по ротационной схеме и полностью сменялся в течение полугода, а всякий выбывший подвергался обязательной нейрокоррекции. Как вы понимаете, утечка информации была абсолютно исключена. Все данные, которыми располагаю я, собраны по завершении подготовительной стадии эксперимента, когда лаборатория уже была расформирована. Но и этих данных достаточно, чтобы говорить об уникальности вашего сознания. В норме у блонди левое полушарие головного мозга, отвечающее за интеллект и логику, превалирует над правым, отвечающим за интуицию и воображение. Вы – единственный носитель сочетанного мышления. Вы провалили все IQ-тесты, но показали креативность и эвристичность мышления, даже не предусмотренные оценочными шкалами. Вот, в сущности, и все, что я знаю.

- Спасибо, - пробормотал я и замолк, переваривая информацию, которой получил больше, чем просил. Затянувшаяся пауза грозила перерасти в неловкое молчание, какое бывает в зале суда после объявления приговора.

- Вас подвезти домой? – простая фраза брошена, как спасательный круг. Я прикинул, что будет вежливее – составить компанию старику, который готовится к смерти, или оставить его в одиночестве – и отказался. Мы попрощались, как благородные доны, и генерал Тэм оставил меня в одиночестве посреди Цереса (“где много диких обезьян…” - невольно подумал я, с тоской наблюдая, как несколько пьяных обдолбанных личностей пытаются шарахаться от меня ползком). Двоих несчастных я подобрал на проезжей части и выволок из-под колес. “Банальная психологическая защита, - сказал мой внутренний голос. – Ты спас их из чувства вины, на самом деле ты хотел бы спасти генерала Тэма”. Я понимал, что гордый блонди не станет дожидаться унизительной процедуры нейрокоррекции – для него это все равно, что встать к позорному столбу. Значит, он оборвет свою жизнь этой ночью, и помешать этому я не успею. А даже если бы и успел – что я могу ему предложить? Увы, мне оставалось лишь уважать решение генерала и гордиться уже тем, что я избавил его от позора. С этими печальными мыслями я и направился в Мидас с целью нажраться и забыть.

На полдороги затормозил перед зеленым светофором, игнорируя иерихонское бибиканье, развернулся с нарушением всех правил и помчался прямиком в Эос (чтоб вы знали, Эосом называется не только стеклянный поц в сто восемьдесят четыре этажа, но и весь прилегающий район элитных особняков – настоящий дом блонди, окруженный толстыми стенами и высоковольтными волнами). Я не имел ни одной идеи, что и как следует делать – только упрямую уверенность: в моем мире никто не будет умирать в безысходности.

На асфальтовой лужайке в сотне метров от резиденции генерала Тэма толпились испуганные петы, опекаемые несколькими фурнитурами в форменной одежде. Способ самоубийства, избранный генералом, стал мне очевиден.

- В доме кто-то остался? – спросил я одного из фурнитуров. Мальчишка попятился от моего вопля и выдавил:

- Только те, кто решил уйти с ним…

- Найди мне матюгальник! – потребовал я.

- Что?..

- Матюгальник! – нервно заорал я, жестами поясняя свою мысль. Слова “рупор” и “мегафон” предательски вылетели у меня из головы, а времени было в обрез.

Пока парень бегал за инвентарем, я насиловал плеер, ища нужную мне тему на диске, куда уместилась половина музыкального фонда Земли. Получив мегафон на руки, я закрепил его на своем катафалке и немедля затопил окрестности немыслимыми децибелами “Призрака в опере” (нашел, идиот, как сообщить о своем приезде). Под финальные аккорды арии я влетел в кабинет генерала – запыхавшийся, встрепанный и без единой мысли в голове (даже без мысли о том, как же я нашел-то оный кабинет в трехэтажном особняке).

Кабинет генерала Тэма, как, впрочем, и весь особняк, был выдержан в традициях строгости и функциональной простоты, соответствовавших духу Древнего Рима времен Республики. Эрсу восседал в высоком кресле за письменным столом. По правую руку его расположился юноша-блонди лет 18, у ног пристроился немолодой фурнитур, очевидно, эксклюзивный, чуть поодаль – два пета, юноша и девушка. Это их лица смотрели на меня с картин, во множестве висящих в галереях и вдоль лестничных пролетов, это их точеные тела, многократно повторенные в камне и бронзе, танцевали вокруг скульптурами и барельефами. Как истинный патриций, Эрсу Тэм был художником и поэтом не менее, чем политиком. Окруженный плодами своего творчества, он и жил, как патриций, и уходил, как патриций – с достоинством и честью, в окружении преданных людей. Так Сократ принимал чашу с цикутой; так погружал изрезанные запястья в теплую воду мраморной ванны Луций Анней Сенека.

Вот только ни Сократу, ни Сенеке не отравлял последние минуты жизни полоумный придурок, страдающий мессианским комплексом. А я – так в лучшем виде: ввалился и ляпнул с порога: “Эрсу-сама, вы меня извините, но вы не можете умереть”. И старый генерал – о терпение патрицианское! – лишь усмехнулся и возразил по-отечески мягко:

- Но мне не оставили возможности жить, Джонатан Янг.

- Вы должны покинуть Амой, - продолжал я, вполне осознавая, что гоню. – Поселитесь на нейтральной планете, подождете, пока тут поутихнет, а затем сможете неузнанным вернуться в политику. Будете лоббировать интересы Амоя – у вас ведь наверняка прорва компромата на всех этих федеральных воротил, которые вообразили, что им тут, блин, бордель и перевалочный пункт в одном флаконе.

- То, что вы мне предлагаете, технически невозможно.

- Сбежать из секретной лаборатории тоже было технически невозможно. Но я-то об этом не знал… - сказал я, глядя на генерала Тэма, как Эйнштейн на луч света. Старику незачем было знать, что вместо плана у меня в голове наличествует кукиш под масляным соусом. Соответственно, больше всего я боялся вопроса из разряда “Каковы ваши предложения?” Но Эрсу не стал ни о чем спрашивать, а лишь предложил мне присесть, отдышаться и выпить кофе.

- Мне бы холодненького чего-нибудь, - сказал я и жестом остановил фурнитура, бросившегося выполнять волю белокурого гостя, - Да я сам найду, вы мне только скажите, где у вас тут холодильник.

- Вакуумная камера, - с улыбкой поправил Эрсу. – Холодильники вышли из употребления еще на Земле.

Я и сам это знал, и только в силу привычки величал холодильником агрегат, сохраняющий продукты свежими, а напитки – холодными. Но как же я был благодарен генералу за тот щелчок, который произвели его слова у меня в мозгу. Вакуум – лучший способ экранировать любые колебания. В том числе и уникальные вибрации генома… Бедный генерал Тэм! Подозревал ли он когда-нибудь, что вместо достойной смерти будет вывезен с Амоя в обыкновенной бытовой вакуум-камере?..

Вакуум-камера имела вполне приемлемые габариты. Под недоуменным взглядом фурнитура я выпотрошил ее от полок и ящиков и “примерил” - упаковался туда и попросил закрыть за мной дверь. Я не знаю, о чем думал этот парень, когда выполнял странную просьбу странного блонди, но сохранять непроницаемое выражение лица ему удавалось с видимым трудом.

- Транспорт готов, - заявил я, вваливаясь в кабинет генерала. – Надеюсь, у вас найдется исправный регенератор кислорода?

- Боюсь, познания господина Янга в физике весьма узки, - высокомерно усмехнулся юный блонди. – В частности, ему следовало бы знать, что сканирование биоритмов мозга возможно и в условиях вакуума.

- Биоритмы мозга, между прочим, меняются, если хорошенько назюзюкаться. Или ширнуться.

- Не знаю, как вы, господин Янг, но блонди толерантны к алкоголю и любым видам наркотиков, - продолжал юноша с той же издевательской интонацией. Генерал Тэм смотрел на него с укоризной, но не перебивал и не осаживал.

- А если яд какой-нибудь? Ну, в микродозе, конечно… – задумчиво предположил я, морально готовясь к тому, что юнец снова выступит, мол, и яды-то на блонди не действуют. Но прежде, чем щенок успел что-то тявкнуть, из-за моей спины раздалось осторожное:

- Такой яд существует.

Фурнитур прошел мимо меня и выложил на стол своего господина черную сигарету с серебряным ободком вокруг фильтра.

- Это “Черная луна”. Она действует мгновенно. Даже кровь блонди не успевает вырабатывать естественные ингибиторы. Здесь максимальная доза – 0,3 микрограмма. Но можно сделать только одну затяжку…

- Тебя как звать? – спросил я, внезапно успокоившись.

- Берт, господин.

- Спасибо, Берт. Мне кажется, мы с тобой сработаемся. Ну, а любимых натурщиков можно, в конце концов, завещать – вот, например, молодому человеку. Кстати, нас не представили…

- Эрсу Тэм, - отрекомендовался юноша с высокомерием чуть менее явным, чем прежде.

- Клон первого порядка, - пояснил генерал. Я оглядел юнца с таким видом, будто он был выставлен в Мистрали, и резюмировал:

- Непохож.

- Он дерзок и самонадеян, - сказал старик, извиняясь за клона, словно за сына. – Но говорить лишнего не станет. Так, Эрсу?

Юнец встретил испытующий взгляд генерала и опустил голову.

- Оставь нас, - повелел Эрсу-старший, и юноша, бросив на меня неприязненный взгляд, вышел. Генерал Тэм кивнул петам, и те, поняв его с полувзгляда, бросились вслед за новым хозяином.

- Скажите, Джонатан, чем я могу вас отблагодарить?

- Если вы полагаете, что мои действия заслуживают благодарности, а не насмешки… - улыбнулся я, - выдайте мне рекомендации.

- Вы уверены? – казалось, генерал Тэм был слегка удивлен. – Джонатан, в сложившихся обстоятельствах мои рекомендации – скорее компромат, нежели протекция. Все, кто работал на меня, завтра переметнутся к Минку, если, конечно, он пожелает принять их преданность… - он задумался, потом испытующе посмотрел на меня, поняв, чего именно я прошу. – Послушайте, ведь вы не обладаете достаточной властью, чтобы наследовать мне.

- Так тем лучше. Власть нужна тому, у кого есть имя, - сказал я, едва сдерживаясь, чтобы не подмигнуть. – А я – я так, Призрак в оперативке. Потому и прошу себе ваше имя. И ваши архивы.

- Вы получите и то, и другое, - размеренно сказал Эрсу, затем снял с руки перстень с голографической печаткой, изображающей меркабу, и протянул мне. – Всякий, кто знает меня, - знает и эту вещь. Вам не понадобится произносить имя – достаточно продемонстрировать это, - сказал он. – Кроме того, здесь встроенный генератор нервных импульсов. Действует в радиусе десяти метров – только на людей, разумеется. С помощью этой же вещи вы получите доступ к моим архивам. Все они здесь, достаточно лишь активировать лазер, и данные будут доступны для голографического копирования.

- Многофункциональная штука, - заценил я и, взвесив перстень на ладони, добавил, - И тяжелая.

- И последнее, - сказал Эрсу, беря со стола сигарету. - Берт.

Фурнитур, до сих пор стоявший поодаль, поднял голову, услышав свое имя.

- Мне жаль, но Берт не может принадлежать вам. Более того, оставаясь в тени, вы не можете принимать решительно никакого участия в его судьбе. Я мог бы дать ему условное гражданство, но в данной ситуации это, пожалуй, чревато для него неприятностями большими, чем даже возвращение в Церес.

- Если господин позволит, я закончу то, что он начинает, - сказал Берт, поднося блонди зажигалку. Но я взял его за плечо, останавливая.

В моем мире никто не будет умирать в безысходности.

- Эрсу-сама, если я пообещаю вам, что позабочусь о Берте без ущерба для общего дела, вы доверите мне его судьбу?

…Прежде, чем затянуться, генерал Тэм пожал мне руку и пожелал удачи.

Насладившись зрелищем взрыва, превратившего роскошный особняк в груду искореженного металла и пластика, мы с Бертом отвезли вакуум-камеру в порт и контрабандой отправили на Даарс – ближайшую к Амою обитаемую планету. Потом я закинул Берта обратно в Эос, по пути обсудив с ним дальнейшую стратегию совместной работы. В частности, он втолковал мне, что за подлянка это условное гражданство, которое при желании дается фурнитурам по выходе в отставку. Оказалось, что условный гражданин не имеет никаких прав и даже браслет фурнитура носить продолжает, а значит, по сути, остается рабом и продолжает выполнять волю хозяина, только вне стен его дома.

- Я понял, - наконец сказал я. – Полулегал – это не гражданин. Это мебель в законе…

По зрелом размышлении от этого варианта мы отказались и сошлись на ином, более утробоприятном.

Я высадил Берта у развалин резиденции генерала Тэма и наконец дал себе волю. Да простит меня благородный Эрсу, но меня пробивало на неприличный ржач при мысли о том, что в эту самую минуту обкурившийся блонди в холодильнике бороздит космические просторы…

Часть 9. Мои исполкомы

Домой я вернулся в третьем часу ночи. Свет горел только в служебной половине дома, и из раскрытого окна на втором этаже доносились голоса детей:

- …получается ноль, а на ноль делить нельзя.

- Нет, можно!

- Джонатан-сама сказал “нельзя” - значит, нельзя!

“Ёлы, завтра ж зачет по делению! - в ужасе вспомнил я. – А еще тетради проверять!..”

Звонить я не стал – зачем лишний раз дергать Дэни, если у меня есть ключи? Тихонько приотворив тяжелую дверь, я прошел по темному холлу, перечеркнутому белыми струнами лунного света, и ощупью поднялся по лестнице.

Дэни в моем кабинете проверял тетради. Раструб света от настольной лампы выхватывал из темноты его тонкое лицо, аккуратно обрамленное черными волосами.

- Привет ударникам коммунистического труда, - сказал я и потрепал его по плечу, легонько придавливая к креслу – он по привычке дернулся, чтобы вскочить и вытянуться передо мной. – Работаешь так, будто решил выполнить пятилетку за три года. Много осталось?

- У своей группы я проверил, а у вашей - половина родного языка и арифметика, - отчитался Дэни.

- Спасибо, дружище, выручил. Помощник тебе нужен, а лучше два…

- Джонатан-сама, да я…

- Послезавтра будут, - перебил я. – А пока давай-ка сюда арифметику, - я сел напротив Дэни, поправил лампу, чтобы света хватало на двоих, и принял стопку тетрадей из холодных сухих рук. – Да, и купи завтра килограммов шесть конфет – у моих зачет по делению. Не забудешь?

Дэни спрятал улыбку. Я достал свой любимый красный маркер и раскрыл лежавшую сверху тетрадь.

- Джонатан-сама… пожалуйста, не пишите больше в тетрадях “вылетишь в Церес к чертовой матери”. Это не метод.

- Не понял? - нахмурился я.

- Это не метод, - твердо повторил Дэни, упрямо сдвинув брови к переносице. – Излишняя жесткость пугает, а не дисциплинирует. У Лилио в пятницу истерика была…

- Учиться надо как следует! – буркнул я. – Ладно, уговорил. Не буду.

Слегка отдохнув душой на проверке тетрадей, остаток ночи я провел, изучая досье из фэрли-архива генерала Тэма. Я выбирал себе единственного соратника среди блонди – того, кто будет моими глазами и руками в Синдикате. И к рассвету сделал выбор, который показался бы необдуманным и опрометчивым любому блонди. Айнэн Бун, 22 года, первый заместитель начальника таможенной службы, отделение S. Да, слишком молод. Да, человек Минка. Да, дьявольски честен и принципиален. Но – дьявольски же честолюбив. За что Минк и держал его даже не на вторых – на третьих ролях. Кроме того, согласно досье, Айнэн любил строгость и простоту во всем, а вуайеристским посиделкам предпочитал игру на скрипке и экстремальное пилотирование. Сам Эрсу в своих записях отзывался об этом юноше с симпатией, хотя и не без некоторой иронии, а это что-то да значило. Не знаю, почему старик не попытался сделать Буна своим человеком, но меня это даже устраивало – Минк точно ничего не заподозрит.

Весь день на работе я проспал, не забывая при этом создавать иллюзию бурной служебной деятельности. И даже не сразу заметил, что мои коллеги все как один явились на службу в белой парадной форме. Я долго недоумевал, какова причина всеобщего внепланового закоса под прокладки с крылышками, пока мне не объяснили, что Главный консул объявил траур по безвременно ушедшему генералу Тэму. На этой ноте я окончательно проснулся, пытаясь сдержать сомнамбулическое поползновение пойти и задушить эту лицемерную сволочь, а заодно и Каннабиса, закономерно назначенного Главой Службы внутренней и внешней безопасности.

Со службы я свалил рано и пару часов бездумно катался по улицам. А затем доехал до унаследованного ангара и впервые сел в машину генерала Тэма как в свою. Меня слегка тряхнуло, когда я осознал, какая ответственность ляжет отныне на мои плечи. Минк вон, небось, не думает ни о какой ответственности – привычно лижет задницы федералам и спит спокойно, дорогой товарищ… А я – сиди и думай, как из этого наркоборделя сделать город-сад. Да, пожалуй, на Амое патриотизм можно смело вносить в перечень тяжких психических заболеваний…

Добравшись до места, я расплел свои шкодные косички на висках, расчесался и накинул униформенный плащ – это сделало меня неузнаваемым “просто блонди”, одним из тысяч. Твердя про себя, как молитву: “Все, что делаю – делаю ради любви”, я проскользнул в ангар, где Бун держал свою космическую яхту.

Из фэрли-архива я знал, что Айнэн не доверяет прислуге отгонять яхту в ангар, поэтому я мог не опасаться, что беседу подслушают. Дождавшись, пока Бун посадит яхту, выберется из кабины и отстегнет реактивный ранец (здесь их использовали вместо парашютов), я понизил голос на октаву и окликнул его. Стены гофрированного металла отразили звук так, что нельзя было определить его источник.

- Кто здесь? – блонди настороженно огляделся.

- Стойте там, где стоите. Слушайте очень внимательно, - приказал я, выходя в полосу света от габаритных огней яхты – но так, чтобы лицо мое оставалось в тени. – Через два месяца Кайру Ичи будет смещен с поста Главы отделения S за несоответствие должности. Я позабочусь о том, чтобы его место заняли вы. От вас потребуются две ответные услуги. В сфере внутренней политики вы прекратите предпринимать меры по усилению полицейского контроля над населением и создадите альтернативную элитную службу охраны граждан. Нечто вроде народной дружины, вне контроля полиции и сыска. Во внешней политике вам необходимо будет расширить визовый коридор и обеспечить наиболее благоприятные условия для развития инопланетного экстремального туризма.

Если вы согласны сотрудничать, то завтра в Мистрали приобретете на имя доверенного лица лот № 4981-а. Это мебель, идентификатор F-36-L, имя Берт. Через него я буду держать с вами связь. Это все.

- Стойте! – крикнул Айнэн, когда я, протараторив всю информацию, скрылся в темноте. – Кто вы такой?

Я вытянул руку в полосу света, демонстрируя перстень генерала Тэма, и представился:

- Наследник.

Следующий вечер я посвятил посещению Мистрали. Итогом вечера стало приобретение трех фурнитуров в помощь Дэни – и информация о том, что лот № 4981-а стал собственностью Айнэна Буна. Умничка Айнэн зарегистрировал покупку на имя доверенного лица, работающего в группе селекции в Академии петов – а значит, и он, и я могли в любое время беспрепятственно связываться с Бертом. Словом, сделка состоялась. Еще одна галочка “сделано” была торжественно проставлена в мой виртуальный блокнот.

Альтернативная служба охраны нужна была мне как гарант доверия граждан. Меня совершенно не возбуждала мысль о том, что амойская революция примет характер Великой Октябрьской, и возмущенный пролетариат (пардон, монгрелитет ;-)) пойдет бить “белокурую гвардию” клином красным. Расширение же визового коридора планировалось как шаг, призванный изменить общественное мнение об Амое. Чем больше простых граждан Федерации побывает на планете, чем ближе и подробнее они ознакомятся с истинным положением дел, тем быстрее перестанет Федерация воспринимать Амой как рассадник порока. Со временем в игру вступит Эрсу, и с его подачи федеральные журналисты напишут множество статей о простых амойцах, вынужденных по сей день расплачиваться за преступления, совершенные тысячу лет назад их далекими предками.

Но это все, так сказать, артподготовка. Глупо было бы надеяться, что федеральные воротилы спокойно воспримут известие о глобальных переменах, в результате которых Амой перестанет быть ширмой для их грязных дел. А значит, неизбежны попытки захвата планеты Федерацией. И на этот случай придется вооружаться. Причем делать это мне предстояло тайно, чтобы мадам Ю не совала свой электронный шнобель в мои дела.

Система обороны у Амоя была первостатейная, и я с неделю непрерывно чесал в затылке, соображая, как бы ее переплюнуть. На орбите Амоя крутились восемнадцать автоматических боевых станций, управляемых Юпитер. Создавая силовой щит вокруг планеты, сами они находились под этим щитом и были неуязвимы для внешней атаки. Все, что творилось внутри силового щита, контролировалось неусыпным оком нашей мадам и при этом дополнительно патрулировалось пограничной службой. Все, что находилось вне – Амоя как бы и не касалось. За исключением, пожалуй, лун, для сообщения с которыми периодически создавались силовые коридоры. Это меня вполне устроило. Проштудировав “Земельный кадастр Амоя и прилегающих территорий”, я обнаружил на теневой стороне Серебряной луны местечко, где в доисторические времена располагалась база повстанцев. При визуальном обследовании оно оказалось круглой шахтой, вырубленной в скальных породах и потому надежно защищенной от всевидящей мадам. Плюс еще торчащие кругом бренные останки прежних сооружений… Словом, очень милое местечко для секретной базы.

Труднее оказалось обзавестись необходимыми материалами и вооружениями. Крупные партии оружия и боеприпасов шли транзитом через Амой едва ли не ежедневно, а склады в Мистрали чуть не лопались, переполненные смертоносными грузами всех мастей – но толку-то, если все это, мягко говоря, добро пересчитано до последнего грамма гексогена (ну или что у них тут на замену)? Мне же нужна охрененная партия, на которую у меня, кстати-то, и финансов, скорее всего, не хватит. Даже унаследованных. В бытность свою главой отделения S Эрсу контролировал амойский рынок оружия, но кто бы гарантировал мне теперь, что прежние его доверенные лица не работают на Каннабиса? Я же твердо решил не иметь никаких дел с флюгерами. А значит, на черном рынке у меня никого нет…

Решение пришло и стукнуло меня по балде прямо посреди урока арифметики, когда я объяснял классу принцип решения уравнений методом подстановки. Меня на черном рынке не знает ни одна собака, я никогда и ни с кем не вел никаких дел – но это мой плюс, а не минус, как я полагал ранее. Получается, мне нужно всего-то – сделать заказ на имя влиятельной персоны и тайно его перехватить. После чего я смогу пользоваться халявой в свое удовольствие, а моя жертва будет расплачиваться за поставку, оглашая все сто восемьдесят четыре этажа Эоса матюгами соответствующей этажности. И я, кажется, даже знаю, кто это будет…

Вам слишком легко удаются ваши блистательные интриги, господин Минк? Вы уже заскучали?.. ;-)

Часть 10. Show must go on^***

О, сколько мне открытий чудных готовил просвещенья дух в те безумные, суетные дни, когда я ринулся изучать структуру и законы рынка оружия! И надо заметить, что далеко не все открытия оказались приятными… Одно так вообще меня едва не уничтожило морально. Носясь по Танагуре на манер бешеного изотопа в синхрофазотроне, я невольно начал забывать, ради чего живу, ради кого затеял все это. И к ужасу своему осознал сей факт, когда обнаружилось, что для успеха моей операции мне нужно устранить с рынка человека Ясона, который следит за поставками и назначает на таможне своих контролеров – людей, в чьи обязанности входит прием и досмотр контрабандного груза. Так вот, этой ключевой персоной оказался рыжеволосый ангел-вдохновитель моей революции.

И ЕГО МНЕ НУЖНО БЫЛО УБРАТЬ!

Невыспавшийся, голодный и разбитый, как сверхзвуковой спейдер, на всем ходу врезавшийся в ограждения, я сидел на руинах своей идеи и испытывал настоятельную потребность завыть по-волчьи – до тошноты, до железного привкуса во рту. Все было зря, все силы потрачены впустую. Недосягаемая и всевластная система поставила мне мат в два хода: куда бы я теперь ни рыпнулся, везде меня поджидал бесповоротный провал.

Помню, в тот вечер я забрался на постель, не раздеваясь, в уличных ботинках, ткнулся фэйсом в подушку и сам не заметил, как провалился в дремоту. И проснулся оттого, что сквозь приоткрытую дверь в спальню проникали звуки рояля – сбивчивые, спотыкающиеся ноты, взятые неверными пальцами. “Что за хрень?!” - озверел я и вылетел в гостиную, продирая глаза. В гостиной было темно, но краем глаза я успел заметить тень, метнувшуюся под кушетку.

- А ну вылезай оттуда! – заорал я. – Совсем распустились…

Из-под кушетки на меня сверкнули два испуганных глаза, и маленький пет предстал передо мной, скорчив умильно-виноватую мину, достойную нашкодившего котенка.

- Простите, Джонатан-сама…

- Я, вообще-то, спал, - проворчал я, смягчаясь. – Что, днем это делать нельзя?

- Днем мебель не разрешает… - сообщил пет тоном заправского ябеды.

- И правильно делает. Нечего баловаться.

- Я не балуюсь. Я песню хочу сыграть. Вот эту, - и мальчик довольно точно напел мелодию Show must go on. – Она мне очень нравится, потому что она ведь про нас… ну, про петов…

А ведь он прав, черт побери.

- Так бы сразу и сказал. Пойдем-ка, - я подхватил парнишку на руки, сел за рояль и посадил его к себе на колени. Пришлось включить свет – если играть в темноте я еще мог, то давать уроки нотной грамоты не растаращился бы.

Дайнис – так звали мальчика – оказался удивительно музыкальным и все схватывал налету. Спасаясь от мыслей о собственном фиаско, я занимался с ним почти час, к концу которого ловкие пальчики Дайниса довольно уверенно ложились на простейшие аккорды.

- Если хочешь, чтобы я иногда занимался с тобой, перестань красить ногти, - сказал я в завершение урока. Дайнис внимательно рассмотрел мою помятую личность и робко спросил:

-Джонатан-сама… у вас что-то случилось?..

Дожили. Надо ж так опуститься – даже петы, и те замечают…

- Слушай, малыш… как бы ты поступил, если бы вот у тебя был человек, который тебе очень нравится, и тебе вдруг для дела нужно было этого человека убрать? - неожиданно для самого себя спросил я.

- Насовсем? – уточнил Дайнис, хлопая глазищами.

Наверное, истина, глаголавшая устами сего младенца, просто покатывалась надо мной – лохматым великовозрастным кретином, который в упор не видит своего счастья, поднесенного ему на блюдечке с голубой каемочкой. Никогда еще судьба не улыбалась мне так широко, давая шанс убить двух зайцев одновременно, совместив приятное с полезным!

Я сдал Дайниса с рук на руки Дэни, а сам умылся, принял тройную дозу стимулятора и отправился работать, работать и работать.

Часть 11. Сеанс одновременного зайцеубийства или Ну, Ясон, погоди!

Для начала я продумал отвлекающий маневр. Как известно, каждый ламер, взявшийся изучать программирование, начинает с написания вирусов. А генетика – она, знаете ли, то еще программирование. Ну а я – тот еще ламер. Поэтому первое, что я создал сам, в своей домашней лаборатории, без чуткого руководства и неусыпного контроля господина Ама… правильно, вирус гриппа. Любой другой ламер в погоне за понтами нахимичил бы СПИД, бубонную чуму и сыпной тиф в одном флаконе. Но нет, я долбаный гуманист и долбаный же пацифист, поэтому пусть уж лучше мои предполагаемые жертвы кашляют и сморкаются в свои надушенные белые перчатки, чем мрут в корчах прямо посреди Эоса. Ну да, мой эксклюзивный вирус предназначался исключительно для блонди, которые отродясь не болели ничем, кроме своих психических расстройств на почве перманентного спермотоксикоза.

Все оказалось легко: внедряем в тело вируса ген ускоренной регенерации, добавляем ингибиторы, препятствующие выработке витамина С в организме блонди, выращиваем штамм и консервируем его в криокамере. Трудно было придумать лучшую погремушку, чтобы занять Синдикат на те пару недель, пока я буду проворачивать свою аферу.

Засим я счел оружие массового поражения готовым, а собственную квалификацию – удовлетворительной и приступил ко второй части марлизонского генного инжиниринга, а именно – к клонированию органов и тканей. Как последний сентиментальный идиот, я целый год хранил рассветно-алую нить - волос моего иуды, – и сентиментальность моя неожиданно обернулась практичностью. Потому что волосок этот обеспечил меня превосходным генетическим материалом. Теперь в моей домашней лаборатории стояла большая пробирка, в которой росло нечто. Поначалу это была просто бесформенная мешанина клеток, но к концу первой недели оно приобрело вполне определенные очертания. Вечерами, пока мои коллеги самозабвенно наливались вином, глазея на беспорядочные половые связи своих петов, я в одиночестве чахнул над склянкой, глядя, как пузырьки воздуха обволакивают растущий орган (“Уды иуды”, - хохмил я про себя). Напевая “Я душу Ясону продам за ночь с тобой” на мотив одной некогда популярной оперы, я мечтал, что вот это я скоро буду ласкать, вот эту самую складочку буду раздвигать языком... Через две недели “пересадочный материал” был готов во всей красе. Я смотрел на него и любовался, потирая руки.

Теперь остался, в общем-то, последний штрих.

Найти врачей, лишенных лицензии по прихоти какого-нибудь белокурого выкормыша мадам Ю, было, в общем-то, несложно. Я пролистал несколько личных дел и остановился на одной парочке – хирург и его ассистент. Девять лет назад этих ребят угораздило провести неудачную операцию по кастрации какой-то особо эксклюзивной мебели. И хотя пациента они все-таки спасли, его хозяин позаботился о том, чтобы у неудачников никогда больше не было легальной практики на родной планете. Дальнейшая репутация у ребят была кристальная – они не только были профессионалами в своем деле, но и свято блюли клятву Гиппократа, что в условиях черного рынка, по меньшей мере, странно.

Прежде чем заключить контракт, я собрал всю возможную информацию и обстоятельно поговорил с обоими партнерами вместе и по отдельности. Не обошел вниманием и дела давно минувших дней.

- Чего ж вы, ребята, оплошали-то? Такая простая операция…

- Попробуйте поработайте, когда пациент в сознании и смотрит на вас, как вы его уродуете. Да еще этот блонди над душой висит... – пробормотал ассистент из-под длинной зеленой челки. - Мы хирурги, а не палачи...

- Его хозяин потребовал оперировать под местной анестезией, хотя положено под общей, - объяснил хирург. – Посмотреть хотел. В общем, вы правы, обычно после таких операций через три дня выписывают, а этот у нас почти месяц в клинике провалялся... немым укором... Самим жутко было: лежит, смотрит в стену и молчит... Клянусь, Джонатан-сама, за всю нашу практику это единственная неудача!

Формальности были улажены в течение часа. На следующий день, чувствуя себя влюбленным джигитом, а своих помощников-медиков – верными кунаками, я поехал к Катце.

Он стоял на пороге, ошарашенный, напуганный и такой чертовски красивый!..

- Здравствуй, котенок, - сказал я, плотоядно усмехаясь. - Как поживаешь, как бизнес?.. Тридцать серебряников карманы не прожигают? Между прочим, я ведь тоже пришел по делу. За тобой должок. Так что, котенок, сейчас ты поедешь со мной. И будь умничкой, не делай резких движений.

Он вспыхнул, опустил глаза и молча последовал за мной.

Я указал ему на переднюю дверцу машины, где красовалось ярко-алое “Ambulance”, и он покорно съежился на сиденье.

На скорости пронесшись по грязным кварталам в пестрых огнях неоновых реклам, я вырулил на Оранж Роуд - широкую трассу, соединяющую Мидас с Эосом. Катце еще сильнее вжался в сиденье.

- Вы позволите… мне закурить? – наконец выдавил он и, получив разрешение, извлек из кармана брюк мятую пачку и зажигалку. В пальцах дрогнула сигарета. Черная. С серебряным ободком вокруг фильтра – максимальная доза яда. “Врагу не сдается наш гордый Варяг”, - усмехнулся я про себя, а вслух спросил:

- Может, и меня сигаретой угостишь?

Катце молча протянул мне раскрытую пачку, и я безошибочно выбрал вторую “Черную луну” (все остальные сигареты в пачке были обычным дешевым куревом). Катце обмер.

- Я не курю. И тебе не советую, - заявил я и, пользуясь его замешательством, извлек у него изо рта смертоносную сигарету. – Вредно, знаешь ли. Ты ведь не хочешь умереть раньше времени, да, котенок?

В следующую секунду я стал свидетелем замечательного контраста цветов: рыжий на бледно-зеленом (именно такой оттенок приобрела и без того бледная кожа Катце). В итоге я сжалился над бедолагой, активировал генератор нервных импульсов и усыпил Катце, чтоб зря не волновался. В конце концов, парню предстоит сложная нейрохирургическая операция, а у него сердце прыгает, как стая вспугнутых кенгуру, и адреналин в крови наверняка в полтора раза выше нормы. Я поймал себя на том, что начинаю поневоле мыслить как блонди.

- Пациент не готов к операции, - сообщил хирург, закончив обследование. - У него хроническое воспаление легких и верхних дыхательных путей, предсепсисное состояние крови на почве анального свища и...

- Что – “и”? – рявкнул я, приходя в ужас от уже упомянутых диагнозов.

- Привыкание к анальгетикам и стимуляторам амфетаминной группы – анестезия будет невозможна.

Он стоял в дверях – человек в белом халате, тонкий и прямой, как скальпель. И я почему-то был уверен, что отдай я приказ оперировать немедленно, невзирая на все повреждения и инфекции, он не только категорически откажется, но и всеми силами попытается спасти пациента. Но я спросил лишь, сколько времени потребует полный курс реабилитации. При соответствующем лечении и надлежащем уходе – шесть дней. Цифра меня не обрадовала, но выбора, увы, не было. Я согласился, и даже на всякий случай накинул еще день, чтоб уж точно без осложнений.

- Сделаете, как надо – заплачу в двойном размере, - пообещал я.

- Мы не возьмем ни одного кредита, - отчеканил хирург. – Ни за лечение, ни за операцию. Раз уж он снова попал к нам, это дело принципа. И, наверное, это судьба…

Через неделю Катце прооперировали.

--------------
* Игра слов. Адмирал Канарис, Фридрих Вильгельм - шеф Управления разведки и контрразведки Верховного командования вооруженных сил Германии в 1935-1944 гг. Cannabis (лат.) - конопля. -> Обратно

**Ллойд Уэббер, Эндрю (р. 1948) - английский композитор, автор таких знаменитых мюзиклов как “Призрак оперы”, “Иисус Христос - Суперзвезда”, “Эвита”, “Кошки” и др. -> Обратно

***сохранено как часть общего текста по настоянию бета-ридера. -> Обратно

(C)Киэрлен